Я ещё со стены видел, как они вдвоём прогуливались. Трёх дней не прошло, а он её уже прикатал на прогулочки, хотя тупому ясно, что надо Алику. И на другой день он за завтраком рассказывал, что у него уже там всё на мази. Вечером опять гулять пойдут. Так что и до Давида там недалеко.
И вот эта дура называет себя психологом. Собралась кого-то лечить. Себя бы сначала вылечила.
Хотя охранники, слышал, говорили, что она вообще сюда специально за тем и притащилась, чтобы найти себе мажора-женишка, как и все её предшественницы. Если так, то удачи Алику. Он — мудак, конечно, каких мало, но никто так не бесит, как расчетливые и продуманные шкуры.
***
Психологичка вообще нормальная? Не уверен.
Я специально за обедом отсел от всех, надоело слушать тупой трёп. Про неё, в частности. Что она там сказала, на кого посмотрела, кому улыбнулась, какая у неё попа, какой рот, какие ноги и где эти ноги скоро окажутся — на плечах у Алика.
Меня уже тошнило от всего этого, и я отсел подальше. Ко мне попробовал сунуться один из фриков, белобрысый такой, с глазами раненого оленя, но я только посмотрел на него, и тот сразу же свалил, понятливый.
И тут вдруг она нарисовалась. И без всяких можно-нельзя уселась за мой стол напротив. Я аж есть перестал, уставился на неё, мол, что за номер?
А она как ни в чём не бывало:
— Приятного аппетита, Тимур.
— Мест других нет?
— Если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе, — пожала она плечами. — Павел Константинович просил позаниматься с тобой индивидуально.
— Чем?
Я сначала хотел послать её, но заметил, что Алик да и все остальные следят за нами, прямо глаз не сводят.
— Будем искать причины твоей немотивированной агрессии и учиться её сдерживать, — сказала она тоном учительницы и тут же неожиданно засмеялась. — А если серьёзно, то я, конечно, совсем не Курт Левин, да и вообще я здесь…
Она вдруг замолчала, отвела отрешенный взгляд в сторону, как будто на минуту о чём-то своём задумалась, забывшись, но потом встрепенулась. Снова посмотрела на меня и весело продолжила:
— Но иногда помогает просто выговориться. Всё равно что спустить пар. С чужим человеком это проще. Близкому человеку многого не скажешь. Не хочется ведь его разочаровать, расстроить или шокировать. И потом, чужой всегда лучше тебя поймет, потому что беспристрастен. А это так важно, чтоб тебя понимали.
Она вздохнула так, будто именно её никто никогда не понимает. Хотя, может, так и есть. Я же вот не понимаю, какого чёрта она ко мне прицепилась.
— Поверь, мне абсолютно пофиг, понимают меня или нет. Если нет — их проблемы.
Она посмотрела на меня внимательно, потом улыбнулась.
— Интересная позиция. Даже думаю взять на вооружение.
Я пожал плечами.
— Ну так что, придешь завтра на занятие?
Она не выглядела дурой, не выглядела жеманной и наигранной. Она не кокетничала со мной и не заискивала. И ещё в ней как будто был надлом. Я тоже не Курт как там его… но отчетливо увидел это в ее глазах, когда она задумалась. Такой взгляд бывает у человека, который пережил какую-то жесть. Если оно так, то это интересно.
— Просто потрепаться за жизнь?
Она кивнула. Я наклонился к ней через стол.
— А ты не боишься оказаться со мной наедине? Вдруг у меня случится приступ немотивированной агрессии?
Она не отклонилась, выдержала взгляд и сказала с усмешкой:
— Интересно будет посмотреть.
Потом встала и пошла к выходу, а я, не знаю почему, проводил её взглядом.
22
Тимур
Как только она ушла, меня окликнули. Не Алик, тот теперь со мной не заговаривал. Один из его ручных хомячков подал голос.
— Эй, что она от тебя хотела?
Я даже оборачиваться не стал. Залпом выпил сок и тоже вышел из столовой. Ну и застал картину маслом. Двое охранников, пристроившись к психологичке, откровенно к ней клеились. Точнее, один, второй скромно плёлся рядом. Я не стал их обгонять, пошёл следом.
— Мариночка, — позвал её один.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я его узнал. Это он не выпускал меня тогда из лагеря. Сначала требовал пропуск, потом намекнул, что вместо пропуска сойдет и пятихатка, если я быстро туда-сюда обернусь. Отец мне, конечно, оставил денег, но вот такое меня прямо выбешивает. Короче, я ему что-то резкое высказал, попрошайкой назвал, и он обиделся. А я его запомнил.
— Не достают вас ваши подопечные? — спросил он же.
— Не больше, чем все остальные.
— Дааа, вы тут, Мариночка, нарасхват.
— Аж страшно.
— А я считал, женщинам как раз это и нравится. Этого вы и добиваетесь — чтобы мы, мужчины, от вас сходили с ума. Для этого же вы такие красивые.
— Да вы знаток женщин, — явно съязвила она, но этот дуб не понял и продолжил тупой подкат.
— Есть немного. А как насчёт трёх О?
— Это что за ребус?
— Ну как! Кино, вино и домино. Мм? Вечерком сегодня. Приглашаю. Чего скучать одной?
— Да вы не только знаток, но ещё и затейник.
— Ещё какой! Так придете?
— Нет, спасибо, я лучше одна поскучаю.
И она свернула с дорожки и припустила в сторону директорского коттеджа. Дуб только глазами захлопал.
— А я тебе говорил, — фыркнул ему второй. — Нечего тебе с ней ловить. Нахрена ей мы, когда тут такие царевичи. Рассчитывает, поди, отхватить себе одного такого наследничка и устроиться хорошо.
— Да пошла она, — обиделся первый. — Подкатит ещё. Что я их не знаю. Надоест Алику строить из себя джентльмена, так ей и Константиныч не поможет.
Не знаю, почему, но мне понравилось, что она этого попрошайку отшила.
***
Уже вечером, когда стемнело, ко мне кто-то поскребся. Я вообще сначала не собирался открывать дверь. Никого не хотел видеть. Но у того, кто скребся, настойчивости оказалось больше, чем у меня терпения.
— Чё надо? — распахнул я дверь рывком. На пороге стоял тот самый белобрысый с оленьим взглядом, который уже подсаживался ко мне в столовой.
— Привет, — нервно улыбнулся он. — Я — Гена.
— Да хоть Чебурашка, мне похрен. Ты меня разбудил.
— Извини. У меня важное… я хотел тебе сказать… это важно…
От волнения он стал заикаться и мямлить. Я вздохнул.
— Ладно, проходи.
Гена оглянулся по сторонам и осторожно шагнул внутрь.
— Я на минуту.
— Правда? — всё еще злился я. — А что не на всю ночь?
— Я важное хотел сказать.
— Ну говори.
— Алик собрался тебе отомстить. Ну за то, что ты ему нос разбил. Пацаны проговорились. Они хотят завтра тебя подловить вечером и… избить сначала, а потом… ну… опустить.
Гена стал красным.
— Пацаны сказали, что они уже договорились. Сразу после ужина будут тебя поджидать.
— А ты почему мне это рассказываешь?
Он вдруг оживился, даже оленьи глаза загорелись праведным огнем.
— Да потому что достал уже этот Алик! Больной урод! Повезло тем, кто в лагерь приехал до него. А кто после… Он такую всем устраивает… прописку… ну типа как посвящение у студентов бывает. Когда первокурсников там всяко… чморят, унижают, типа в студенты их так посвятили. И этот тоже придумал тут такое устраивать. Традиция, говорит. Да он всех достал, сука. Ну, кроме тех, кого он типа в свой клуб взял. Тебя вот только не тронул почему-то. А знаешь, как мы радовались, когда ты ему втащил! Жалко, мало.
— А тебя как посвящали?
Гена замялся и помрачнел.
— Не хочу говорить.
— Ладно.
— Он еще из-за психологички на тебя злится. Не понравилось ему, что она к тебе сегодня подошла. Ты типа не в теме, не должен с ней общаться… Они там кучу бабла поставили на кон. Типа вступительный взнос чтобы участвовать…
— Помню, в охоте, — хмыкнул я. — Какой-то дикий бред.
— Ага. Говорю же, он больной урод. Уже не знает, что придумать, чтобы развлечься. В прошлом году, говорят, он за деньги устраивал среди охраны бои без правил. Алик называл их гладиаторскими боями. Директор потом узнал, когда одного чуть до смерти не забили, разогнал всех. И его хотел выгнать, так его мамаша примчалась… Нас он тоже все время стравливает, когда скучно становится.
