— Хотите сказать, что нападали подопечные самого обер-Диверсанта рейха?
— Вы же понимаете, что я не решился бы всуе произносить такое имя, — пожал плечами гауптман.
«Неужели нападение организовал сам Скорцени? — ужаснулся этой мысли Шмидт. Хотя понимал, что должен был бы возрадоваться ей. — Но зачем?! Чтобы уничтожить меня? Но для этого существовало множество других способов, менее шумных и более эффективных. И не стал бы он в таком случае присылать сюда русского князя, полковника. Ради чего? Чтобы припугнуть? — Шмидт мысленно расхохотался. — Неужели он считает, что меня еще следует и припугнуть? Мне и так уже всё осточертело в этом мире. Он давно пугает меня самим своим существованием».
— Теперь вы понимаете, что моя школа…
— Согласен, до окопного она явно не дотягивает, — после того, что ему пришлось пережить этой ночью, Шмидт никого не собирался щадить.
— Вы упоминали Корсику… Считаете, что сюда, до центра, мог дотянуться кто-то из корсиканцев?
— Не путайте Корсику с Сицилией. И потом, со Скорцени нас связывают приятные личные воспоминания об этом острове — только-то и всего.
— Если приятные, да к тому же личные, воспоминания связывают вас с самим Скорцени, значит, всю оставшуюся жизнь вы должны чувствовать себя в полной безопасности, — задумчиво проговорил Сольнис. — Ночной инцидент можете считать обычным кошмаром.
«Не дай тебе бог, гауптман, — мысленно парировал Шмидт, — чтобы тебя когда-либо хоть что-нибудь связывало со Скорцени. Особенно — личные воспоминания.
19
Минуты ожидания показались Бургдорфу невыносимо долгими и тягостными. Пока он неврастенично прохаживался по комнате, поглядывая то на телефон, то на часы, словно у ворот его уже ждала машина, в доме вновь появилась его хозяйка, Альбина Крайдер.
Генерал не сомневался, что и беседу с Гиммлером она станет подслушивать, притаившись в коморке за стеной, однако ничего доделать не мог: не выставлять же Альбину из её собственного дома! Единственное, чем Бургдорф мог отомстить, так это сразу же после возвращения из поместья Роммеля заняться поиском более подходящей квартиры.
— Вы опять ждёте спасительного телефонного звонка, наш генерал Бургдорф? — Уже несколько раз Вильгельм пытался отучить Альбину от этого странноватого, легкомысленного обращения к себе, да только старания его оказывались тщетными.
— Нетрудно догадаться.
— И позвонить должен Гиммлер?
— А вот о том, кто именно должен позвонить мне, догадываться вы не должны были.
Альбина загадочно ухмыльнулась и скрылась за дверью, но только затем, чтобы уже через несколько минут вновь появиться в пристанище генерала с бутербродами на блюдечке.
— Масло, как вы можете убедиться, становится всё отвратительнее, — посетовала она, — и доставать его всё труднее. Тем не менее, мне удалось…
— Мы не будем обсуждать сейчас то, насколько трудно нам всем живётся, фрау Крайдер.
— Благоразумно, — признала Альбина, и, вновь загадочно улыбнувшись, отправилась готовить столь же отвратительный кофе для генерала.
Когда она появилась во второй раз, Бургдорф уже стоял с телефонной трубкой в руке, но звонок был из штаба полка, который должен был выделить для генерала четыре бронетранспортёра. Разговор выдался предельно коротким: дежурный офицер сообщил, что машины подготовлены и будут ждать на обочине шоссе, проходившем рядом с частью. Но даже этот лаконичный разговор Бургдорф воспринял с заметным напряжением. Говорил он по телефону резко, нервно уточняя: где именно будут находиться бронетранспортёры, кто ими командует и на какой срок эти машины будут приданы ему, генералу Бургдорфу.
— Кажется, вас действительно пытаются втравить в какую-то очень неприятную историю, наш генерал? — передалась его нервозность Альбине Крайдер.
— У нас принято считать, что самая неприятная история, в которую все мы были втравлены, случилась в июне сорок первого. Хотя можете считать, что лично я с этим не согласен.
— Убеждена, что не согласны.
Они встретились взглядами, перевели их на телефонный аппарат и вновь встретились.
— Вы хотите спросить о чём-то очень важном для себя, наш генерал?
— Давайте откровенно, Альбина: вам поручено следить за мной?
Женщина улыбнулась уже такой привычной для генерала загадочно-ироничной улыбкой и медленно, из стороны в сторону, покачала своей русоволосой головкой.
— Разве так уж важно: стану я подтверждать вашу догадку или, наоборот, отрицать её?
Их взгляды скрестились, и генерал заметил, как женщина подалась подбородком в сторону телефонного аппарата.
— Прослушивают? — вполголоса спросил Бургдорф.
— Причем подозреваю, что не только во время телефонного разговора.
— Ну, это уж вряд ли, — усомнился Бургдорф, увлекая Крайдер за собой в соседнюю комнату. — Хотя всё может быть. Кстати, давно вы понадобились гестапо?
— Позавчера. Нет, интересовались мною, конечно, давно, однако по-настоящему попытались привлечь к сотрудничеству вчера, во второй половине дня.
«Сразу же после совещания в рейхсканцелярии, — сопоставил генерал случившееся с тем, что именно и в какой ситуации делал в это время он сам. — Неужели и в отношении других — Штюльпнагеля, фон Клюге, Канариса — применялись такие же меры? Не похоже. Просто ситуация изменилась, фюрер и Гиммлер стали вести себя осторожнее. Ну и, конечно же, Роммель есть Роммель. С его полководческой славой, его авторитетом среди многих солдат и офицеров…».
— Значит, вы всё же знаете, о ком идет речь, — прошептал Бургдорф, приблизившись к Альбине. — Вам уже известно имя того, кому предназначается эта благоухающая ампулка? — Обняв женщину, он задал этот вопрос ей на ушко, причем вёл себя так, что со стороны могло показаться, будто объясняется в любви.
— Имя мне не известно. Возможно, мне специально не назвали его, чтобы таким образом возбудить сугубо женское любопытство.
— Чудненькое объяснение, — процедил Вильгельм.
— Кстати, кто этот человек? Может, вы сами назовете имя нового избранника гестапо, а значит, и смерти?
— Не назову. Причем в ваших же интересах, Альбина. Каждый посвящённый в эту операцию тотчас же сам становится кандидатом в избранники смерти. Поэтому вам пока что следует держаться в тени.
— Наверное, вы правы, — задумчиво произнесла «Двухнедельная Генеральша». — Хватит с меня роли информатора гестапо.
— Что неоспоримо. А теперь договорите то, что не решились договорить сразу же. Имею в виду вашу слежку.
— Понятно. Что касается лично вас, генерал Бургдорф, то мне приказано записывать все ваши разговоры, с кем бы они в эти дни ни происходили. За стеной, в коморке, ключ от которой имеется только у меня, — иронично улыбнулась Крайдер, — расположено подслушивающее устройство, которое я включаю, когда нахожу это необходимым.
— Вот это для меня уже совершеннейшая новость!
— Надеюсь, я не смогу навредить себе собственными откровениями, наш генерал Бургдорф? — спросила Альбина, не проявляя какой-либо тревоги в голосе.
Вместо ответа Бургдорф заговорщицки сжал её руку у локтя.
— То, что мне приходится доносить на вас, еще ни о чём не говорит, — страстно прошептала «Двухнедельная Генеральша». — Как вы понимаете, выбора у меня нет, я вынуждена была согласиться.
— Гестапо не может не следить за адъютантом Гитлера, это исключено, — своеобразно успокоил её генерал-квартирант. — К тому же подозреваю, что занимаетесь этим не только вы. И в этом даже нет смысла обвинять гестапо. Точно такая же слежка ведется за всеми адъютантами главнокомандующих всех стран мира. Что, с точки зрения государственной безопасности, совершенно нормально.
— Воспринимаю ваши слова как утешение. Хотя и не принадлежу к тем женщинам, которые в подобных утешениях нуждаются. Но дело в другом…
Альбина умолкла, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, и Вильгельм не торопил её. Однако рука, которую генерал положил ей на талию, всё же должна была взбодрить женщину.
— Мне очень хочется, чтобы в этой бойне вы уцелели, наш генерал Бургдорф, — едва слышно проговорила женщина. — Вот почему участие в некоей идиотской операции с ядом смущает меня.
20
Не прошло после звонка Скорцени и двух часов, как на посадочной полосе, проложенной рядом с полигоном унтер-офицерской школы, приземлился небольшой самолетик, из которого вышли два пассажира.
— Оберштурмбаннфюрер Шмидт? — еще издали спросил рослый офицер в новеньком мундире вермахта.
В свое время Скорцени показался барону гигантом. Однако мощные, хотя и покатые плечи обер-диверсанта рейха размазывали контуры его тела, представление о его формах, и атлетизме. Этот же русский просто-таки поражал гренадерской шириной плеч, объемом груди, непомерно могучей шеей и суровым выражением греко-скифского лица.
