Всего этого старик не сказал своим собеседникам. Речь шла о другом.
- Франко-русский пакт должен быть коллективным. Он должен быть согласован с договорами, по которым Франция имеет обязательства. Этот пакт должен быть открыт для всех: для Германии, равно как для России. Россия должна быть втянута в европейскую систему, иначе этой системе - конец.
Министр говорил, все больше оживляясь, словно возбуждаемый проектом, казавшимся ему единственным выходом из политического тупика, в который зашла Европа, а может быть, и весь мир:
- Восточное Локарно, господа! Воодушевляемый идеей спасения Европы от новой войны, надвигающейся еще прежде, чем заглохло эхо выстрелов прошлой, я не испугался холодного душа, которым меня облили англичане, как только я сунул нос в Лондон. Но и там нашелся человек достаточно разумный, чтобы понять: без кардинального решения вопроса безопасности на востоке Европы конец. Конец существующему порядку и - да здравствует социальный катаклизм! А за этим - хаос!.. Кстати говоря, - весело заметил министр и, оторвав руку от чашки с молоком, о которую грел ладони, показал на Леже: - вот истинный автор проекта... Господин Леже, я говорю о вас!
Начальник кабинета кивнул головой.
- Должен сказать, господа, что все шло бы прекрасно, если бы этот долговязый тупица Риббентроп, едва появившись в Париже, сразу не заявил в ответ на предложение Леже: "Никогда!" Чисто прусский ответ, - с усмешкой сказал Барту. - Прусская система мышления... Леже, расскажите же, что было дальше!
Леже, не поднимая головы, проговорил:
- "Отказ от пакта будет серьезным шагом, - сказал я Риббентропу. - Не хотите же вы сказать, что отказываетесь включиться в какую бы то ни было систему безопасности?" - Начальник кабинета посмотрел на кого-то из сидевших напротив него и так же безучастно продолжал: - Господин Риббентроп ответил мне: "Мы не примем участия в вашем восточном Локарно никогда!" При этом он громко зевнул и, вытянув ноги, скрестил их, повидимому полагая, что хорошо усвоил себе манеры британских дипломатов.
- Представляете себе, господа, эту фигуру? - подхватил Барту. Немногим лучше этого господина оказался Бек. По-видимому, он забыл, что его попросили о выезде из Парижа потому, что поймали с поличным на шпионской работе, еще когда он был тут военным атташе. Не чем другим, как только хорошо оплачиваемой Гитлером приверженностью к фашизму, нельзя объяснить позицию этого человека. Но это было бы еще полбеды, если бы и сам Пилсудский не оставил во мне убеждения, что варшавские круги безусловно предпочитают немцев русским. Увы, господа, они сами не понимают, что лезут в петлю. Рано или поздно она затянется на их шее. Единственный, кто мог бы обеспечить безопасность Польши, - Россия... - Барту некоторое время молчал, что-то вспоминая. - Как жаль, что с нами нет нашей милой мадам Табуи. Она могла бы вам рассказать, какое впечатление на нас произвел прием в Варшаве... да и в Кракове тоже. Полный отрыв от века. Судьба этой страны будет тяжела, если ее правители не одумаются...
- Или если она не найдет себе других правителей, - сказал кто-то из журналистов.
Барту посмотрел на него, как на ребенка.
- К сожалению, мосье, вы не знаете, что такое фашизм. Это не та болячка, которую легко сколупнуть. Может произойти большое, очень большое кровотечение...
Разговор сразу увял. Барту подлил в свое остывшее молоко еще немного эмса и сделал несколько глотков. Затем поднялся и молчаливым поклоном отпустил собравшихся.
В Марселе тоже не было дождя. В четверг 6 октября на освещенную солнцем площадь перед вокзалом вышли четверо приезжих. Плащи были перекинуты у них через руку. Им нечего было бояться промокнуть, как и вообще не нужно было ничего бояться. Они находились под тайной охраной "Боевых крестов" полковника де ла Рокка и всесильного префекта парижской полиции Кьяппа.
Кроне вполне доверял этой охране и счел излишним посылать в Марсель своих людей. Отто мог спокойно исполнять свои адъютантские обязанности у генерала Гаусса.
Вечером 8 октября Отто доложил генералу о приходе офицера разведки с секретным досье.
Гаусс с интересом прочел очередную стенограмму разговора, состоявшегося вчера, 7 октября, в Париже между французским министром иностранных дел Барту и госпожой Женевьевой Табуи и втайне от них записанного на пленку службой Александера.
"Табуи: - Вы, господин министр, возлагаете, повидимому, большие надежды на свидание с югославским королем?
Барту: - Да, теперь я действительно сделаю кое-что для моей страны. Не хотите ли сопровождать меня в Марсель для встречи с королем Александром?
Табуи: - Благодарю, я предпочитаю подождать в Париже.
Барту: - А, так вы боитесь, что на меня будут снова покушаться?
Табуи: - Что заставляет вас думать, что будет покушение?
Барту: - Кажется, в Марселе открыт заговор..."
Гаусс вызвал полковника Александера:
- Если о заговоре знает Барту, значит, заговор открыт?
Александер улыбнулся:
- Французы не обращают внимания даже на открытые предупреждения прессы. Это свидетельствует о том, что нам не хотят противодействовать.
На следующий день, в воскресенье 9 октября, Отто собирался поехать вечером с Сюзанн в варьете и решил отдохнуть после обеда. Но едва он успел улечься, как радиоприемник сообщил последнюю новость: в Марселе убиты югославский король Александр и французский министр иностранных дел Барту.
Отто с досадой щелкнул пальцами: награда прошла мимо него! Впрочем, он имеет тут свою долю. Разве дело на фуникулере Сан-Сальвадор не помогло осуществлению операции? Он получит свое с Кроне! Сегодня есть за что выпить с Сюзанн!
Отто выпил бы, пожалуй, и двойную порцию, если бы знал, что этот вечер явится его последним свободным вечером на целые полгода вперед. Со следующего дня во всех военных учреждениях и штабах Третьего рейха началась лихорадочная работа, какой офицеры не помнили со времен мировой войны.
Для Германии путь к разрыву военных статей Версальского договора можно было считать открытым. Еще несколько выстрелов в разных концах Европы - и заготовленный текст закона о всеобщей воинской повинности можно будет опубликовать. В могилу сошел едва ли не единственный министр Франции, видевший далеко вперед. Несмотря на нависшую над ним опасность третьего покушения, - после неудавшихся первых двух, - Барту пытался протянуть руку на восток: за Одер, за Вислу, за Днепр. Очередь из немецкого пулемета, направленная рукою усташского наемника, купленного итальянскою овра, пресекла эту попытку.
В тот же вечер, 9 октября 1934 года, генерал Гаусс прямо из штаба приехал в любимый ресторан "Хорхер". За своим столиком, в четвертой нише слева, он поднял рюмку "Сан-Рафаэля" и сказал сидевшему напротив Прусту:
- За возрождение германской армии!
- Хох! - ответил Пруст. Он пил шампанское. Он не боялся алкоголя. От него только делался лучше цвет его и без того румяного лица.
В нескольких шагах от "Хорхера", на той же Лютерштрассе, в своем корреспондентском бюро Роу с досадой скомкал листы вечерних газет и бросил их в корзину для мусора. Он принялся приготовлять коктейль. Это было его обычное питье такой крепости, что у секретаря бюро Джонни от первого же глотка глаза вылезали на лоб. Роу сам придумал коктейлю название "Устрица пустыни", нравившееся ему своей нелепостью.
- К дьяволу! - вдруг проворчал Роу после второй рюмки.
Джонни не понял:
- О ком вы, патрон?
- Дай вам бог никогда не дожить до сознания, что все, что бы вы ни делали, делается впустую.
- Приятный тост, - рассмеялся Джонни. - Однако я все же надеюсь, что со временем мир поумнеет.
- Мир - может быть, но Уайтхолл едва ли. Так и не сделали ничего, чтобы заставить немцев заплатить подороже за успех в Марселе... Эдак они вовсе перестанут слушаться...
- Так мы возьмем их в работу! - сказал Джонни.
- Кто это - "мы"?
- "Сыновья святого Георга"!
- Разве "Сыновья" еще не слились с лигой Мосли?
- Формально - да, но мы не дадим себя слопать никому. Мосли мягкотел. Нужно более решительно перенимать здешние методы.
- Они вам больше нравятся?
- В этом смысле мы должны признать преимущество немцев.
Роу приготовил себе новую рюмку коктейля, удвоив дозу виски.
- А мне кажется, малыш, что англичанину не следует перенимать ничего, что идет с континента. У нас свой путь, своя жизнь: англичанин, дитя мое, никогда не может стать европейским патриотом. Мы сами по себе; мы островитяне, жители шестой части света. Вот что должны понять на Даунинг-стрит.
Джонни расхохотался:
- Первый раз вижу вас таким непоследовательным, патрон! Вы же только что топтали сообщение об убийстве Барту. Значит, оно вас трогает?
- В той мере, в какой развязывает руки Герингу. Когда он построит свою воздушную армаду, островное положение нашего королевства станет фикцией.
