Новый трамплин дерзко высился над склоном — настоящий трамплин в небеса. Казалось, с него можно стартовать прямо в космос. Председатель спорткомитета перерезал ленточку. Он высоко, так, чтобы все видели, поднял ножницы, но стартовая площадка находилась от зрителей слишком далеко, так что сам председатель казался им не больше того инструмента, которым он пользовался. Утроенный эхом, голос его в хрипящих динамиках резанул по барабанным перепонкам. Председатель пожелал участникам новых рекордов на этом суперсовременном трамплине и объявил, что по установленной традиции честь открытия соревнований предоставляется прославленному болгарскому чемпиону Симеону Пробкову.
Затянутый в блестящий красный эластик, с небесно-голубым шлемом на голове и элегантными очками, почти наполовину закрывавшими лицо, чемпион казался представителем если и не более развитой, то во всяком случае более жизнерадостной цивилизации. Репортеры рвались взять у прославленного спортсмена предстартовое интервью, и мы с тренером не сумели отбиться от них, предоставив это Пробке — так его называли в команде, уж он-то умел разговаривать с журналистами. На избитый вопрос о том, какие чувства испытывает он перед первым прыжком с нового трамплина, Пробка ответил:
— Прыжок будет демонстрационным, а не зачетным. Тем не менее я надеюсь установить новый рекорд, поэтому попрошу не лезть ко мне с дурацкими вопросами. О чувствах можете накатать что-нибудь сами.
И бесцеремонно растолкав их, он поднялся на стар говую площадку, поскольку пестрая публика, собравшаяся внизу и на окрестных холмах, уже принялась неистово скандировать: Мо-ни! Мо-ни! А также: Пробка! Проб-ка!.. Эхо, однако, словно в насмешку превращало эти выкрики в какое-то утиное кряканье: крякря-кря!
Чемпион поднятием рук приветствовал публику, встал в стойку, оттолкнулся и, набирая скорость, понесся по необычайной крутизны наклону, медленно вытягиваясь вперед и плотно прижимая руки к туловищу. В конце обрывающейся дуги трамплина он почти всем телом припал к лыжам и красной ракетой взмыл в голубое зимнее небо.
Казалось, сами горы притихли от восторга, и только стоявший рядом со мною тренер с досадой сказал:
— Был глуп, как пробка, таким и остался! Пижон! Ведь предупреждал же его — рекорды устанавливают спортсмены, а не циркачи!
Много лет проработав врачом команды, я хоть и не специалист в этом деле, научился интуитивно чувствовать, удастся прыжок или нет. И хотя Пробка подпрыгнул слишком высоко, мне казалось, что он сумеет удержать нужную параболу и установить новый рекорд. И только я собрался возразить, что, мол, ты неправ, Мони в прекрасной форме, как вдруг.
Как вдруг чемпион наш исчез. Да-да, просто исчез.
Как пишут в книгах, словно растворился в небесной синеве. Достигнув высшей точки параболы, он угас в небе, как праздничная ракета, выполнившая свое предназначение.
В первый момент я решил, что это оптический обман, ибо защитные очки не спасали от рези в глазах — так искрился под солнцем снег, но потом заметил, что тренер тоже бешено завращал биноклем, в который наблюдал за прыжком:
— Что такое? Куда он подевался? Где он?
Ответом ему был глубокий вздох изумления, долетевший из пестрой бездны у нас под ногами. На дне ее тысячи очкастых лиц и сотни окуляров точно также обшаривали небо.
Потом наступила паника. Работники горноспасательной службы пытались восстановить порядок и срочно формировали поисковые группы. До наступления темноты с помощью публики удалось перерыть все сугробы и прочесать весь лес в радиусе нескольких километров, однако от Мони Пробкова не было и следа.
А когда нам принесли снятую кинохроникерами пленку, мы поняли, что все наши поиски вряд ли увенчаются успехом. Лента зафиксировала то же, что видели и мы: Симеон Пробков в присущем только ему стиле взмывает с трамплина в небо, а затем внезапно непостижимым образом — без каких-либо признаков потери равновесия, падения, изменения положения тела в полете — исчезает.
Поскольку телевидение вело прямую трансляцию с церемонии открытия трамплина, загадочное исчезновение знаменитого лыжника ужаснуло всю страну.
Слухи об этом грозили захлестнуть весь мир, так как Симеон Пробков помимо всего прочего был еще и олимпийским чемпионом. Лучшие умы бились над разгадкой таинственного исчезновения Мони. Дабы предотвратить распространение мистических настроений, была выдвинута версия, согласно которой чемпион мира был взят на борт летающей тарелки. Смешно же было идти на поводу у церковников, которые, как и встарь, утешали народ тем, что господь рано прибирает к себе своих любимцев. А уж мы и подавно не верили, что Пробка мог ходить у бога в любимцах, равно как не представляли себе, чтобы господь оказался горячим поклонником зимних видов спорта. Оставалось только ждать. И мир погрузился в невыносимо тоскливое ожидание.
Через неделю его нашли — красный комочек среди все той же девственной белизны спуска под самым трамплином, по которому больше никто так и не рискнул спуститься. Без лыж и шлема, разбросанных вокруг, он сидел согнувшись в три погибели, как человек, застигнутый внезапным прободением язвы. Взгляд Мони блуждал, язык заплетался, мысли путались. Такие симптомы наблюдаются при тяжелом алкогольном отравлении. Одним словом, он был не в состоянии объяснить, ни где был, ни что с ним приключилось. А может, просто был не готов к подобным объяснениям.
Наверное, я почувствовал это и решительно воспротивился идее немедленно отправить его в клинику на исследования. Вместо этого я поместил Мони в наш спортивный диспансер, в отдельную палату, взяв все заботы о нем на себя. Замечу, что Симеон Пробков доверял мне, ибо я залечивал его травмы еще тогда, когда он выступал за юниоров.
Разумеется, я тщательно обследовал его с помощью всей наличной медицинской аппаратуры. И обнаружил полное отсутствие каких-либо повреждений — как наружных, так и внутренних. Он находился в великолепной спортивной форме, разумеется, если исключить тяжелую психическую депрессию. Мне стало ясно, что ни расспросы, ни лекарства, ни гипноз не помогут мне установить истину и что единственная надежда — прибегнуть к древнейшему способу, т. е. напоить его как следует. Зная, что в современном мире вино давно перестало служить прибежищем истины, мне при шлось использовать для этого водку и виски. Таким об разом мне удалось докопаться до сути того, что с ним приключилось и что он поведал мне, щедро сдабривая свой рассказ клятвами и проклятиями в свой собственный адрес.
Надеюсь, читатели простят меня за ироничный тон повествования. Как врач-травматолог и специалист в области спортивной психологии я сознаю, что нарушаю профессиональную этику, излагая здесь со слов Мони столь неправдоподобную версию. Да, именно версию, потому что она ничем не отличается от версий о вмешательстве летающих тарелок или господа страстного болельщика спортивных соревнований.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
