«Да, – подумал он, – э-э…»
«Она довольно интересная собеседница. Приятный голос?»
«Ну, конечно…»
«Тебе хотелось бы почаще бывать в ее обществе?»
«Ну…»
Ринсвинд с некоторым удивлением осознал, что да, хотелось бы. Не то чтобы он был совсем непривычен к женской компании, просто ему всегда казалось, что от женщин следует ждать одних неприятностей. К тому же всем известно, что женский пол плохо влияет на магические способности. Хотя Ринсвинд был вынужден признать, что конкретно его магические способности, будучи примерно такими же, как у резинового молотка, с самого начала выглядели довольно сомнительно.
«Тогда тебе нечего терять, правда?» – угодливо подбросило мысль его вожделение.
И именно в этот момент Ринсвинд осознал, что в окружающей его действительности не хватает чего-то очень важного. Ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, чего именно.
Вот уже несколько минут никто не пытался что-нибудь ему продать. В Аль Хали, наверное, это означало, что ты мертв.
Они с Сундуком и Каниной остались одни в длинном, тенистом переулке. С некоторого расстояния доносился шум городской суеты, но в непосредственной близости от того места, где они находились, не было ничего, кроме выжидающей тишины.
– Они убежали, – заметила Канина.
– Значит, на нас сейчас нападут?
– Возможно. За нами по крышам следуют трое мужчин.
Ринсвинд, сощурившись, взглянул вверх, и примерно в этот же миг трое человек, облаченных в развевающиеся черные одежды, легко спрыгнули в переулок, преграждая дорогу. Оглянувшись, волшебник увидел, как еще двое вынырнули из-за угла. Все пятеро держали в руках длинные сабли, и, хотя нижняя половина их лиц была скрыта повязками, сомнений быть не могло – все вновь прибывшие почти наверняка зловеще ухмылялись.
Ринсвинд постучал по крышке Сундука и предложил:
– Фас.
Сундук какое-то мгновение стоял как вкопанный, затем развернулся, подошел к Канине и уселся рядом с ней. У него был слегка самодовольный и несколько смущенный вид.
– Ах ты… – рявкнул волшебник и дал ему пинка ногой. – Чемодан вшивый.
Придвинувшись поближе к девушке, которая с задумчивым видом оглядывала окрестности, Ринсвинд спросил:
– Ну и что теперь? Предложишь им по-быстрому сделать химзавивку?
Незнакомцы осторожно приблизились. Ринсвинд заметил, что все их внимание сосредоточено исключительно на Канине.
– У меня нет оружия, – сообщила она.
– А что случилось с твоим знаменитым гребнем?
– Оставила на судне.
– У тебя что, вообще ничего нет?
Канина слегка переменила положение, чтобы держать в поле зрения как можно больше разбойников.
– Ну, есть пара шпилек для волос, – уголком рта сообщила она.
– Они на что-нибудь годятся?
– Не знаю. Никогда не пробовала.
– Это из-за тебя мы оказались в такой ситуации!
– Расслабься. Я думаю, они просто возьмут нас в плен.
– О, тебе хорошо говорить. На тебя на этой неделе не установлена специальная скидка.
Сундук, который не совсем понимал, что происходит, пару раз щелкнул крышкой. Один из незнакомцев осторожно вытянул вперед саблю и ткнул Ринсвинда в поясницу.
– Видишь, они хотят куда-то нас отвести, – сказала Канина, но вдруг заскрежетала зубами. – О нет!
– Что теперь?
– Я не могу!
– Чего не можешь?
Канина обхватила голову руками.
– Не могу позволить себе сдаться без борьбы! Я слышу, как тысяча моих предков-варваров обвиняет меня в предательстве! – с жаром прошептала она.
– А ты попробуй не сдаваться.
– Нет, правда. Это не займет и минуты.
В воздухе внезапно что-то мелькнуло, и ближайший незнакомец, издавая булькающие звуки, небольшим бесформенным комком рухнул на землю. Затем локти Канины отлетели назад и врезались в животы тех, кто подкрадывался сзади. Ее левая рука, отскочив, пронеслась мимо уха Ринсвинда со звуком, напоминающим треск рвущегося щелка, и повалила человека, стоящего за спиной волшебника. Пятый разбойник попытался спастись бегством, но был сбит с ног подсечкой и, падая, сильно ударился головой о стену.
Канина скатилась с него и села, тяжело дыша. Ее глаза оживленно блестели.
– Мне не нравится в этом признаваться, но теперь я чувствую себя гораздо лучше, – заявила она. – Хотя только что предала благородные парикмахерские традиции. О-о.
– Ага, – мрачно подтвердил Ринсвинд, – а я все думал, когда же ты их заметишь.
Канина обвела глазами шеренгу лучников, появившихся у противоположной стены. На их лицах застыло то флегматичное, бесстрастное выражение, которое присуще людям, уже получившим деньги за будущую работу и не особенно возражающим против того, что эта работа требует кого-то убивать. – Пора пускать в ход шпильки, – констатировал Ринсвинд.
Канина не шелохнулась.
– Мой отец всегда говорил, что на людей, до зубов вооруженных эффективным метательным оружием, бесполезно идти в лобовую атаку, – объяснила она.
Ринсвинд, который был знаком с Коэновой манерой выражаться, посмотрел на нее с недоверием.
– Ну, вообще-то он говорил, – добавила Канина, – «никогда не пинай в зад дикобраза».
Лузган не представлял себе, как переживет завтрак.
Он спрашивал себя, не стоит ли ему переговорить с Кардингом, но у него возникло леденящее ощущение, что старый волшебник не станет его слушать и, в любом случае, не поверит ему. По правде говоря. Лузган сам не поверил бы себе…
Хотя нет, поверил бы. Ему никогда не забыть увиденного, хотя он намеревался приложить к этому все усилия.
В эти дни одна из проблем жизни в Университете заключалась в том, что то здание, в котором вы засыпали, могло превратиться в совсем другое, когда вы просыпались. Комнаты взяли себе привычку меняться и перемещаться – следствие беспорядочно распространяющейся магии. Она накапливалась в коврах, заряжая волшебников до такой степени, что пожать кому-нибудь руку означало почти наверняка превратить его во что-нибудь. Накопившийся запас магии уже превышал магическую вместимость Университета. И если не принять меры, то вскоре даже простолюдины смогут пользоваться магией. Леденящая мысль, но в голове Лузгана кипело уже столько леденящих мыслей, что ее можно было использовать в качестве кубка для льда, и казначей не собирался тратить время на еще одну проблему.
Однако обыкновенная география домашнего пространства была не единственной трудностью. Напор чудотворной энергии оказывал влияние даже на пищу. Тот плов, который вы поднимали вилкой с тарелки, к тому времени, как попадал к вам в рот, вполне мог превратиться во что-то другое. В удачных случаях оно могло оказаться несъедобным. В самых неудачных оно оказывалось съедобным, но не тем, что было бы приятно съесть, а тем более, проглотить недожеванным.
Лузган нашел Койна в помещении, которое вчера поздно вечером было кладовой для половых щеток. Теперь кладовая стала значительно просторнее. Лузган даже не знал, с чем ее сравнить – поскольку никогда не слышал о самолетных ангарах, хотя редко в каком ангаре встретишь мраморные полы и кучу статуй. Пара щеток и небольшое помятое ведро, стоящие в темном уголке, выглядели здесь не к месту. Хотя раздавленные в лепешку столы в бывшем Главном зале выглядели еще непривычнее. Главный зал, благодаря бурным потокам магии, пронизывающим Университет, сжался до размеров предмета, который бы Лузган, если бы когда-нибудь видел подобную штуку, назвал телефонной будкой.
Казначей с превеликой осторожностью пробрался в комнату и занял свое место в совете волшебников. Воздух казался маслянистым от растворенной в нем магии.
Лузган создал себе кресло рядом с Кардингом и нагнулся к уху старого волшебника.
– Ты не поверишь, но… – начал было он.
– Тише! – прошипел Кардинг. – Это поразительно!
Койн сидел на табурете в центре круга. Одна рука лежала на посохе, другая была вытянута и держала что-то маленькое, белое и похожее на яйцо. Оно было странно нечетким. Это было что-то огромное и находящееся страшно далеко. А мальчишка запросто держал эту штуку в руке.
– Что он делает? – шепотом спросил Лузган.
– Сам толком не знаю, – пробормотал в ответ Кардинг. – Насколько мы можем понять, он создает для волшебников новый дом.
Вокруг размытого яйцеобразного предмета, словно отблески далекой грозы, мелькали зигзаги разноцветного света. Сияние освещало Койна снизу, придавая лицу мальчика вид маски.
– Не понимаю, как мы все там поместимся, – отозвался казначей.
– Кардинг, прошлой ночью я видел…
– Все, – сказал Койн.
Он поднял яйцо, которое время от времени вспыхивало внутренним огнем и выстреливало крошечными белыми протуберанцами. «Оно не только очень далеко, – подумал Лузган, – оно еще и чрезвычайно тяжелое». Тяжесть здесь теряла свое значение и выворачивалась наизнанку, создавая странное царство противоположностей, где свинец – невесомый вакуум. Лузган снова схватил Кардинга за рукав.
