Я медленно брела вдоль мокрой полоски песка, в спину мне ударяли сильные порывы ветра. Одинокий виндсерфинист под ярким зеленым парусом, вцепившись в гик, с трудом удерживал равновесие на перекатывавшихся валах. Его доска, рассекая волны, стремительно неслась к берегу. Два рыбацких бота пыхтя, двигались в сторону причала. Царило ощущение надвигающейся опасности — ее предвещал и яростный, с клочьями пены прибой, и стремительно темневшее небо. В нескольких сотнях метров от берега можно было видеть настоящие водяные горы, которые двигались с монотонной безжалостностью и изо всей своей страшной силы ударялись о волнорез, сотрясая его до основания. Каждый такой удар сопровождался мощным фонтаном брызг, взмывавшим над каменным бордюром на высоту нескольких метров.
Я подошла к верфи. Впереди береговая линия расширялась, делая изгиб влево, дальше находился бассейн порта, специально оборудованные причалы, над которыми возвышались голые мачты яхт, раскачивающиеся, как метрономы. Песок под ногами стал глубже, мягче, и передвигаться стало труднее.
Я повернула назад и, сделав несколько шагов, остановилась, пытаясь определить свое местонахождение. Где-то в этой части гавани несколько дней назад прибило к берегу тело Даггетта. Место, где это произошло, показали в теленовостях, и я надеялась, что мне удастся его вычислить. Должно быть, где-то здесь, за стапелями, его и нашли. Чуть впереди и вправо от меня находилась детская площадка со всевозможными сооружениями и игрушками, огороженная сеткой территория с неглубоким бассейном.
В коротком сюжете, показанном по телевизору, была видна часть землечерпалки — она виднелась на заднем плане, чуть ближе — волнорез и нагромождение скал.
Я устала, ноги глубоко увязали в песке, но я упрямо продолжала идти, пытаясь найти то самое место. Наконец, все три запомнившихся мне элемента — волнорез, землечерпалка и скалы — расположились в том же порядке, как я видела, их на экране. Сухой песок здесь был утрамбован, виднелись следы от шин. Там, где волны накатывались на берег, все следы работы криминалистов были стерты. Выезжавшая к месту происшествия бригада, без сомнения, должна была провести хотя бы поверхностный осмотр. Я прочесала территорию без особой, правда, надежды обнаружить какие-нибудь «улики». Когда убивают человека в шторм, сбрасывая его, мертвецки пьяного, с весельной лодки в океан, шансы найти потом хоть что-нибудь, что могло бы помочь следствию, практически равны нулю. Что касается лодки, то ее довольно далеко снесло в сторону и, как сказал Джон, выбросило на берег неподалеку от пирса.
Я глубоко вдохнула пьянящий аромат моря, наблюдая за равномерно перекатывающимися волнами. Потом медленно повернулась, так, что океан оказался за моей спиной, а перед глазами появился бульвар, где виднелись домики мотеля. Даггетт погиб где-то между полуночью и пятью часами утра. Я стояла и размышляла, не попробовать ли мне поискать свидетелей. Интересно, принесут ли поиски хоть какой-нибудь результат?
Не исключено, конечно, что Даггетт сам отрезал веревку от лодки и без чьей-либо помощи отплыл от берега. Однако, если уровень алкоголя в крови составляет 0,35 процента, такой вариант развития событий кажется маловероятным. Когда же концентрация алкоголя достигает 0,40 процента, пьяный оказывается в состоянии глубокой анестезии, не способный ни к каким действиям, связанным с физическими усилиями,— например, к таким, как работа веслами. Впрочем, версия, что Даггетт, отплыв от берега, достал бутылку и нализался до бесчувствия, тоже имела право на существование, но я с трудом могла представить себе такую ситуацию. Я почему-то была уверена, что все время с ним был кто-то, кто терпеливо ждал своего часа, наблюдал и наконец дождался: схватив ничего не соображавшего Даггетта за ноги, резким движением столкнул его в воду: «Ну-ка, продемонстрируй нам сальто назад, Даггетт. Очень жаль, что ты его задавил. Тем хуже для тебя, приятель,— ты покойник!»
Я огляделась. Справа от меня в мусорном контейнере копался какой-то старый бродяга. Рядом с ним стояла тележка с расставленными на ней пластиковыми мешками. Я направилась к нему. Приблизившись, я увидела, что его кожа была почти серой от въевшейся грязи и шелушилась. Щеки, скулы были тронуты румянцем, то ли под воздействием солнечных лучей, то ли из-за регулярного употребления «Моген Дэвида» — дешевого крепленого вина, известного в среде местных алкоголиков как «Бешеная собака 20-20». Я бы дала ему лет семьдесят с небольшим. На бродяге в несколько слоев было намотано старье, кое-где превратившееся в труху и клочья. На голове у него была спортивная кепка, из-под которой виднелись свалявшиеся седые волосы, напоминавшие грязную половую тряпку. От него разило мускусом, как от старого бизона. Тело его источало тошнотворный запах, который чувствовался визуально — так волнами передают запах скунса в диснеевских фильмах.
— Добрый вечер! — поздоровалась я.
Он как ни в чем не бывало продолжал заниматься своим делом, не обращая на меня никакого внимания. Из кучи мусора он вытащил два велосипедных колеса, осмотрел их со всех сторон, и видимо, удовлетворенный, сунул их в один из необъятных мешков. Позавчерашняя газета его не заинтересовала, и он отбросил ее в сторону. Банки из под пива? Да, судя по всему,— желанная находка, поскольку они последовали вслед за колесами. Старик, не раздумывая, отверг пустую коробочку от куриных консервов и дырявый надувной мячик, а вот пара драных туфель и юбка после недолгой критической инспекции оказались в черном мешке.
— Вы слышали что-нибудь о парне, которого вчера вечером нашли на берегу? — спросила я.
Никакой реакции! Я ощущала себя призраком, тщетно пытающимся докричаться до него из потустороннего мира.
— Я слышала, что его обнаружил кто-то из местных и вызвал полицию. Вы случайно не знаете, кто именно? — спросила я громче.
Ноль внимания! Похоже, он просто не был расположен к разговору. Старик упорно избегал встретиться со мной взглядом. Поскольку я не захватила с собой сумочки, у меня не было одного доллара, что могло бы явиться стимулом к разговору. Мне ничего не оставалось, как отступиться от него и уйти. Последнее, что я увидела, как его голова целиком скрылась в контейнере — настолько он был поглощен своими поисками. Что ж, в качестве интервьюера я потерпела полное фиаско.
Когда я добралась до стоянки, стало уже совсем темно, поэтому заметить, что именно не в порядке с моей машиной, мне удалось, только когда я подошла к ней вплотную. Дверь с правой стороны была приоткрыта. Я остановилась как вкопанная.
— О, нет! — пробормотала я, не желая верить в худшее. Осторожно приблизилась, опасаясь, что злоумышленники заложили в машину мину-ловушку. Дверь была исцарапана — видимо, ее пытались взломать фомкой, но неудачно. Тогда один из подонков просто высадил стекло и отпер дверцу. Бардачок был открыт, его содержимое свалено в кучу на переднем сидении. Сумочка исчезла. Во мне закипел гнев, быстро сменившийся глубоким отчаянием. Я наклонила переднюю спинку и достала с заднего сидения портфель. Мои худшие опасения подтвердились: ремни, с помощью которых он закрывался, были срезаны, и, что самое ужасное, исчез пистолет. «Только не это!» — простонала я, после чего выдала длинную, витиеватую фразу, состоявшую сплошь из непечатных слов. В школе я предпочитала компанию ребят с дурной репутацией и научилась с их помощью изощренно ругаться.
С моего языка срывались такие слова и выражения, которые я не произносила многие годы. Я была просто вне себя от злости, но не столько на обчистившего машину мерзавца, сколько на саму себя: надо же было быть такой дурой — оставить портфель на самом видном месте! На стоянке к вечеру осталось совсем немного машин, и моя, очевидно, выделялась, как белое пятно на темном фоне. Захлопнув дверцу, я выехала на улицу, нажимая на педаль босыми ногами, бормоча проклятия и жестикулируя, как ненормальная. У меня не было даже мелочи, чтобы позвонить из автомата в полицию.
Остановившись возле придорожной закусочной, я уговорила женщину, готовившую гамбургеры, вызвать полицию. Пока черно-белые[18] не приехали: я сидела в машине. Патрульных Джеральда Петтигрю и Марию Гутьеррес я знала — мы познакомились несколько месяцев назад, когда они кого-то задерживали в моем районе.
Мария записывала мой рассказ, а Джеральд сочувственно вздыхал. Им удалось меня несколько успокоить, насколько это было возможно, конечно. Затем они вызвали следователя, который прибыл очень быстро и долго ползал по машине в поисках отпечатков пальцев. Мы все прекрасно понимали бесполезность его усилий, но я все же почувствовала облегчение. Петтигрю пообещал, что выяснит с помощью компьютера серийный номер моего пистолета — слава Богу, у меня хватило ума зарегистрировать его. Кто знает, вдруг в один прекрасный день пистолет обнаружится в ломбарде, и я смогу получить его обратно.
