Шарп устал от игр, поэтому произнес так же жестко, как она:
– Что у вас плебейские вкусы, мадам.
Маркиза вдруг затихла, подалась вперед, вцепившись руками в скамейку. Шарп подумал, не собирается ли она кликнуть слуг, чтобы его вышвырнули вон, но она, напротив, расслабилась и снова откинулась на спинку скамьи, махнув рукой: – Мне казалось, вкус у меня неплохой. Бедняга Джек судит обо всех по себе, – ее голос снова изменился, теперь в нем появилась легкая грусть. Она поднялась и подошла к решетке, подняв одну из ставень: – С атакой сегодня не повезло.
Казалось, предыдущего разговора никогда не было. Шарп поднял голову:
– Да.
– Почему Пэр приказал идти на приступ? Это же бессмысленно!
Шарп хотел напомнить ей, что она сама хотела увидеть битву, почти уговаривала Веллингтона, но эту новую, жесткую и прямую женщину не хотелось раздражать без причины, по крайней мере, сейчас.
– Он не любит осады – слишком нетерпелив. Предпочитает, чтобы все побыстрее кончилось.
– Что означает большие жертвы? – ее пальцы выбивали по решетке какой-то быстрый ритм.
– Да.
– И что теперь? – она смотрела на форты, а Шарп – на ее профиль, самое прекрасное, что ему доводилось видеть в жизни.
– Мы будем копать траншеи. Сделаем все по науке.
– Где?
Он пожал плечами:
– Наверное, в овраге.
– Покажите.
Он встал сбоку, чувствуя ее аромат, ее близость, и постарался не дать ей почувствовать, как он дрожит. Он заметил серебряный гребешок, удерживавший ее волосы, потом заставил себя отвести взгляд.
– Вон там, справа, мадам, поближе к Сан-Винсенте.
Она повернулась к нему, ее лицо в считаных дюймах от его лица. В лунном свете глаза ее казались фиолетовыми, скулы были в тени.
– Сколько времени это займет?
– Можно закончить за два дня.
Ее глаза поймали его беспокойный взгляд: ему было не по себе от ее тела, обнаженных рук, темных теней и мягких изгибов под платьем. Она вдруг резко отвернулась и подошла к столу:
– Вы ничего не ели.
– Мне много не надо, мадам.
– Подойдите, сядьте и налейте мне вина.
Блюда были полны жареных куропаток, перепелов, фаршированных мясом и перцем, маленьких кусочков фруктов, которые она называла айвой – они так и сочились сиропом. Шарп снял кивер, прислонил винтовку к стене и сел. До еды он не дотронулся, но налил маркизе вина и уже подвинул бутылку к себе, когда перехватил ее взгляд, полный любопытства и насмешливого кокетства.
– Почему вы меня не поцеловали?
Бутылка звякнула о край бокала.
– Не хотел вас оскорбить.
Она подняла бровь:
– Разве поцелуй оскорбителен?
– Если не желанен.
– Так значит, женщина всегда должна показывать, что хочет поцелуя?
Шарпу стало окончательно неуютно в этом чужом мире, которого он не понимал. Он попытался уйти от ответа:
– Не знаю.
– Знаете. Вы считаете, что женщина всегда должна добиваться мужчины, правда? Тогда у вас не будет чувства вины, – Шарп промолчал, а маркиза рассмеялась. – Я забыла. Вы же всего лишь солдат и не привыкли вращаться в высших сферах.
Шарп глядел на восхитительную красавицу, сидящую напротив, и убеждал себя, что это всего-навсего еще одна женщина, а он – мужчина, и больше ничего. Он мог вести себя с ней, как с любой другой женщиной, но себя ему не обмануть: она – маркиза, родственница императоров, а он – Ричард Шарп, чьей единственной родственницей является его дочь. Эта разница встает между ними непреодолимой преградой, с которой ему не совладать. Другим – может быть, но не ему. Он снова пожал плечами:
– Это правда, мадам, и ничего в этом не понимаю.
Она достала из шкатулки еще одну сигару, нагнулась к свече, чтобы прикурить, и откинулась на спинку стула, уставившись на огонь, как будто никогда ничего подобного не видела. Голос ее снова смягчился:
– Извините, капитан Шарп. Я не хотела вас оскорбить. Скольких людей вы понимали в своей жизни? Сколько, по вашему мнению, живут моей жизнью? Один на сотню тысяч? Даже я не знаю, – она оглядела пышные ковры, богатый хрусталь на столе и улыбнулась свои мыслям. – Вы считаете, мне повезло, да? Пожалуй. Но я говорю на пяти языках, а могу применить это свое умение только при выборе блюд для приема. Я смотрюсь в зеркало и вижу то же, что и вы. Открою дверь – и к моим услугам поток штабных красавчиков, готовых льстить, очаровывать, развлекать. И все они чего-то от меня хотят, – она улыбнулась Шарпу, он понимающе улыбнулся в ответ. – И я знаю, чего они хотят. Теперь слуги: они хотят видеть меня слабой, нетребовательной, хотят воровать мои деньги, еду. Мой духовник хочет, чтобы я жила, как монашка, раздавая свои богатства нищим. Муж хочет, чтобы я уехала к нему, в Южную Америку. Все чего-то хотят. Но теперь и я кое-чего хочу.
– Чего же?
Маркиза снова глубоко затянулась, поглядывая на него сквозь дым.
– Я хочу, чтобы вы мне сказали, если будет запланировано сражение.
Шарп расхохотался, потом глотнул вина и задумался: неужели его позвали на балкон для того, что может сказать любой офицер, британский или испанский, немецкий или португальский? Но лицо ее было серьезным, она ждала, и он просто кивнул:
– Конечно, оно будет запланировано. Мы не просто так сюда пришли, да и Мармон, уверен, не отдаст без боя весь запад Испании.
Она задумчиво проговорила:
– Так почему же Веллингтон вчера не приказал атаковать?
Он почти забыл, что только вчера они смотрели с вершины холма на противостояние двух армий.
– Он хотел, чтобы Мармон сам его атаковал.
– Я знаю. И он не стал этого делать. Но ведь Пэр превосходил его числом, так почему же не перешел в наступление?
Шарп наклонил голову, разрезая куропатку: кожа хрустнула, брызнул сок. Взяв ножку, он махнул ею в сторону смотровых отверстий:
– Там дюжина генералов, три дюжины штабных офицеров – и вы спрашиваете меня? Почему?
– Потому что это меня забавляет! – ее голос вдруг снова стал резким. Она помолчала, стряхнув пепел с сигары, потом произнесла: – А вы-то сами как думаете? Если я спрошу их, они вежливо улыбнутся и начнут многословно рассказывать, что мне не стоит забивать свою прелестную головку военными действиями. Так что я спрашиваю вас: почему он не атаковал?
Шарп откинулся назад, глубоко вдохнул и погрузился рассуждения:
– Вчера за спиной французов была равнина, куда Мармон мог отступать бесконечно, сохраняя боевые порядки – и бой закончился бы только с наступлением темноты. Скажем, – он пожал плечами, – по пять сотен убитых с каждой стороны? Если дело дошло бы до кавалерии, чуть больше – но это ничего не решит, и армиям снова придется сражаться друг с другом. Но Веллингтону не нужны бесконечные и бессмысленные перестрелки: он хочет поймать Мармона в ловушку там, где нет способа улизнуть или вовремя перестроиться – тогда он сокрушит француза, уничтожит его.
Маркиза с удивлением наблюдала за страстью, внезапно проснувшейся в Шарпе при мыслях о битве, за его жестким лицом:
– Продолжайте!
– Больше нечего сказать. Берем форты – и идем за Мармоном.
– Вам нравятся французы, капитан Шарп?
Неожиданный вопрос показался нелогичным: возможно, она имела в виду, не питает ли он ненависти к французам? Он сделал неопределенный жест рукой и улыбнулся:
– Я не питаю к ним ненависти: у меня нет никаких причин их не любить.
– Но вы с ними сражаетесь?
– Я же солдат, – хотя все, конечно, было вовсе не так просто. Он стал солдатом, поскольку больше никем не смог стать. Много лет назад он понял, что эта работа ему по плечу, что он с ней справляется – и с тех пор другой жизни для него не было.
В ее огромных глазах появилось любопытство:
– За что вы сражаетесь?
Он покачал головой, не зная, что сказать. Скажешь «за Англию» – будет выглядеть излишне помпезно, к тому же Шарп подозревал, что если бы он родился во Франции, то столь же яростно и умело сражался бы за французов. За знамя полка? Возможно, потому что знамя означает честь, а честь важна для солдата. Видимо, настоящим ответом для него было то, что он сражается за себя, за то, чтобы не дать себе вернуться в небытие, откуда вышел. Но когда его глаза встретились с ее глазами, он произнес:
– За моих друзей, – такой ответ показался ему самым достоянным.
– За друзей?
– На поле боя они важнее всего.
Она кивнула, потом встала и прошлась по балкону, оставляя за собой шлейф сигарного дыма.
– А что вы ответите на предположение, что Веллингтон не умеет наступать, только обороняться?
– Ассайя.
Она повернулась:
– Когда он форсировал реку на виду у противника?
– Вчера вы ничего не знали обо Ассайе.
– Вчера мы были на людях, – сигара снова вспыхнула.
– Он умеет наступать, – Шарпа впечатлили познания маркизы, но он был также заинтригован. В ней было что-то от кошки: тихие мягкие движения, изящество – но он знал, что у нее есть когти. А теперь стало ясно, что она достаточно умна, чтобы понимать, когда и как пустить их в ход. – Поверьте мне, мадам, он умеет наступать.
