и есть панихида.
– Ничего не понимаю. Объясните толком.
– Антон был двойным агентом, это случается не только в кино.
– Вот это уже интереснее. Конечно, он работал на американцев, за твёрдые «зелёненькие»?
– Конечно, на американцев. На американскую тоталитарную секту.
Провисло некоторое молчание.
– М-да. Что за секта? Их так много, что пора уже с собой носить толстую тетрадку.
– Точное название выясняется. Очевидно, что это его задание было связано с собиранием информации о подобных сектах в России, но не с целью помощи, которую они, я имею в виду американцы, декларируют, а с целью захвата аудитории.
– А… Вот вспомнилась его фраза – если не можешь контролировать процесс, встань во главе… Да-да… Попытайся управлять… Бедный мальчик…
– Не понял?
– Это же ясно, как белый день. Наверняка его зомбировали. Ведь по городу ходят зазывалы, стучатся в квартиры, от них нет никакого спасения… Я уже не говорю о телевидении – и там полно псевдо-христианских передач.
– Да, его работодатели в России совершенно официально.
– Вот-вот. Но как он это мог скрывать от меня! Он же помогал мне.
– Мы знали об этом, – сказал Борис многозначительно.
– Как там – моя милиция меня бережёт? Все знали и молчали?
– Не ёрничайте. У Антона какое-то свое, особое отношение к Галицкой. Мы ещё пытаемся в этом разобраться. И я надеюсь на Вашу помощь. А теперь позвольте откланяться, – закончил он чересчур галантно.
Я, наконец, сообразила, что весь разговор происходил в коридоре. Как ни странно, но разговор с Борисом меня развеселил. И вообще, во мне было всё меньше и меньше страдания в классическом понимании.
Перестала работать аналитическая машина моего мозга. Я не выстраивала обрушивающиеся, словно лавина, факты, не искала свои и чужие ошибки, не строила планов, не грустила о безоблачном прошлом, не силилась стимулировать бурную деятельность. Кажется, это называется «плыть по течению». События меня обтекали, вызывая реакции во внешних рецепторах, то есть я на эти события реагировала, но внутри волны затухали практически сразу. То, что я так долго пыталась узнать и понять, приходило ко мне как бы невзначай, исподволь, и было неинтересным, потому что глубоко узнаваемым.
Я проводила Бориса с лёгким разочарованием, что его визит так быстро закончился, единственное, чего желал мой мозг последнее время – это постоянной смены декораций. Это было похоже на известные приёмы психотерапии – когда внимание скользит по разноцветному калейдоскопу событий и вещей, фактов и лиц, но не фиксируется ни на чём долго.
Вынужденное одиночество один день могло раздражать меня, но в другой из вечеров действовало успокоительно, как колыбельная в детстве. Иногда мое состояние напоминало качание на волнах, иногда – перепрыгивание с льдины на льдину.
Захлопнулась дверь, лёгкая грусть сменилась радостным ощущением, что сегодня, возможно, меня никто не будет беспокоить. И можно просто полежать, уставившись в телевизор.
Меня даже не возмущали сериалы, напоминающие иммунизацию от интеллекта, но от них было хорошо, спокойно и «ненапряжно».
Может, права великая «писательница», которая в шутку или всерьёз ставит себя близко с Достоевским, когда речь идёт о совместной книжной полке? Права в том, что люди так устали от жизни с её перманентными проблемами, что им нужна лёгкая литература?
Я удобно устроилась на диване, укутавшись пледом. Осень выдалась дождливая и холодная, и дома стояла привычная для этого времени года прохлада.
В окно медленно вползала ночь. Завтра опять суббота, послезавтра опять воскресенье, нужно будет испечь пирожки с яблоками, которые так любит Серёжа, может быть, я успею сделать заготовки на зиму, только вот кто все это будет есть, непонятно…
С левой стороны грудины железной хваткой в меня впилась боль. Мышцы странно онемели. Мышцы онемели, превратив конечности в ватные валики. Благо, телефон валялся рядом, на столике. Я набрала номер Жанны.
– Жанна, привет, – сказала я задыхающимся голосом, – мне плохо… Приезжай, у тебя ведь есть ключи, я встать не могу....
Глава 16
– Оклемалась? Ну, слава Богу!
Жанна выглядела испуганной.
– Ты давно здесь?
– Да уже с полчаса вокруг тебя танцую.
– Что со мной?
– Сердечный приступ. Сейчас скорая приедет. Пока нашла у тебя валерьянки – корвалолы, да пока влила, времени много прошло.
– А ноги почему такие ватные? – я попыталась пошевелить пальцами, но мне это удалось с трудом, словно это были не ноги, а протезы.
– Невры, невры… Не знаю, милая, об этом пусть тебе эскулапы скажут.
В дверь позвонили. Через минуту в комнату зашла молоденькая нервная девица интерновского вида на тонких каблуках. В её лице я не заметила ни капли сострадания, наоборот, некоторую брезгливость, словно она была графиня, которой внезапно предложили убраться в хлеву. Она торопливо пощупала пульс и измерила давление.
– Последнее время нервничали?
– Да у неё вся жизнь – сплошная нервотрёпка, – ответила за меня Жанна.
– Понятно. Симптомы неопределённые. Не нравится мне это. Идти сможете?
– Сомневаюсь, – ответила я неуверенно. Не хотелось верить, что я так беспомощна.
– Понятно, – буркнула девица, записывая что-то на планшете.
Пожалуй, сейчас её брезгливость куда-то исчезла, и можно было наблюдать, как она морщит лобик бывалой отличницы. Девочка явно не из большого рвения работает на «скорой». Нужда, очевидно, заставляет.
– Помогите ей собраться. Самое необходимое. Думаю, что нужно провести обследование и даже лечь в стационар.
Я прихожу на кафедру фольклора и натыкаюсь почему-то на старую «училку» по литературе, которая когда-то учила Серёжу.
– Наталья Владимировна, как я рада Вас видеть.
– Я тоже рада, Зоя Петровна, но мне хотелось бы увидеть Серёжу, – странно, она пытается отвести меня от двери, за которой слышны голоса и, очевидно, идёт занятие.
– Конечно, конечно вот сейчас звонок прозвенит, и он к Вам выйдет.
– Зоя Петровна, раз уж Вы здесь, я хотела бы с Вами поговорить. Мне кажется, что мой Серёжа того… В общем, что у него шизофрения, – странно, почему я с ней это обсуждаю, она ведь не врач.
– А у нас у всех ребяток шизофрения, разве Вы не знали? У нас педагог есть, Анна Васильевна, она какой-то эксперимент проводит, у неё есть шапка такая, – «училка» хихикнула, – Ой, извините… Просто это всё очень старые сказки напоминает, из бабушкиного сундука. Шапка такая, её надеваешь, говоришь слова, и у человека сразу ум за разум заходит, – здесь Зоя Петровна снова улыбнулась, и вообще вид у неё был глуповатенький, как у кикиморы в лесу.
– Я понимаю, мне очень хочется вытащить Серёжу…
– Я не договорила. Шапку эту куда-то закинули, её нужно найти, сказать эти же самые слова наоборот, и человек снова становится нормальным. Многие уже так и сделали, – сообщила она доверительным тоном, слегка подмигивая.
– А где шапку эту найти?
– Ой, не знаю, не ведаю, милая Наталья Владимировна, ой, скоро урок кончится, а я ещё в буфет не сбегала, а я ведь голодная, – закудахтала она, боязливо приглядываясь к чуть приоткрывшейся двери.
Мне показалось, что за дверью кто-то стоит. Хотелось крикнуть «чур
