– Я подумала, что вы, может быть, почувствуете что-то…
– Ну, знаете ли, моя жировая прослойка подобно носорожьей шкуре защищает меня от окружающей среды. Из-за моих сантиментов мне пару раз слишком сильно досталось, и с тех пор я с чувствами покончил. Останься я, как раньше, тощим и прытким, я бы уже давным-давно протянул ноги. Вы знаете, что у меня нет никаких доказательств, что вы моя дочь. Мисс Лофхен, которую вы подослали ко мне, передала мне свидетельство об удочерении, подписанное моей рукой. Вот и ещё один документ. Его вы тоже украли?
Карла издала негодующее восклицание. Нийя снова вскочила, глаза её сверкали.
– Если вы можете так думать, то дальше нет смысла…
– Я вовсе так не думаю. Просто я ничего не знаю. Я же попросил вас, чтобы вы перестали вскакивать с места. Пожалуйста, сядьте, мисс Тормик. Спасибо. Я всегда был романтичен до идиотизма. Я и сейчас таким остался, только научился держать в узде свои порывы. Когда я был двадцатипятилетним мальчишкой, мне казалось романтичным стать секретным агентом австрийского правительства. Мое возмужание, а заодно и накопление жизненного опыта, было прервано мировой войной. Мировая война – не самый лучший способ узнать жизнь: она просто выдерживает вас в крепком рассоле слез страха и отвращения. Пф! После войны я ещё был тощий и прыткий. В Черногории я принял на себя ответственность за средства к существованию, а также физическое здоровье и нравственное воспитание трехлетней осиротевшей девочки – я удочерил её. Я сделал ещё кое-что, что позволило мне окончательно избавиться от юношеской восторженности, но это уже с вами не связано. Когда я впервые увидел ту девочку, она была похожа на живой скелетик… Из-за других своих дел мне пришлось расстаться с Черногорией, я оставил девочку, как полагал, в хороших руках и вернулся в Америку.
Вульф откинулся в кресле и чуть прищурился.
– А дальше, пожалуйста, продолжайте вы.
– Вы оставили меня в Загребе с Перо Бровником и его женой, – сказала Нийя.
– Верно. Как вас тогда звали?
– Анна. Мне было восемь лет, когда их арестовали и расстреляли как бунтовщиков. Я не очень хорошо это помню, но знаю обо всем досконально.
– Понятно, – мрачно отозвался Вульф. – И те три года, что я продолжал посылать деньги в Загреб, их кто-то попросту прикарманивал, прикрываясь именем Бровника. У меня зародились подозрения и я решил в этом разобраться – хотя я тогда уже был далеко не тощим, – но ничего выяснить мне не удалось. Мне так и не удалось разыскать ту девочку. Я угодил в тюрьму, откуда меня вызволил американский консул, и в течение десяти часов должен был покинуть страну. – Вульф скривился. – С тех пор я больше не был в Европе, да и в тюрьме тоже. Где же вы скрывались?
– Мне тогда было одиннадцать лет.
– Да. Но все же – где вы были?
Прежде чем ответить, она некоторое время изучала его взглядом.
– Я не могу вам этого сказать.
– Либо вы мне все расскажете, либо – уходите отсюда и больше не возвращайтесь. А бумага, которую вы украли и которую ваша подруга спрятала в моей книге, останется у меня. Только не поднимайте снова кошачий визг.
– Расскажи ему, Нийя, – велела Карла.
– Но, Карла, тогда он узнает…
– Расскажи, я говорю!
– И расскажите правду, – посоветовал Вульф, – я все равно её узнаю, если отправлю телеграмму в Европу.
Нийя сказала:
– Когда Бровников арестовали, меня отправили в интернат. Год спустя меня забрала оттуда женщина по имени миссис Кэмпбелл.
– Кто это?
– Англичанка, секретарь князя Петера Доневича.
– Что ей от вас было нужно?
– Она посетила наш интернат, и я ей как будто понравилась. Тогда я уже не была скелетиком. Она хотела удочерить меня, но не могла этого сделать, из-за вас.
– Почему она не связалась со мной?
– Из-за… князя Доневича. Они были друзьями, почти как вы и Бровники. Они знали, что из-за вас у них могут быть неприятности, и потому связываться с американцем им не очень-то улыбалось.
– Разумеется. Вряд ли бы удалось вызвать американца и потом расстрелять его. Значит, она просто украла деньги, которые я посылал в течение трех лет.
– Об этом я ничего не знаю.
– А сейчас она где?
– Она умерла четыре года назад.
– Где вы были после этого?
– Я продолжала жить там же, где и раньше.
– У Доневичей?
– В их доме.
– Молодой князь Стефан тоже там жил?
– Да, и он, и его сестры.
– А жена?
– Потом – да, конечно. Когда они поженились два года назад.
– С вами обращались как с членом семьи?
– Нет.
Она поколебалась, но снова настойчиво повторила:
– Нет, не как с членом семьи.
Вульф повернулся к Карле и резко спросил:
– Вы жена Стефана – княгиня Владанка?
Девушка, хлопнув ресницами, широко раскрыла глаза:
– Я? Boga ti! Нет!
– Но ведь та бумага, что вы сунули в мою книгу, была у вас.
– Я же говорю, я украла ту бумагу, – прервала Нийя. – Я не всегда лгу.
– Где вы её украли – в Загребе или в Нью-Йорке?
Она покачала головой:
– Об этой бумаге я ничего не могу вам рассказывать. Ни за что, чем бы вы мне не грозили.
Вульф хрюкнул.
– Секретная политическая миссия. Знаю, как же. Скорее умру, но не скажу. Я сам играл в эти глупые грязные игры. Но, коль скоро вы жили в одном доме с княгиней Владанкой, вы должны очень хорошо её знать. Вы с ней подруги?
– Подруги? – На лбу Нийи собрались складки. – Нет.
– Какая она из себя?
– Умная, красивая, эгоистичная и вероломная.
– Вот как. Но я спрашиваю про внешность.
– Ну… она высокая. Руки у неё гибкие, словно две змеи. Лицо вот такое. – Нийя изобразила овал. – Глаза такие черные, как у меня – даже, пожалуй, чернее.
– Она сейчас в Загребе?
– Когда я уезжала, она была там. Говорили, что она должна поехать в Париж повидаться со старым князем Петером, а потом в Америку.
– Вы лжете.
Она посмотрела прямо на него.
– Иногда лгать необходимо. Есть такое, о чем я не могу вам рассказать. Не имею права.
– Ха! Только через мой труп, верно? Ваши губы запечатаны накрепко каким-то тайным обетом, но вам-то что с того? Когда вы думаете завершить свою политическую миссию?
Нийя Тормик посмотрела на него, затем на Карлу, снова на него и ничего не ответила.
– Да будет вам, решайтесь, – нетерпеливо поторопил Вульф. – Я спросил о сущем пустяке – когда? В обозримом будущем?
– Да, наверное, – наконец призналась она. – Возможно, даже… завтра.
– Сейчас уже далеко за полночь. Вы имеете в виду – сегодня?
– Да. Но необходимо, чтобы та бумага была у меня. Вы не имеете никакого права держать её у себя. Когда этот слабоумный Дрисколл поднял шум из-за своих идиотских бриллиантов, которые якобы украли, я подумала, что полиция приедет и запросто может всех обыскать, и комнату, где я живу, тоже. Я и подумала о вас, о том американце, который удочерил меня, когда я была ребенком. Когда я уезжала из Загреба, свидетельство об удочерении я взяла с собой; его мне отдала перед смертью миссис Кэмпбелл. Вот мы с Карлой и решили, что у вас бумага будет в большей безопасности, чем в любом другом месте, и мы обсудили, как оставить её у вас, чтобы потом можно было её легко забрать снова. Потом вы отказались помочь мне, и ей пришлось вернуться к вам и сообщить, кто я на самом деле.
Она замолчала и улыбнулась ему, но была так встревожена, что улыбка получилась озабоченной.
– Я должна получить назад ту бумагу! Должна!
– Посмотрим. Вы сами признались, что украли её. Итак, вы рассчитываете сегодня завершить свою миссию.
– Да.
– Вы, конечно, понимаете, что, пока дело об убийстве не будет раскрыто, полиция не выпустит вас из Нью-Йорка.
– Но я… Вы же сами сказали, что мое алиби…
– Ваше алиби дела не решает. Не делайте глупостей. Если поручение ваше завершится, не вздумайте ускользнуть на каком-нибудь корабле, переодевшись русалкой. Кто такая мадам Зорка?
Обе девушки изумленно уставились на него.
– Ну? – резко потребовал Вульф. – Вы ведь её знаете, верно?
Карла рассмеялась – на первый взгляд, совершенно естественно, словно её просто что-то позабавило.
Нийя проговорила:
– Да почему… она вообще никто. Просто модельерша.
– Я так и понял. А почему она стала называться себя таким именем именем дочери короля Черногории Никиты?
– Но королева Зорка умерла…
– Я знаю. Откуда у простой модельерши такое имя?
Карла снова засмеялась:
– Может, вычитала в какой-нибудь книге.
– Но кто она?
Нийя пожала плечами и повернула ладони вниз:
– Мы ничего о ней не знаем.
С минуту Вульф разглядывал их, затем вздохнул.
– Ну хорошо. Уже поздно, вам давно пора спать, тем более что завтра вам придется вставать рано, чтобы отправиться к мистеру Роуклиффу. Можете с ним пококетничать – он на женщин падок. Когда освободитесь, приходите сюда часам к одиннадцати, и я отдам вам вашу бумагу.
