Я обернулась, чтобы еще раз взглянуть в сторону моста, на котором ко мне пришла уверенность в правильности моего решения, и остолбенела. Прямо на меня двигалась человеческая река — десятки тысяч священнослужителей в золотых одеждах, держа в руках хоругви, реликвии и чудотворные иконы из всех городских церквей, спускались с моего моста и шли в монастырь, неподалеку от которого я остановилась.
Крестный ход торжественно шествовал мимо меня, пропитывая весь воздух святостью и ароматами курящегося ладана. Звон колоколов сливался теперь с хором тысяч голосов, возносящих молитвы, и было почти видно, насколько плотным стало пространство, окружающее всю эту праздничную процессию.
Я посмотрела на небо и увидела, что солнце, только что показавшееся из-за облаков, снова светит для меня так же, как и для всех остальных людей. Я вдохнула полной грудью воздух и почувствовала, что весь яд, который в нем был растворен, исчез, пропитавшись святым дымом ладана.
Отныне я знала, что получила благословение на свою любовь. И это благословение мне было послано через двадцать тысяч священников, осенявших себя крестом пред ликами сотен святых на чудотворных иконах.
Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, я обернулась и посмотрела на противоположную сторону дороги — машина цвета мокрого асфальта медленно подъехала к перекрестку и остановилась.
Я поняла, что теперь мы снова были вместе.
* 9 *
Старинный звонок издал мелодичную трель.
— Я думал, что никогда тебя не дождусь, — сказал он, обнимая меня.
— А я пришла. Без тебя действительно все оказалось лишено смысла.
Мы прошли на балкон и сели в кресла. Головокружительные ароматы наступившего лета приглашали мечтать и верить в счастье, воздух был пронизан острыми стрелами солнечных лучей, а птичье щебетание казалось волшебной музыкой.
— Я забыла у тебя свой подарок, — сказала я. — Он нужен мне, чтобы туман времени не казался таким плотным.
Он засмеялся:
— Я ждал этих слов десять долгих месяцев.
— А почему ты ни разу не пришел ко мне? Ведь ты говорил, что даже если я тебя прогоню, ты все равно останешься рядом.
Он открыл портсигар и достал сигарету.
— А я никуда не уходил. Просто ты меня не видела или не хотела видеть. Я же все это время ежеминутно за тобой наблюдал и ждал, когда ты соблаговолишь ко мне вернуться.
— Ну что ж, раз так, — сказала я задумчиво, — давай просто продолжим наш оборвавшийся разговор и сделаем вид, что мы расставались всего на несколько дней.
— Согласен.
— Пойду возьму свою шкатулку, — сказала я и, зайдя в комнату, отыскала среди книг, в беспорядке лежавших на открытом секретере, бархатный футляр, который за столько времени успел изрядно запылиться.
Присев на диван, я открыла крышку и с изумлением обнаружила, что внутри лежит старинное бриллиантовое колье. Я никак не ожидала, что предмет, который был призван развеять туман моих воспоминаний, окажется столь прекрасным дорогим украшением. Пораженная утонченностью этой вещи, я прилегла на диван и стала рассматривать сверкающие камни.
Какое-то едва уловимое воспоминание пролетело мимо меня легким ветерком и быстро развеялось, однако моя память успела запечатлеть некий образ, который, подобно моментальной фотографии, застыл без движения и несколько мгновений оставался ясно различим.
Похожая гостиная, длинное платье, напоминающее то, которое было надето на мне сейчас, такой же футляр с бриллиантовым ожерельем… Только другая я и другой он…
Уже через секунду это видение прошло, развеявшись в воздухе дымом потухшего костра, и только сияние бриллиантов по-прежнему пыталось вернуть меня в эти давно ушедшие дни. Я встала с дивана и, медленно вернувшись на балкон, села в кресло.
— Я вспомнила что-то удивительное, — сказала я, продолжая любоваться своим подарком. — Но пока я еще не могу облечь в слова тот неясный образ нашего прошлого, который увидела в радужном сиянии этих алмазных граней.
— Но чем-то он тебя успел поразить? — спросил он, пододвигая ко мне кофейную чашку.
— Да-да, кажется это что-то очень важное… — пробормотала я в задумчивости, — хотя эта картина была как бы статичная, в отличие от моих прежних видений, которые начинали двигаться, как только я в них попадала.
— Попробуй еще немного приглядеться.
Я покачала головой:
— Нет… Нет, ничего не получается, как будто что-то мешает мне смотреть…
— Тогда отвлекись и подумай о чем-нибудь совсем непохожем, а после, в другой более благоприятный момент снова попытаешься вернуться к этой теме.
— Пожалуй, я так и поступлю, а заодно поделюсь с тобой кое-чем интересным из того, что мне удалось вспомнить ранее, — сказала я.
— Неужели ты это говоришь? — засмеялся он в ответ. — Я так соскучился по твоим рассказам о далеком прошлом, что готов выслушать даже очень неприятную историю о какой-нибудь твоей страстной любви к неизвестному сеньору.
— Нет, — ответила я, усмехнувшись, — несмотря на то, что прошлое действительно будет очень далекое, такое про которое проще сказать «в старые добрые времена», чем назвать какую-то точную дату, история будет совсем не о том. На этот раз, речь снова пойдет о нас с тобой, и никаких страстных сеньоров здесь не будет.
— Ну что ж, тем лучше. Я с нетерпением жду начала повествования, хотя мне уже стоит привыкнуть к тому, что прежде чем приступить к рассказу, ты любишь еще четверть часа объяснять мне, какие именно сомнения охватывали тебя во время последних воспоминаний.
Я махнула рукой:
— Ты все шутишь! А тем не менее, мне действительно придется сделать некоторое введение прежде чем ты узнаешь, чем мы с тобой занимались в далекие дохристианские времена. Дело вот в чем. Помнишь, когда я только начинала вспоминать, я говорила тебе, что речь этих людей из прошлого довольно-таки замысловатая, и мне трудно передавать ее слово в слово? Так вот, в этот раз меня поразило нечто иное. Представь себе, что даже будучи бедной полуслепой сиротой, путешествующей по пропыленным дорогам Франции, я имела в десять раз больший запас слов, чем в этой жизни. Создавалось такое впечатление, что в том времени, к которому относится эта история, люди просто не нуждались в изъяснении своих чувств длинными предложениями. Они говорили отрывисто, даже довольно резко, а в большинстве случаев вообще старались объясняться только жестами или междометиями.
— А на каком языке они говорили?
