меня». Пока я наблюдала за этим, Зоя Петровна буквально поскакала по коридору, всплескивая руками, словно курица. Странно, подумала я, странно. Но сообщение о волшебной шапке и связанном с ней эксперименте не давало отвлекаться на такие мелочи, как неподобающее поведение уже немолодой женщины. А нос у неё, случайно, не длиннее обычного?
За дверью послышался лёгкий шёпот. Потом показался нос. Потом возникла фигура Серёжи.
– Мама? Что ты здесь делаешь?
– Шапку ищу.
– Шапку?
– … Может, шапку взять, а то вдруг надолго?
Это Жанна собирает мои вещи. Идти я смогла только до двери, да и то с помощью Жанны. Она не выдержала и наорала на шпильконесущую графиню, чтобы та вызвала санитаров, что и было исполнено.
Глава 17
Золото октября растворялось в аквамариновой синеве утра. Диагноз врачей был неутешителен – нервное истощение, перебои артериального давления, как следствие – неврологические боли.
Больничная палата грязно-розовых оттенков сжимала мое бренное тело со всех сторон. Утро не предвещало ничего хорошего. Обязательный обход врача, стандартные рекомендации, а ещё – надежда, что скоро все это кончится. Тупое разглядывание неба за окном, выслушивание говорливых соседок, сетования нянечек и сестричек на суровую жизнь бюджетников – вот и вся палитра больничной жизни.
За все время ко мне пару раз забегала Жанна, да ещё Юрка со своими вечными вопросами о моем «драгоценном здоровье».
Врачи убеждали меня, что дела идут на поправку, что скоро я буду радоваться жизни и всему-всему. Но апатия разливалась по телу приятной ленью и осознанием того, что не нужно никуда ни бежать, ни о чем-то заботиться.
Пару раз Жанна обмолвилась, что Володя собирается вернуться домой. Что ж. Мне это было совершенно безразлично.
Октябрь стоял на удивление тёплым, словно лето неожиданно сменило осень. К счастью, в палате никого не было.
Дверь тихонько скрипнула, и на пороге появилась… Лада.
– Здравствуйте, Наталья Владимировна.
Иногда пишут, что «от удивления я долго тёр глаза, вглядываясь в почти забытый образ». Или – я потерял дар речи от удивления. Или – я вскрикнул от страшного потрясения. Разумеется, всё это выглядело примерно так, ведь мозг не мог мгновенно переварить информацию, сопоставимую разве что с пьесой абсурда.
– Я сейчас все объясню, Наталья Владимировна, Вы только не пугайтесь, это действительно я, а не какой-нибудь двойник.
– Ты жива?
– Да, я жива. И спас меня Антон. Я сама только недавно из больницы. Знаете, я многое пережила за эти месяцы и Серёжу ни в чем не виню.
– Как, каким образом тебя спас Антон?
Наверное, это выглядит неестественно – что я не лишилась сразу чувств при виде «воскресшего мертвеца». Все дело в том, что я находилась в состоянии, в котором пребывают змеи в период спячки. То есть и кровь, и мысли текли в замедленном режиме. Поэтому появление Лады и не вызвало слишком бурной реакции.
– Наверное, Вы уже знаете. Он за нами следил. И в ту ночь – тоже. А потом отвёз меня в больницу. Серёжа был в состоянии аффекта, он не соображал, что делал.
– Мне кажется, ты не права. Я читала его письмо. Он абсолютно вменяемый.
– Я не буду Вас переубеждать. Скоро суд. Я пришла сказать Вам, что буду говорить только часть правды. Но Вам я хочу сказать, что я вовсе не хочу, чтобы он пострадал. Он не виноват, во всем виновата Анна Васильевна, к сожалению, я сама долгое время находилась под её влиянием. А сейчас как будто проснулась.
– Почему мне сразу не сообщили, что ты жива? А в милиции знают?
– Видите ли, долгое время я находилась в состоянии комы. Когда Антон привез меня в больницу… В общем, он никому ничего не сообщал. Так было нужно… Чтобы никто не знал, что я осталась жива. Только моя мама знала.
– Ну, и какую же часть правды ты собираешься сообщить на суде? – спросила я, с трудом стараясь восстановить ход событий.
– Расскажу, что Серёжа рассказал мне о плане Галицкой принести моё тело в жертву. Так как он боялся Галицкой, мы вместе придумали этот план. А смерть инсценировали. Конечно, после этого мне нужно было надолго пропасть. Предположим, я жила в тихой забытой деревеньке.
– …и все это время посылала Серёже пламенные приветы. Кто поверит-то? А ты знаешь, что он чуть не убил себя?
– Успокойтесь, Наталья Владимировна. Я Вас понимаю. Но я вообще ничего об этом не знала. Повторяю – я была в больнице!
– Извини, – я поняла, что обвинять её в чем-либо вообще нельзя, потому что она сама – жертва. – Но для суда эта версия абсолютно не годится. Ты видела Серёжу? Как мы ему сможем внушить, что он всё знал заранее? А письмо?
– Нет, не видела.
– Послушай, я устала. Мне нужно всё обдумать. Приходи ко мне домой, когда меня выпишут. Мы придумаем… Мы придумаем какую-нибудь более правдоподобную сказку.
– Да, я поняла. Антон передал для Вас письмо.
Здравствуй, Наташа!
Тебя, вероятно, удивит мое письмо, но отнесись к нему, пожалуйста, как можно более снисходительно. Наверное, тебе уже многие факты стали известны. И ты знаешь мою роль во всей этой истории. Я чувствую необходимость объясниться. Наверное, прежде всего тебя интересует ответ на вопрос, почему я вообще ввязался в эту историю?
Не только по велению служебного долга. Ты никогда не спрашивала меня о моей семье, родителях, вообще – о тех мелких, но в то же время глобальных деталях, которые обычно интересуют людей. Я понимаю, что тебя интересовал только процесс расследования нашего совместного дела.
Подозреваю, что и наш лёгкий и ни к чему не обязывающий роман подчинялся именно все той же главной цели – уничтожить Галицкую. Ведь ты – целеустремленный человек, и в хорошем смысле этого слова «упёртый». Поэтому люди и притягиваются друг к другу – когда есть единая цель, и с таким же наслаждением отталкиваются друг от друга – если становятся друг другу не нужны. Мне искренне жаль, если ты видело во мне лишь средство.
Впрочем, моё письмо не о тех чувствах, которые мы утратили или приобрели, а о том, что меня привело к такому неблагоприятному во всех отношениях раскладу дел.
Воспитывался я тётей, которая, как ты знаешь, живет в отдалённом районе. А на воспитание я к ней попал потому, что так сложились обстоятельства. Мои родители продали квартиру, рассчитались с работы и решили полностью изменить свою жизнь. Они уехали в глухую деревню, в общину некоего старца, Венедикта.
Все деньги, вырученные с квартиры, они вложили в эфемерный проект обретения мудрости под его руководством. Они и меня хотели взять с собой, но тётя отстояла. Я в это время на пятом курсе учился, часто у неё бывал, в то время как с родителями не было абсолютно никакого контакта.
