И я обо всем забыл. Набрал побольше воздуха в грудь и крикнул что было мочи:
- Она жива, Ваора! Все наши живы! Скоро кеватцам конец!
Ирсал, ощерясь, схватил меня за руку и рванулся назад. Я успел заметить, как стража ударилась в отвердевшее тело толпы. Мы бежали по площади; толпа расступилась перед нами и стеною смыкалась следом, и я нес с собою, как драгоценность, память о том, как знакомым грозовым светом загорелись глаза Ваоры и взметнулась губа, открывая острые зубки.
В воротах стражников не было - видно тоже смотрели на казнь, мы выбрались благополучно. Ирсал попетлял для порядка и привел меня в тот же сарай.
Спасибо Ирсалу, он так и молчал всю дорогу. Я не мог бы с ним говорить. Ненависть оглушила меня, удушающая бессильная злоба. Я ничего не могу. Этот мир так же гнусен, как мой, так же подл и жесток. Почему я вообразил, что смогу в нем что-нибудь сделать? Как ни крои историю, но людей нельзя изменить. Эти гнусные, подлые твари...
А потом меня отпустило. Я почувствовал боль в руке и увидел кровь на повязке. И уже ненависть, а печаль...
Рядом тихо сопел Ирсал, я покосился, ожидая упреков, но лицо его было добрым и грустным.
- Беда с тобой, парень, - сказал он совсем не сердито. - Ты, видать, свою голову и в грош не ставишь.
Я не ответил.
- А все-таки порадовал ты ее...
И опять мы молчим. Я качаю проклятую руку и спокойные, ясные мысли... Я здесь навсегда. Этот мир - теперь мой мир. Я не хочу, чтобы в нем такое творилось. Что я могу? Одинокий, беспомощный чужак, подозрительный и поднадзорный. У Баруфа есть люди, есть деньги и есть оружие - а он пока ничего не сумел. У меня есть только я, моя воля и мой мозг. А почему бы и нет? Интересный эксперимент: превратить бессилие в силу.
- Ирсал, - сказал я, - а ведь акхон уже понял, что кто-то ему мешает. Что теперь будет?
- Чего?
- Зачем бы ему спешить с казнью? Значит, уже понял, что не достанет больше никого из тех, кто ему нужен.
- Д-да! - сказал Ирсал и утопил лицо в ладони. - Ты посиди, а? Я быстро!
- Я с тобой.
- Это еще зачем?
- Надо.
Он покосился с сомнением, подумал - вдруг согласился.
И мы оказались в каком-то заброшенном доме. Особенно противный, затхлый холод - и страх. Я слишком резко начал. Так круто, уже и не отступить.
Дверь заскрипела длинно и печально, и появились двое. Одного я сразу же узнал. Не то лицо и не те обстоятельства, чтобы его забыть.
Он прищурился в сумраке дома, поглядел на меня, на Ирсала, опять на меня и сказал - как будто бы без угрозы:
- Хорошо ты блюдешь закон, брат Ирсал.
Ирсал побледнел.
- Это моя вина, - сказал я устало. - Я хотел тебя видеть.
- Зачем?
Я сказал - все так же устало. Я и правда очень устал.
- А мне-то что?
Голос был равнодушен, но лицо отвердело, и зрачки сошлись в колючие точки.
- Я не знаю, как поступит акхон. Захочет сам докопаться - это полбеды. А вот если попросит помощи у теакха...
- Ну, попросит.
- И ему не откажут!
- Да! Нынче в городе да солдатня кеватская! Народ-то, что пересохшая солома - огня мимо не пронесешь. Смекаешь, брат Тилар! А у Охотника-то ты что работал?
- Думал, - заметил, что он нахмурился и пояснил: - Мне передавали сведения от лазутчиков. Надо было сложить одно с другим и прикинуть чего ждать.
- И что, многих ты знал? - спросил он жадно.
- Зачем? Ни они меня, ни я их.
- Хитро! Ладно, гляну, как оно нам сладится. А ты чего с Охотником не ушел?
- Не дошел бы, - сказал я неохотно. - В тюрьме пересидел.
Он опять оглядел меня, кивнул и обернулся к Ирсалу:
- Тебя, брат Ирсал, прощаю для первого раза. Иди, он при мне будет.
- Позволь поговорить с Ирсалом, брат.
- А кто тебе мешает? Говори!
А в глазах уже подозрение, и я не стал рисковать. Попросил только:
- Позаботиться о моих, брат. И ради бога, успокой мать, очень тебя прошу!
Он кивнул, прижался щекой к моей щеке и поскорее ушел.
Странная началась у меня жизнь, романтическая до тоски. Гулкое подземелье в развалинах старого храма, знобкая сырость и сырая темнота. Только ночами я выходил глотнуть мороза, но и тогда за спиной торчала безмолвная тень.
Два человека делили со мной неуют темницы. Первый - был сторож, он носил мне еду и следил за огнем в очаге. Второй - тот самый человек, брат Асаг, он приносил мне вести.
Правда, тогда я не замечал неудобств. Темнота дня и темнота ночи были одинаково годны для работы, а ее мне хватало с лихвой. Я работал, как черт, пытаясь обогнать время, и боялся, что уже безнадежно отстал. Плохо была поставлена в Братстве разведка. Они знали все, что творилось в предместьях, многое из того, что случалось в богатых кварталах, а за пределами города - ничего. Словно глухая стена отделяла Братство от мира.
Я долго не мог втолковать Асагу, что же мне надо. Нет, он был вовсе не глуп. Просто делил весь мир на "наше - не наше", а все, что "не наше", было чуждо ему.
С Асагом все было непросто. Он слишком отвык от возражений, я здорово рисковал всякий раз, когда спорил с ним.
Неизбежный риск - ведь я должен был стать с ним на равных, добиться, чтобы ни одно мое слово не могло быть отвергнуто просто так. Ничего я ему не спускал: ни насмешки, ни грубого слова; и когда мы орали друг на друга, по лицу моего стража я видел, что жизнь моя не стоит гроша. Но я просто не мог быть осторожным. Это было начало игры, и ему надлежало запомнить то, что я ничего не боюсь, никогда не вру, говорю только то, что знаю, а знаю больше, чем он. Впрочем, риск был не очень велик, потому что я уже знал, что при всей своей грубой властности Асаг незлопамятен и справедлив, может, он не простит мне ошибку, но всегда простит правоту. Мы ругались и привыкли друг к другу, и однажды Асаг усмехнулся и сказал, покачав головой:
- Господи, да как это тебя Охотник терпел? Вот уж нынче у него праздничек!
- Он-то не жаловался.
- Еще бы! С тобой жить - что голышом в крапиве спать, а дело ты, кажись, знаешь. Ладно, хватит собачиться, садись да выкладывай, что тебе от нас надобно.
Мы сели, я перечислил все, что хотел узнать.
- Мне нет дела, кто у тебя занимается разведкой. Мне нужны только сведения. Первое: все аресты. Кого взяли, за что, кто за ним приходил, был ли обыск, опрашивали ли соседей, какие им вопросы задавали.
Асаг только головой покрутил, но смолчал.
- Второе: войско. Какие в городе части, где стоят, кому подчиняются. Регулярно ли платят жалование, кто командиры. Для каждого: характер, родство, связи, кому сочувствует.
- Да ты в своем уме? Откуда...
- Откуда хочешь. Может, у кого-то из солдат есть родня в Садане.
- Ладно. Чего еще?
- Все, что делается во дворцах локиха, акхона и Тисулара. Кто на доверии, кто в опалке, с кем встречались и, главное, гонцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
