— О младших братьях, из-за которых наказала Шеда ваша кошмарная Задаки, — брезгливо кивнула я. — Помню. Значит, они тоже твои сыновья?
— Нет, госпожа. В рабском помёте отцы всегда разные, и редко кто может точно узнать свое отцовство. Но мне повезло. В год рождения яйца Яки так случилось, что я был последним, кто оплодотворил временную женщину-плывчи перед тем, как она начала подавать признаки перерождения в мужчину. У нее исчезла грудь и начал расти…
— Не надо подробностей! — я замахала руками, как ветряная мельница. — И знать не хочу, что там у нее начало расти… Давай вернёмся к гратере. Ты говорил, что она разорвала двух братьев Шеда? Но твой Яки жив.
— Только благодаря смерти брата, — глухо проговорил Лизен. — Гратера подрала когтями всю спину Яки, и он упал… А затем брат прикрыл его своим телом, и гратера просто не успела растерзать моего сына, переключившись на Юки. Мы все думали, что они оба погибли… пока я случайно не услышал, как перед отъездом госпожа Задаки упоминает об этом в разговоре с подругой…
Слушая рассказ старого управляющего, я с жалостью и ужасом смотрела на мальчика. Тот дрожал, как раненый зверёк, угодивший в капкан. Его необходимо как можно скорее вытащить отсюда. Да ещё и неизвестно, в каком состоянии его раны. Ведь когти эребской гратеры — отнюдь не кошачьи царапки, а настоящие кинжалы…
— А что за другую камеру ты обнаружил? — вдруг вспомнила я.
Всё ещё во власти переживаний, Лизен дрожащей рукой указал в темный угол.
— Там есть ниша, госпожа. А в ней спрятана вторая камера поменьше. И там сидит девочка. Значит, она — плывчи. Но… — он замолчал.
— Что?
— Она молчит, госпожа. Как немая. И на ее голове сплошная черная маска.
Слова управляющего мгновенно вызвали воспоминание о заставке на компьютере в маленьком кабинете госпожи Задаки. Я сощурилась, размышляя, нет ли какой-то тайной связи между узницей пещер и закованным рабом в анатомической маске.
Если бы Лизен не указал на темный угол, скрытую нишу невооружённым глазом было бы заметить очень сложно.
Я прижала палец к губам и шагнула к нише. Постояла, привыкая к плохому освещению, но за решеткой ничего не было видно. И как только Лизен умудрился разглядеть девочку?
На простую синхронизацию с идентификационным браслетом, как и в случае с цепью рабыни Муирне, замок не среагировал, и пришлось повторить голосовой запрос:
— Идентификация голоса. Владелец Гайя Чудо-Юдо. Деактивировать замок!
Звонкий щелчок. Настороженная тишина.
Медленно войдя в маленькую камеру, я почувствовала, как потолок царапнул мою макушку. Да это… даже не камера, а крошечный склеп! Держать в таком месте живое, а в особенности мыслящее существо — чудовищно.
Боковое зрение, адаптировавшееся к темноте, выхватило слабое движение справа. Шевельнувшаяся в углу фигурка. Она сидела на каменном полу, обняв руками коленки. Я чувствовала ее взгляд — невидимый и пристальный.
Смотреть в ответ было жутковато: мрак целиком поглощал черную маску девочки, оставляя еле видимым только безголовое тело в светлом мешковатом одеянии.
— Привет, — мягко сказала я. — Не бойся… Меня зовут Гайя. А тебя?
Узница ничего не ответила, сохраняя полную неподвижность.
— Пойдем со мной. Я выведу тебя отсюда.
Глухое молчание. Неужели и правда немая?
— Кивни, если слышишь, — снова попыталась я.
Чтобы распознать движение ее головы в кромешном мраке, я включила на браслете подсветку, которая устремила тонкие белые лучики в потолок, а тот впитал в себя свет и поделился отражением со стенами и полом.
Фигура девочки обрела более-менее ясные очертания. И стала видна голова — будто обтянутая черным плотным чулком с прорезями для глаз и рта. Я знала, что на анатомической маске есть ещё специальные дыхательные и слуховые отверстия, но впервые видела вживую экземпляр, предназначенный для человекоподобного существа. На Земле мне не приходилось вращаться в сфере человеческой нейрохирургии или пластики.
Если девочка и кивнула, то темнота украла ее движение. Пришлось просить заново.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Девочка медленно поднялась с пола. Ростом она была ниже меня на голову и по человеческим меркам ее тонкой плоской фигурке можно было дать лет двенадцать-тринадцать.
Следя за ее вялыми движениями, как коршун, я уловила задумчиво-заторможенный кивок. Отлично. Хотя бы не глухая, и то радость.
Девочка переступила с ноги на ногу. Что-то запустело под ее босыми ступнями, и я направила руку со светящимся браслетом вниз.
Это были сухие водоросли. В огромном количестве они были свалены в углу, где изначально сидела девочка, и служили то ли в качестве подстилки, то ли в качестве еды… а может, и того, и другого. Ящика с сухими пищевыми брикетами в этой камере не наблюдалось.
Наверное, это все же действительно девочка из народа плывчи. А кого ещё стали бы кормить тут водорослями? Правда, Муирне говорила, что они едят в основном сырую рыбу… но сухие водоросли, возможно, для них нечто вроде сухого пайка.
Уверив себя в том, что передо мной земноводный гермафродит, я протянула девочке руку, предлагая поддержку. Она робко коснулась моих пальцев… и тут я испытала шок.
…тук-тук…
Одновременно с прикосновением сквозь пси-ограничитель в мое сознание что-то ментально поскреблось или постучало. Неуверенно, слабенько, но при наличии тройной защиты это должен был оказаться приличный эмоционально-мысленный выплеск! Что абсолютно не вязалось с заторможенным состоянием узницы.
После недавней проверки рабских аур голова всё ещё ныла, однако сейчас важнее было понять — что за странное существо передо мной. Поэтому я разом отключила оба внутренних щита пси-ограничителя и уставилась на девочку.
Ее аура… она была невероятно красивой.
Серебристо-серая, почти белая, навевающая сравнение с ангелами, безгрешными существами и невинными младенцами. Болезненная мутная пленка недомоганий отнюдь не портила ее великолепие, и от зрелища этой сияющей красоты защемило сердце.
— Кто ты? — прошептала я.
Виски защекотал лёгкий сквозняк мысленного шёпота — смущающая смесь межгалактического эсперанто и певучего акцента:
«Не знаю… не помню… ты сестра мне?.. У тебя милый цвет вокруг… листья, подсвеченные солнцем…»
«Нет, — подумала я ей в ответ. — У меня нет сестер. Я из детдома».
«Детдом… а что это?» — девочка качнулась ближе, и я ухватила ее под руку, поддерживая.
«Это место, где живут дети, у которых родители умерли… или предали своё потомство», — пояснила я в понятных для этой странной плывчи выражениях. Правда, теперь уверенность, что девочка — одна из земноводных, значительно поколебалась.
«Родители… — прилетела сонно-задумчивая мысль, — …созидатели… сотворители… — и после некоторой паузы: — …мама…»
«Ты помнишь что-нибудь о себе? — настойчиво подумала я. — Откуда ты? Помнишь родных? Маму, папу? Братьев или сестёр?»
«Кажется… у меня есть кто-то…»
Девочка пыталась собраться с мыслями, но в ее голове творился хаос. Я чувствовала его дурманящее касание. На Земле она влегкую сошла бы за наркоманку.
«Кто?»
«Кто-то… может, брат?.. — неуверенно протранслировала девочка, потом шумно сглотнула и пожаловалась: — Есть хочется…»
Она высвободила свою хрупко-тонкую руку и подобрала с пола кусок сухой водоросли. Затем принялась его жевать. В сочетании с черной маской процесс поедания выглядел очень специфично.
Пока девочка активно работала челюстями, я хмурилась на ее ауру. Та немного потускнела — не критично, но повод для беспокойства имелся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Значит, брат?» — напомнила я, желая продолжить тему.
Ответа не было несколько секунд, а потом наполовину ослабевший шепот вопросительно прошелестел:
«Брат?.. не помню… думать больно… хочу есть…»
Прикусив губу, я слушала, как хрустят на молодых зубах сухие пласты водорослей и с тихим шорохом осыпаются вниз их отколовшиеся крошки.
