— Это Глаудан, шофер.
— Бывший.
Это уточнение она оставила без внимания.
— Вы, наверное, всех тут знаете.
— Не сказать, чтобы всех.
Рудольф подумал, что ее ответы, как и прежде, не располагают к расспросам. Они вежливы, даже любезны, но всегда словно предупреждают — не надо переходить черту.
Между тем за плетнем отворилось окно — Заречное есть Заречное. Бросив взгляд на окно, Лаура пошла вперед, Рудольф с обеими сумками шагал рядом. Они не разговаривали, только их обувь согласно стучала по асфальту.
— Если хотите, могу перевезти вас, — наконец проговорила Лаура, наверно догадавшись, что это по ее вине прервался разговор, и наступило неловкое молчание.
— Поеду с удовольствием.
Ветер на берегу дул сильный, взбаламутил озеро, и волны боком прижали лодку к берегу. Пока Рудольф сталкивал плоскодонку в воду, Лаура пошла за спрятанными в кусте веслами и, шагнув через борт, ловко вложила их в уключины.
— Садитесь, пожалуйста, доктор!
— Меня зовут Рудольф.
Она как будто хотела что-то сказать, но промолчала, Интересно; что она хотела сказать?
— Грести буду я, — заметил Рудольф.
— Но…
— Разве я выгляжу таким хилым?
Она посмотрела на него снизу вверх, в глазах, как у Мариса, мелькнула смешинка, которую она поспешно погасила, спокойно сказала: «Хорошо» — и перешла на корму.
Рудольф оттолкнулся. Ветер развевал им волосы, трепал одежду, и вместе с тем, только выйдя из-под защиты берега, они по-настоящему поняли, какой он яростный. Разлетаясь брызгами, в борт лодки ударяли волны, и, чтобы не дать им развернуть лодку поперек, приходилось грести больше одним, левым веслом, и сразу от натуги завизжала уключина.
— Интересно, сколько сейчас баллов? — гадал Рудольф.
— Что? — не расслышав, переспросила она.
— Наверное, семь-восемь…
Что ответила Лаура, теперь не расслышал он. Разговаривать было трудно. Озеро зыбилось, гудело, колыхалось, волны накатывались и отступали, набегали и с шумом откатывались, рассыпаясь пеной. От такой качки вверх-вниз, вверх-вниз у непривычного человека могла закружиться голова, но Рудольфу качка была не внове, и Лауре, как видно, тоже.
Между лодкой и берегом медленно ширилась сизая полоса взбаламученной воды, Заречное постепенно отдалялось, вздымаясь и опускаясь в ритме волн, как плавучий остров. А небо наперекор бушующему озеру казалось застывшим, бесстрастным и очень высоким.
От качки повалилась сумка. Лаура нагнулась поднять, и ее длинные распущенные волосы порывом ветра бросило в лицо Рудольфу.
— Ой, простите! — воскликнула она.
— Ничего, — сказал Рудольф с улыбкой.
Нагнуться еще раз Лаура не решалась. Обеими руками придерживая волосы, она смотрела на Рудольфа почти с испугом, и в ползавшей по настилу сумке время от времени что-то брякало — связка ключей или рассыпавшиеся монеты.
— Ничего, — зачем-то рассеянно повторил он, думая о том, что он все-таки угадал: волосы у нее были удивительные, мягкие, как шелк и здесь, на воде, пахли свежестью, как сохшие на воздухе льняные простыни.
Краска смущения постепенно сошла с лица Лауры, оно смягчилось, стало, по обыкновению, спокойным, только опять почему-то грустным.
«О чем она думает?»
Он даже примерно не мог себе этого представить. Ведь он по существу ничего не знал о ее жизни. Она была точно дом с закрытыми ставнями, доступный взгляду только снаружи, — лишь изредка внутри мелькнет и вновь погаснет луч невольной улыбки.
И вдруг перед ветром захлопнулись ворота — лодка зашла за полуостров. После бушующей стихии заводь казалась поразительно, невероятно спокойной. Порывами ветра гнуло, трепало на полуострове кусты, но по воде катились лишь редкие вялые волны, они чуть слышно плескались в камыше и, облизывая прибрежный песок, теряли последнюю силу. Сразу же пахнуло ароматом теплой земли, запахло мятой и яблоками.
Рудольф втянул весла, предоставляя лодке качаться на ленивой волне.
— Кажется, живы остались… — сказал он.
Ее глаза смотрели на него как два серых мягких котенка; он горько усмехнулся.
На косогоре пропел петух.
— Устали?
— Ничуть, — бодро ответил он, хотя запястье левой руки ныло и на ладони, видно… Ну, успеет посмотреть потом.
Течением медленно несло лодку — больше качало, чем несло, — к берегу, до которого осталось всего ничего, два десятка энергичных взмахов веслами. Но они не спешили. Рудольф все же немного устал, Лаура, наверное, это видела и не торопила. Но возможно также — им просто не хотелось никуда торопиться.
Лодку прибило к камышу. Тогда Рудольф снова взялся за весла и в несколько длинных гребков пригнал лодку к берегу; плоскодонка чиркнула по песку и стала как вкопанная.
— Если хотите, на несколько дней можете взять лодку. А понадобится, я пришлю к вам Мариса, — сказала Лаура.
Рудольф поблагодарил, сошел первый, подал Лауре руку, и она, почти не опираясь на нее, спрыгнула на берег.
— Спасибо!
Лаура больше не называла его доктором, но звать по имени, видно, стеснялась.
— Ма-ма-а!
По косогору, чуть прихрамывая, сбегал Марис. Ни туфли, ни бинта на ноге не было. Запыхавшись, влетел он в раскинутые руки Лауры.
— Я… я увидал вас.
— Бабушка пустила?
Но Марис, будто не слышал, выскользнул из ее объятий и подошел к Рудольфу.
— Здорово, что ты приехал! — обрадовался мальчик.
— Что сначала надо сказать? — напомнила Лаура.
— …здравствуй… — немного помедлив, поправился Марис. — Где ты был, Рудольф, в Заречном?
— Так точно. А где твоя повязка?
— Ну, мокрая…
— Бродил по воде, наверно?
— А ты… ты хочешь грибной соус?
— Что-что?
— Грибной соус.
— А ты, оказывается, к тому же большой дипломат! — посмеялся Рудольф.
— Кто это такой? — спросил мальчик, глядя на Рудольфа снизу, и тоже засмеялся.
— Дипломат… Как тебе сказать? Дипломат — это хитрая лиса.
— А! Ты хочешь соус? — повторил Марис и взял его за руку.
— Если я съем соус, может не хватить кому-нибудь из вас.
— Да ну! Большая сковорода полная — через край пошло. Как зашипел на плите! Вот дыму, ты бы видел! — чуть не с восторгом прибавил мальчик. — Бабушка сказала, чтобы ты приходил.
— Бабушка просила, — снова поправила Лаура, но это замечание Марис пропустил мимо ушей. Тогда она обратилась к Рудольфу: — В самом деле, пойдемте к нам ужинать!
Есть ему не хотелось, но и уезжать отсюда, правду говоря, тоже не хотелось.
— А можно все так оставить? — только спросил он, окидывая взглядом непривязанную лодку и. весла, еще не вынутые из уключин.
— Да кто тут возьмет, — ответила Лаура.
Действительно, кому да и зачем она нужна, обшарпанная плоскодонка, это старое, когда-то, очевидно, синее, а сейчас перепелесое корыто? Наверняка не Лаура придумала эти вечные запирания-отпирания.
Когда они взбирались на гору, Марис держал Рудольфа за руку, и тот все время чувствовал детские пальцы в своей ладони.
— У вас тоже есть сын? — вдруг спросила Лаура. Он не задал вопроса, откуда она знает.
— Да.
— Большой?
— Тринадцать… Нет, Арманду уже почти четырнадцать лет.
— Арманд… Красивое имя, — тихо проговорила она и не стала больше расспрашивать.
Навстречу вышла Альвина.
— А я гляжу — сидят себе, не то едут, не то нет. Уключина сломалась, что ли? Озеро сегодня лютое, не приведи бог. Говорю: «Сбегай, Вия, погляди, не надо ли чего-нибудь!» Да повернуться не успела, как этот пострел уже вон где. Выскочил в окно и бегом. Не оделся путем, не обулся… Горе мне с ним, такой неслух, — оправдывалась Альвина, что за Марисом не углядела, и припугнула внука: — Вот погоди, добегаешься, заберут тебя в больницу и, как дяде Залиту, отрежут ногу, будешь тогда на костылях прыгать…
Марис скосил глаза на Рудольфа и, не прочитав, как видно, на его лице ничего угрожающего, засмеялся светло, с облегчением.
— Да ну!
— Вот видите, вот видите! — воскликнула Альвина. — Хоть кол ему на голове теши. Какие нынче пошли дети! В прежнее-то время, когда мой…
За этим, вероятно, должно было последовать очередное сравнение с Ричем, но тут в двери показалась Вия.
— Мама, совещание по педагогике не обязательно проводить за порогом, — сказала она не без иронии и добавила: — Заходите, пожалуйста, доктор!
— Кто там пришел? — заслышав голоса, крикнула из комнаты Зайга.
— Я! — заглядывая в приотворенную дверь, ответил Рудольф,
— Вы? — сказала девочка и слегка покраснела.
И, направляясь к Зайге, он опять с удивлением подумал, как поразительно девочка похожа на Лауру: не только те же ясные серые глаза, но и та же способность внезапно краснеть, то же смущение и вопрос: «Вы?».
