Разные, как небо и земля, Уран и Гея, существующие вместе, порождают гигантов, циклопов и монстров. Из сброшенных в Тартар Ураном только Кронос согласился убить отца, спрятавшись в складках Геи. Он отрубил отцу причинное место, и из его крови появились Эриннии, а из семени и крови, взбитой в пену, вышла Афродита, позволившая расплакаться, как мальчику.
Раздевать себя, обнимать ее, всегда холодными руками, плакать и всматриваться ее глазами в самое дно собственных глазных яблок. Едва только начал улавливать, но так и не смог постичь этих таинственных цепочек, как сама связь исчезла. Полоснуло ножом, отчаянно, из последних сил проникающее, женское, что подмечено еще сто лет назад Гумилевым, — за то, что я тебя убила, твоей я стану навсегда. И рассмеялась в лицо зависимостью от толщины обода колеса Сансары. А надо-то всего ничего. Понимания как раз и не надо, понимающих не надо, их всегда предостаточно, как кто-то заметил. А достаточно, чтобы просто подержали за руку или спели песню. Детскую, возможно, даже колыбельную. На ночь. Тихим спокойным голосом взрослого адекватного человека, вселяющим уверенность, что и ты станешь взрослым и останешься вменяемым.
— Мальчик, мальчик, ты могуч. Ты гоняешь стаи туч! — любила повторять Соня. — Уши у тебя трогательные, светятся. Пушистые, серебристые. И улыбка шире, чем плечи.
Уже восемь лет он читает почти детсадовский курс вводных лекций студентам и школьникам. Импровизации на основе богатого материала вполне могли бы способствовать развитию интереса к предмету «Философия» или «Введение в философию», но носят название «Обществознание» — обо всем понемногу, ни о чем толком.
Глеб медленно встал с пола, отряхнул костюм, взял черный кожаный, лоснящийся портфель с приготовленными со вчерашнего дня материалами для лекций в колледже у второго курса. Закрыл входную дверь поворотом ключа и вышел в общий коридор.
Да какой ты преподаватель философии? Зачем ты ходишь туда? Что тебе там надо? Чтобы передать им свои знания, в которых нет никакой нужды? Развить в них способности к самостоятельному мышлению? Пожалуй. Основная масса совершенно пассивна, безразлична. Преподаватель должен непременно иметь свой собственный курс. Есть у тебя курс? У меня есть два курса! Любая, даже доморощенная, философия воспринимается и имеет право на существование только в изложенной методологии. Задача мельче и проще — не апеллируя авторитетами, глубокими историческими познаниями, путаными концепциями и дефинициями, научить формировать, выражать и развивать мысль. Все. Точка. Выстраивать логически стабильные конструкции и иметь возможность критиковать объективную реальность, вступать в дискуссии, то есть учиться философствовать, полюбить сам процесс. Полюбить… Полюбить можно… Как и когда началось наше чувство? На семь слов позже, выше на две минуты, на восемь мгновений быстрее. Света, Оля, Маша, Лариса, Юля, Таня, Инна, Наташа, виагра… Но все уперлось в эту чертову Соню.
Вторая дверь оказалась закрытой снаружи. Вернувшись в квартиру, Бердышев достал тонкогубцы и отвертку. Закон Мерфи[13] гласит: «Если какая-нибудь неприятность может произойти, она случается». Следствие шестое: «Как только вы принимаетесь делать какую-то работу, находится другая, которую надо сделать еще раньше».
Руками отца и деда, не узнавая в них своих, он разобрал замок и сложил составные части на пол. Каким образом достигнуто такое сходство? Кожа на подушечках огрубела и потрескалась, указательный и средний пальцы пожелтели, выдавая пристрастие.
Где твой аккуратный мужской маникюр, мужчина? Со странным названием атташе? Кто это рассказывал про атташе в колледже? Русканова Маша?
Он любил выходить с запасом, не спеша, имея лишних полчаса на непредвиденные задержки, спокойно добраться без раздражения до работы. Покурить и подышать одновременно, используя каждый раз этот единственный шаманский способ вызова духа водителя маршрутки, действующего, как Аксиома Дучарма из метазаконов: «Если рассмотреть проблему достаточно внимательно, то вы увидите себя как часть этой проблемы».
В трамвай и троллейбус не пробиться. Маршрутки, эти утопленники городской пыли, настырно тележат колесами газоны в безумном ралли, исторгая из себя озабоченные фигуры горожан к входу в метро. В утреннюю сутолоку суются самые отчаянные коммивояжеры, расталкивая и трамбуя простых и сложных попутчиков, убогих и успешных, откуда-то взявшихся старушек, едущих на своих стульях, чтобы предложить перчатки от рождения до девяти лет, телефонные базы, карты города и области, не мерзнущие и не царапающие бумагу авторучки.
— Пожалуйста, шкалики по сорок рублей. Пойдете на кладбище, к любой женщине — не грех взять с собой. Отличный подарок мужчине на день рождения. Но не достоит.
Простой русский народ только с виду пропойцы, проходимцы и калики, а копни — через одного художник или тайный, пусть и беззубый, поэт, просроченный музыкант, нечаянный писатель, но непременно каждый — ценитель вечной женской красоты. Сам ценитель может выглядеть как угодно, но в красоте разбирается, что и где должно быть в женщине — понимает.
— Загляните ко мне, — попросила завуч накануне отчетного собрания педсостава.
Глеб, предвкушая разговор, отворил дверь в ее кабинет…
— Да поймите же, Валентина Дмитриевна, важно научить их соблюдению дистанции при вторжении в культурное пространство с чужеродной социальной ассимиляцией. В них нет культуры как таковой! Никакой вообще, подчас даже примитивной. Некоторые с удивлением узнают от меня, что, зевая, надо прикрывать рот. Странно, что не удивляются, почему я не пускаю газы в аудитории.
Завуч предостерегающе наморщилась, предчувствуя, куда он может дальше махнуть.
— Они Маугли напоминают. Спрашиваю: «Мама есть?» — «Есть». — «Папа есть?» — «Есть!» Черт дери, и бабушки есть, и дедушки у многих. Кто они, эти дедушки-бабушки, куда они культуру посеяли?
— Так чего же вы хотите? Преподавать им еще и культуру зевков? Мы их к профессии не успеваем подготовить! В массовом образовании все ценности нивелируются. То, что раньше полагалось только тысячам достойно образованных, выдержавших жесткий отбор и экзаменацию, обладающих высоким уровнем культуры, вдруг стало доступно миллионам. И вы хотите сказать, что можно миллионам разношерстных, разносоциальных привить культуру избранных? Не смешите меня. Где вы видели такое?
— Ну не в грязь же теперь и культурных втаптывать, коль уж они все тут одним миром у нас мажутся. Мы говорим сейчас о пяти сотнях наших студентов. Уж у себя-то можем мы уровень выдерживать? Я же не за всю Расею толкую. Назовите это курсом гражданского воспитания. Я готов вести факультатив.
