Распространялся «Голос Родины» внутри СССР вполне свободно, но ограниченно - продавался преимущественно по гостиницам и киоскам Интуриста. Но заодно должен был по деликатным вопросам служить и для информации руководящей элиты. Поэтому продавался в Большом Доме (комплексе зданий ЦК КПСС), у соседей (в комплексе зданий КГБ СССР на Лубянке и в Ясенево), в МИДе и внешнеторговых организациях. Основной тираж, естественно, весь шел за рубеж: в эмиграцию, как старую русскую «белогвардейскую», так и новую русскоязычную - еврейскую. Газета была прекрасно информирована, касалась закрытых тем (оттого ее хватали нарасхват все аппаратчики), не врала (за рубежом врать - сразу поймают и опозорят) и выполняла деликатные операции. Газета формально принадлежала общественной организации - Советскому обществу по культурным связям с соотечественниками за рубежом (обществу «Родина»). Председателем общества тогда, в 70-х годах, был президент Академии педагогических наук СССР, академик Всеволод Николаевич Столетов, а управляли обществом генералы - первый зам прожженный функционер-аппаратчик ЦК, «член Европейского общества культуры» Георгий Васильевич Горшков - от ЦК КПСС, второй зам, отпахавший за кордоном в резидентах генерал, «старший научный сотрудник НИИ проблем управления» Николай Павлович Гусев - от КГБ. Партия, подчеркнем, выше.
Во главе издательского, газетно-журнального комплекса стоял милейший огоньковский публицист и чудесный обаятельный человек (что немаловажно при постоянных поездках к настороженным эмигрантам) Олег Васильевич Куприн со звучной для эмиграции фамилией. Зам по ключевой пропагандистской газете - я. Зам по лощеному, с золотыми куполами и русскими красавицами в кокошниках, но беззубому «выставочному» журналу - Фролов. Мы с Фроловым, как нас строго предупредили в ЦК, непосредственно отвечали перед ЦК за свои издания. Но «деликатные» конверты с закрытой информацией и ориентировками (белые от партии из ЦК КПСС, серые из КГБ) фельдъегеря приносили под расписку мне. У меня было два кабинета - один в издательском комплексе на ул. 1905 года, другой в Большом Харитоньевском переулке на Чистых прудах. Машина, длинная, как сигара, была с гебешными номерами. Водителем был секретарь парторганизации автоколонны ГБ (присматривали крепко).
Куратором общества «Родина» был секретарь ЦК по международным делам Пономарев. Куратор газеты был выше - Второй секретарь ЦК, член Политбюро Суслов. С ним непосредственно решались заковыристые вопросы, по которым мы были не согласны с ведомством Андропова. Например, на тему запрещенного в СССР к любому упоминанию Солженицына с приглашением мною в авторы о нем авторитетного редактора массового журнала «Человек и Закон» Сергея Семанова. Или - с приглашением мною в редколлегию наряду с не вызывающей сомнений любимицей Брежнева Людмилой Зыкиной «острых», знаково русских фигур: академика Петрянова-Соколова, известного по его «назойливо русской» активности в ВООПИКе, и популярного, звонкого, открыто и неистово русского поэта Валентина Сорокина.
Я хотел еще ввести в редколлегию архиепископа Питирима - редактора «Журнала Московской Патриархии» и главу издательского отдела Православной Церкви (неслыханный был бы прецедент - церковника в негласный орган самого ЦК КПСС! Я когда вечером позвонил Питириму о готовящемся закрытом «Решении», то он ушам не поверил, мигом ко мне домой примчался: «Да это же был бы великий прорыв!»).
Но Семанова отвергли по чисто формальному признаку, что он сам уже «высоко номенклатурный главный редактор». Сняли из редколлегии после некоторой борьбы и имя Питирима - «рано», политически еще общественность не созрела до таких новаций. Договорились на том, что, мол, будет достаточно, что в совет общества «Родина» войдет более умеренный митрополит Таллинский и Эстонский Алексий - он же управляющий делами Московский Патриархии Ридигер Алексей Михайлович (будущий Патриарх Алексий Второй). А вместо Питирима подсунули Петросяна - хоть одного «национала», чемпиона мира по шахматам. Смешно, но тут главным доводом было то, что в уже утвержденном макете, который всем наверху страшно понравился, не нужно было делать серьезных переделок - первая буква и количество букв совпадали.
Статьи Питирима же мы стали «лишь» (!) печатать в газете под портретом в рясе и с крестом.
Ни одного с «примесью» у нас ни в редколлегии, ни в аппарате не было. Здесь же сразу, во избежание диких домыслов, скажу про себя: звучит с «азиатчинкой» Байгушев Александр Иннокентьевич (отец Иннокентий из Сибири, из Иркутска), но по матери я - Прохоров, из коренной калязинской ветви знаменитой династии. Так что никаких «примесей» у меня в роду нет. Эмиграция внешняя и внутренняя - народ дошлый, и корни мои, конечно, сразу просветили. Что было мне на руку - возникло особое доверие, которое я, смею верить, никогда, как бы ни рисковал головой, не подводил. Ведь это про моих предков вспоминает в имевшейся у каждого эмигранта книге «История изнутри» Роберт Брюс Локкарт, организатор заговора трех послов против советской власти: «Ранним утром (после выпивки с цыганами) миллионер Прохоров велел подать счет, раздал щедрые чаевые. Поехали. Остановили свою машину около городового. Прохоров вынул кошелек и дал рубль городовому, который звякнул шпорами и поклонился, положив руку на эфес своей шашки. Прохоров выпрямился во весь рост. Его глаза засверкали, и казалось, что он собирается скомандовать в атаку. «Боже, царя храни», -загремел он. «Боже, царя храни, - отвечал городовой, - и бей жидов». Мы поехали дальше. Нельзя сказать, чтобы Прохоров был юдофобом. По своим политическим убеждениям он был либералом, но всю дорогу повторял: «Боже, царя храни» и «бей жидов». Таков был ритуал. Такова была дореволюционная традиция» (русское переиздание: История изнутри. - М.: Новости, 1991). В «Русской партии внутри КПСС», о которой я рассказываю, тоже большинство было либералами инив коем случае не юдофобами. Но каблуками, каюсь, щелкали. Семанов вскинет руку с бокалом, вытянется, щелкнет, а за ним все. И громко марш хором: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам.» Таков был ритуал.
Но вернусь в «Колос Родины». Мой шеф и однокашник по знаменитой школе имени А.С. Пушкина - в ней большинство мечтало об МГУ или Институте военных переводчиков - элегантный, блестяще образованный Олег Васильевич Куприн (в школе он был золотой медалист, я - только серебряный) держался с генералами Общества подчеркнуто самостоятельно и даже несколько свысока. Мол, мы, контрпропагандисты, действуем умнее и гибче, от нас больше пользы. Нам даже поручено присматривать от имени партии за КБ. Поэтому в неприятные совместные посещения, было ли то -выбивать для газеты второе помещение, запускать типографию с трудным, капризным для нас тогда диковинным шведским офсетным оборудованием или - на съезд к неприкрыто враждебным эстонским националистам, Коршков и Кусев предпочитали ехать со мной. Куприн из-за этого меня немного ревновал. Приезжая из очередной загранки (он из Америки, Австралии, Бельгии, Франции не вылезал) и, рассказывая об установленных нужных контактах и задушевных банкетах, он - университетский друг редактора «Коммуниста» Ричарда Косолапова, чем он страшно гордился, постоянно перезваниваясь по вертушке, правительственной связи, -неизменно с шутливой подковыркой сворачивал на мои связи:
- Не понимаю, почему тебя мне так настойчиво рекомендовал КГБ, хотя я точно знаю, что ты не их генерал, иначе ЦРУ тебя в миг бы «высветило» и эти данные о тебе в иудейском «Новом русском слове» обнародовало, и нам со скандалом ввоз «Колоса Родины» в США запретило? И почему тебя дошлые, огонь и медные трубы «там» прошедшие полковники Базанов и Короткевич, которые у нас в иностранном отделе и в отделе контрпропаганды заведующими сидят, тебя так боятся - меня любят, а тебя настороженно боятся? Почему наш кадровик, он же наш первый отдел и хозяин спецхрана полковник Кошута, фронтовик тайного фронта, в начальниках особых отделов по Прибалтике, а затем по Москве собаку съевший, сразу стал твоим лучшим другом, вы с ним часами шушукаетесь.
На чем ты держишься?
Я так же шутливо в тон отвечал:
- А на «Русской партии». Я - товарищ идейно проверенный, резко «окрашенный». «Силуэты идеологического противника» и «Воткнутые деревья» скандально печатал. Перестаравшись, даже партвыговор «за нетоварищеское отношение к товарищам по работе», лично членом Политбюро товарищем Гришиным В.В. лукаво сформулированный (под «товарищами по работе» тихо имелись в виду «они», «воткнутые деревья»), в своей «партийной учетной карточке», как орден, имею. Таких только на самых острых, идеологически опасных участках и держать. Наш Хозяин не любит неожиданностей. Раз нынешняя брежневская политика строится на четком балансе между двумя партиями власти - «Иудейской партией внутри КПСС» и «Русской партией внутри КПСС», то Хозяин хочет, чтобы для него все было кристально ясно, кто чей, от кого чего ожидать, кому чего на общее благо страны заказывать. А ты с твоим суперумником Ричардом Ивановичем, хоть вы по корням и проверенно русские, оба какие-то идейно блеклые. Ни партвыговоров для острастки, ни «силуэтов противника». Свои-то даже собственные русские силуэты у вас размыты, как интеллигентская каша в голове. Ты вот взят переводом из любимого Брежневым «Огонька». Хозяин тебя лично с удовольствием всегда читал. Но твой бывший шеф Софронов, хоть и признает, что ты был лучшим публицистом у него, но предупредил, что ты слишком уж какой-то, как воз, с которого вот-вот все посыплется, «перегруженный», «переобразованный». Ты два факультета - философский и журналистики блестяще закончил, а для русских продвинутых полуобразованных простаков, ничего серьезного не закончивших, какие у нас сейчас прочно осели что в Политбюро, что в ГБ, такая характеристика подозрительна - вдруг ты слишком умный, вдруг с фигой «образованца» в кармане? Вот под тебя меня и посадили, чтобы не разбаловался.
