: мат-лы I Междунар. науч. конф. (Кемерово, 29-31 августа 2006 г.) / отв. ред. М. В. Пименова. — Кемерово, 2006. — 1002 с. (Серия «Концептуальные исследования». Вып. 8).
12. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. — М.: Языки русской культуры, 1997. — 824 с.
13. Телия В. Н. Русская фразеология: семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. — М.: Языки русской культуры, 1996. — 288 с.
14. Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М., 2000. — 624 с.
1.5. Идеация как ментальный процесс
Мы познаем только признаки.
А. А. Потебня
Идеация — понятие, введенное мною в книге «Философия русского слова» (СПб., 2002). Под идеацией я понимаю развитие значения славянского слова путем вторичной переработки уже воспринятого христианского символа — с точки зрения содержания понятия (десигната, интенсионала и т. д.). Идеация как ментальная структура образовалась в русском сознании после ментализации — момент восприятия славянским словом христианских символов, и непосредственно перед идентификацией — сопряжением результатов ментализации (разработки объема понятия вследствие метонимических движений словесного знака) и идеации (разработки содержания понятия вследствие метафорических движений словесного знака). Ментализацией закончился древнерусский период нашего языка, идентификация начала осуществляться в конце XVII в. Таким образом, весь период существования Московской Руси (старорусский язык — собственно великорусский язык) с начала XV и до конца XVII в. — это время становления, развития и совершенствования собственно русской ментальности, поскольку именно в это время происходит «постижение признаков» мира под углом зрения русского языка — собственно идеация, идеальное восприятие признаков, воплощаемое в специально созданной языком и к этому моменту окончательно сформировавшейся частью речи — именем прилагательным в полной (определенной) форме. Формула идеации тогда же была найдена: «в веществене телеси найти невеществене», т. е. общее, абсолютное и вечное выявить в частном, конкретном и временном.
Это позиция средневекового книжника, продолжающего народную традицию извлечения типичного признака из символа: день светлый, девица красная, молодец добрый, думу думати и т. д.
XV—XVI века — время «реалистской идеации» (на основе средневекового реализма), т.е. выделения типичных признаков слова с целью истолковать символ путем указания особо важного признака, одновременно освежающего исконный смысл слова, сравните: день — светлый, следовательно светлый день; девица — красная, значит красная девица; молодец — добрый, т. е. добрый молодец, и т. д. с указанием на свет в первом случае и на здоровье в остальных случаях (красивая и добротный — признаки общего рода).
Так образовывались наши «предпонятия», в которых определение указывало признак (содержание) понятия, а имя существительное его объем.
Но это еще не понятие в прямом смысле, потому что указано слишком конкретное его содержание, связанное именно с данным объемом; общий признак «здоровье» выражен разным содержанием: красная и добрый. Все постоянные эпитеты народной поэзии формировались именно в это время: чисто поле, сине море, белый свет и т. д. Но и все вообще эпитеты того времени имели чисто видовое значение, сопрягались с определенными именами, типичным признаком которых являлись. Сравните: борзый конь, быстра реченька, ясный сокол, скора ящерка и подобные — все выражают признак «скорость», но не как род, а как вид скорости. Понятно, почему так происходит: еще не выработано в языке средство, с помощью которого можно было бы найти слово на основе типичного признака, верного для всех случаев обозначения скорости.
Таким средством стал суффикс -ость, который получил расширительное значение в выражении максимально отвлеченного признака, способного участвовать в составлении любого аналитического понятия. Иногда утверждают, что это суффикс книжного происхождения, в русском языке ему соответствует суффикс -ота; -ость — возникал в результате удвоения -ot + t- → -ost-, следовательно, уже в своей структуре нес заряд большей отвлеченности передаваемого смысла. Это суффикс общеславянский, следовательно, он был известен и восточным славянам. С его помощью образовывались отвлеченные имена от имен прилагательных — исконных прилагательных праславянского языка, и только от них (других не было в древнерусском языке), сравните в XI в.: благость, бридость, сланость, скорость, слабость, сладость, сухость и др., в XVI в. появляются вредость, горесть, молодость, наглость, новость, скудость, смелость и др., уже совершенно новые по структуре имена.
Одновременно ширится число новых имен прилагательных, образованных путем выделения типичных признаков разных имен, в том числе (и обычно) образованных сравнительно недавно. Такая идеация охватила русский язык особенно интенсивно в XVII в., так что в промежуток времени между 1704 и 1731 гг. (Словарь Федора Поликарпова и Вейссманов словарь) зафиксированы первые употребления имен на -ость, образованных от прежде выявленных типичных признаков (даты их первой фиксации даны по Словарю русского языка XI—XVII вв.; ясно, что они могли быть в употреблении и раньше этого времени), сравните:
влажность ← влажный (1628), косность ← косный (1453), наклонность ← наклонный (XIV в.), небрежность ← небрежность (XVI в.), нежность ← нежный (1649), нерадивость ← нерадивый (XI в.), нужность ← нужный (1076), осторожность ← осторожный (1660), оплошность ← оплошный (1614), опасность ← опасный (XI в.), определенность ← определенный (1672), повинность ← повинный (1076), подвижность ← подвижный (XI в.), посредственность ← посредственный (XV в.), потребность ← потребный (XI в.), правдивость ← правдивый (XI в.), праздность ← праздный (XII в.), приятность ← приятный (XI в.), сварливость ← сварливый (1274), склонность ← склонный (XVI в.), скрытность ← скрытный (1649), словесность ← словесный (XI в.), смежность ← смежный (1570), смертность ← смертный (XI в.), смиренность ← смиренный (XVI в.), смирность ← смирный (1595), смуглость ← смуглый (1581).
Заметно, что некоторые имена образованы от прилагательных, только что появившихся в обращении, но большинство их основаны на привычных, давно образованных определениях, уже достаточно хорошо освоенных в разговорной речи. По преимуществу это слова деловые, связанные с бытовой деятельностью городского человека.
Следующий хронологический слой отмечается в словарях конца XVIII в. — в словарях И. Нордстета (1781—1801, И. Гейма (1799—1802) и Словаре Академии Российской (1793—1794):
враждебность ← враждебный (1560), вредность ← вредный (XII), временность ← временный (XII), гласность ← гласный (XII), искренность ← искренний (XII), надежность ← надежный (XI), надменность ← надменный (XII), назойливость ← назойливый (1731), наличность ← наличный (XVI), необходимость ← необходимый (1679), несносность ← несносный (XVII), ничтожность ← ничтожный (1704), нравственность ← нравственный (XI), обязанность ← обязанный (1731), ограниченность ← ограниченный (1731), обстоятельность ← обстоятельный (1731), общежительность ← общежительный (1782), переменчивость ← переменчивый (1587), подчиненность ← подчиненный (1731), потребность ← потребный (1076), почтительность ← почтительный (1704), правильность ← правильный
