— Парень классный.
— Не стоит так переживать, Роберт. На войне постоянно происходит перетасовка кадров. Поймите, командиров рот я сейчас трогать не могу. И напрасно вы беспокоитесь, что пропустите драку. Ничего мы не пропустим. Работы хватит на всех.
Стоя под палубами среди синюшно-бледных, сотрясавшихся в рвотных конвульсиях парней, я обдумывал предложение Вариана. Я был горд тем, что меня не выворачивало наизнанку, но пот лил с меня градом и дрожали колени, в любой момент могло подкатить. А пока я еще что-то соображал. Ясно, что подъем уже скоро, иначе мы просто не успеем пересесть на десантные баржи. Впрочем, смерть от пули, возможно, будет не так мучительна, как эта жуткая дурнота…
Раздался свисток, потом чей-то окрик. Вразнобой застучали по металлу подбитые гвоздями подошвы.
…И вот мы на палубе, после света дневных ламп ночь кажется угольно-черной. Я минуты две глубоко вдыхал соленый воздух. Осмотревшись, заметил сзади очертания громадных кораблей с поднятыми пушками, готовыми по сигналу открыть огонь. Прежде я их видел только на солидном расстоянии, в гаванях, а то и вовсе на открытках. А эти левиафаны были здесь, рядом, я и помыслить не мог о том, что увижу их так близко. Их привели сюда по распоряжению политиков, которые сейчас далеко-далеко, скорее всего, лежат в теплых постелях. Только в тот момент я осознал масштабы нашей замершей на рейде армады. Впереди тральщики, которые проложили путь эсминцам и сторожевым кораблям, чьи громады я только что рассмотрел. Ближе всего к нам находились суда поменьше, охранявшие конвой, и сотни десантных барж. Увидев такое количество мощных кораблей из самой твердой стали, я даже немного успокоился. Но ненадолго. Раз сюда нагнали целый флот, да еще высадят на берег пятьдесят тысяч живой боевой силы, то… каким же крепким должен быть орешек, по которому собрались долбануть такой гигантской кувалдой?
Сделав еще один глубокий вдох, я приказал себе отвлечься от орешка. Попытался представить итальянских обывателей, живущих в городе и за городом. Странно было, что совсем неподалеку от нас копошится почти мирная жизнь: спят в деревянных кроватках дети, по двое, а то и по трое в одной; бабушки в черных вдовьих платьях; фермеры, уже отдавшие свой скудный урожай врагу. Лодочные мастера и крестьяне… Кто еще смог бы как-то выживать среди без конца марширующих солдат? А совсем скоро Юпитер Всемогущий нашлет громы и молнии на долы и равнины Лацио, знаменитого предместья Рима.
…Мы спустились по плотным крупноячеистым сетям в баржу. Воздух был наполнен гулом голосов, потрескиваниями раций, криками: «Вторая рота сюда!» или: «Четырнадцатый на корму!», это чтобы люди сели в нужную посудину, к своему взводу.
В такие жесткие моменты я начинал обдумывать варианты спасения. Например, попробовать в ходе боя спрятаться за плечом Билла Шентона или за чьим-нибудь еще, глядишь, и пронесет. Подверну ногу или сделаю вид, что подвернул; неплохо бы первым заползти в укрытие, соответственно, последним оттуда вылезти, хоть из окопа, хоть из-за уцелевшей стены раскуроченной бомбой виллы. Какие еще варианты? Я парень опытный, прошел через Дюнкерк и южно-африканскую кампанию, то есть запросто могу вспомянуть с Ричардом Варианом и с командирами рот былые заварушки, потом потрепать по плечам того-другого солдатика, ругнуть рацию за помехи и — исчезнуть. С этой десантной операцией такая будет грандиозная морока, что можно под шумок притаиться и сбежать, никто и не хватится. Мама точно бы меня поддержала. Сразу представилась ее спальня в нашем доме с древним имечком «Старая дубильня», на волосах бигуди и сеточка, лицом уткнулась в подушку, поза напряженная, чувствуется, что сон неглубокий, тревожный. И я словно наяву чувствую запах промозглого зимнего сада, слышу, как падают на стену капли, срывающиеся с веток кедра. И кажется, что дом мой где-то рядом, но я осознаю, что это наваждение, подвох памяти. На самом деле в щеку дует ледяной ветер, а под ногами покачивается стальная палуба. Странно, как ветер и палуба могут сосуществовать с маминой спальней.
…Некоторые ребята про себя молились. Это было понятно по склоненным головам и шевелящимся губам. Не нужна им предстоящая эпопея, никому она не нужна. Ни один мальчишка не рождается солдатом. Не для этого появились на свет Стори, Холл, Макнаб, Джонс, Резерфорд и все остальные, чьи лица невозможно рассмотреть в темноте. И тут до меня дошло, что парням тоже очень страшно, невыносимо страшно, и я приказал себе сделать все, что потребуется, и будь что будет. Кому пуля, кому осколок снаряда, еще запросто можно утонуть на январском мелководье, сведет от холода руки, и баста, прощай, солдат.
Ладно. Раз уж я решился ввязаться в эти гибельные игры, пусть бог войны или какой-нибудь еще обезумевший вождь хотя бы прикончат меня быстро. В такие минуты что бог, что вождь — существа одного порядка.
Берег внезапно запульсировал вспышками зарева. Взлетали вверх фонтаны песка, деревья, дома. Мы услышали, как на соседней барже выстрелили из ракетниц, а издали с моря донесся грохот мощных орудий. Земля, небо и вода окрасились ослепительно-оранжевым светом; и словно по сигналу раздался далекий гул и свист бомбардировки над Албанскими холмами. Меня охватил восторженный азарт: я представил себе летчиков в промерзших кабинах, штурманов, бомбардиров и хвостовых стрелков, как они поднимают вверх большой палец, защищенный перчаточной кожей. Долетели ведь, даже с самых далеких баз. Как же я любил этих парней, несшихся по морозному небу. О Господи, может, мы и впрямь сделаем это, положим конец мясорубке, внезапностью атаки добьемся более или менее убедительной победы. Однако восторг мой тут же сменился жалостью к противникам, гибнущим под бомбежкой, к чьим-то пробитым черепам и раздробленным скелетам.
На миг все стихло, словно у времени не было сил двигаться дальше. Но в этой войне всегда находился некто неугомонный, чаще всего тот, кто все это затеял, действовавший тихой сапой, однако обладавший железной хваткой. И потому ты неотвратимо будешь приближаться к намеченной не тобой цели. Вот и наши катера-баржи продолжали плыть.
Проверить, туда ли вообще мы плывем, можно было только в моменты вспышек на берегу — от разрывов наших ракет и снарядов, но летчики действовали методически, поэтому мы продвигались довольно-таки уверенно. До берега оставалось ярдов двести, когда вражеские батареи разразились ответным шквалом огня. Все вокруг присели и сгорбились, вжимаясь в стальное днище. Обхватили каску обеими руками, будто это могло спасти. Железные борта гудели и дрожали от взрывов немецких снарядов, падавших в воду. Когда наше транспортное средство ударилось о песок, мы по инерции врезались друг в друга, кто совсем упал, кого качнуло, кто непроизвольно вскочил на ноги. Носовую часть катера захлестнуло волной, и она ушла под воду. Я знал, что не все ребята умеют плавать, и очень важно было убедиться, что глубина по грудь, не больше. Некоторые катера врезались в песчаную отмель довольно далеко от берега, и ясно было, что не умевшие плавать обречены. Я все-таки сообразил, что нужно скомандовать: «Оружие не мочить!», и только потом выпрыгнул за борт. В таком холодном море я никогда не оказывался. Амуниция была тяжелой, а песок под ногами рыхлым, и я провалился по самые подмышки. На секунду почему-то вспомнился Бексхилл-он-Си, славный курортный городок из детства, вкус соленой воды… Зарычав от обжигающего холода, я стал выбираться на мелководье, где покачивались тела двух убитых парней, волны крутили их, то играючи подталкивая друг к другу, то снова раскидывая в стороны.
Мы долго шли по белой прибрежной полосе сквозь береговые минные заграждения, в кучу собрались уже потом, около полуразрушенного здания у дороги. Все мокрые насквозь, все трясутся, но счастливые, оттого что пронесло, уцелели. Кто-то даже хохмил: давненько мы не плавали брассом, вот и нахлебались. «Черт возьми, в Бридлингтоне водичка была теплее», — добавил Холл.
Сверху уже шпарили немецкие бомбардировщики, а со стороны Рима — зенитные установки, но пехтуры видно не было. Повадки противника мы давно изучили и догадывались, что немцы просто ждут наилучшего момента для атаки. И боялись засады, дико боялись. Слишком много солдат столпилось на единственной шоссейной дороге, попробуй тут отыщи свой отряд. Наконец, мне удалось собрать тех, кто был под моим началом; вооружившись фонариками и компасами, мы двинулись наискосок по полям, к реке Молетта. Со мной был третий взвод, Спичка Суонн приказал нам вести людей к месту первой дислокации, но до этого чертова дома надо было еще топать и топать. Все командиры рот в этом одинаковы: им бы сразу послать своего зама и его лучших ребят куда подальше. Главное, продемонстрировать боевую прыть и начальственный гонор. Не самому же идти. Рядовой Холл лучше всех читал карту, поэтому я поставил вперед его и сержанта Уоррена, а следом за ними шли шесть самых опытных и выносливых парней, которым я полностью доверял.
