Первой мировой войны к нему прислушались и стали раскрашивать как форму солдат, так и технику.
После смерти первой жены от туберкулеза Эббот замкнулся в себе, прослыл чудаком и оказался во власти ипохондрических мыслей о том, что они с детьми закончат так же, как Кэти. У него был огромный дом в Дублине (Нью-Гэмпшир), по которому, как говорят, свободно бродили ласки и суслики, летали совы (любовь к животным у художника достигала весьма крупных размеров; может быть, она служила для него источником вдохновения). Сам дом постепенно превратился в подобие санатория: работал Эбботт утром, а днем часами гулял с детьми в горах, полагаясь на целебный горный воздух. Спала вся семья, включая новую супругу Тейера, большую часть времени на воздухе, под ковриками из медвежьих шкур. Сон на улице в туберкулезных санаториях практиковался многие годы как радикальная форма закаливания и укрепления иммунной системы, а также очищения дыхательной системы от бактерий.
Искусствовед Элизабет Ли в своей статье «Терапевтическая красота» (2004), говоря о Тейере, упоминает и довольно нелепые средства защиты от туберкулеза.
Во-первых, он изобрел «ловушку для дыхания» – некую вариацию защитной маски, но только для сна, чтобы бациллы не попадали на подушку человека и тому не приходилось снова ими дышать (с позиций современного учения о путях передачи инфекции такое устройство скорее вредило здоровью, чем предохраняло от чего-либо). А во‐вторых, Ли ссылается на друга семьи Фолкнера и пишет о том, что Тейер носил медицинское нижнее белье, разработанное врачом Густавом Йегером. Он утверждал, что белье из 100 % чистой неокрашенной шерсти предотвращало задержку «вредных испарений» тела, что делало потребителей более бодрыми и здоровыми. О важности правильного теплообмена много говорят и сейчас, термобелье для горных лыж и прочих зимних утех до сил пор делают из шерсти мериносов, однако доктор Йегер полагал, что шерсть защищает от таких болезней, как холера, тиф, дизентерия и туберкулез, поэтому Тейер с удовольствием пользовался такими «доспехами».
Возможно, в фантазиях о вечной жизни, стремясь противостоять постоянно изматывающему его страху за собственное здоровье, Тейер часто изображал своих детей в образе ангелов (довольно болезненных, с бледной прозрачной кожей и горящими глазами). И именно эти творения наряду с военным камуфляжем (какой контраст!) сделали Тейера знаменитым.
Эббот Хэндерсон Тейер. Крылатая фигура. 1889
Помогло то ли закаливание, то ли священная сила искусства, но Мэри, Глэдис и Джеральд остались здоровы и прожили успешную жизнь. Сам Эбботт скончался в 1921 году, и тоже не от чахотки.
Чахоточные музы
История мировой живописи знает немало произведений, на которых изображены больные чахоткой женщины. Поскольку туберкулез во все времена был сильно распространен, получалось, что им страдали многие модели – и натурщицы, и дамы из высшего общества, и некоторые черты, свидетельствующие о болезни, можно обнаружить на портретах красавиц. С другой стороны, именно эти черты и могли быть определяющими в выборе модели, так как образ чахоточной девы часто романтизировался и был невероятно привлекательным для художника, зрителя, возлюбленного… Хрупкость бытия, ускользающая красота – вот философия портрета чахоточной больной. Если же мы будем воспринимать красоту лишь через внешность и «раскладывать» ее на определенные признаки, то без труда найдем на портретах блестящий взгляд из-под густых ресниц, прозрачную бледную кожу, нежный румянец, изящную худобу. Перед вами несколько набросков жизни прекрасных женщин, проживших недолгую жизнь, но оставшихся на холстах в вечности.
Пьеро ди Козимо. Портрет Симонетты Веспуччи. Ок. 1480–1490
Удивительно, но в каждом стиле живописи найдется своя «икона», связанная с чахоткой.
Эпоха Возрождения – Сандро Боттичелли и его Венера. В те времена, в отличие от более поздних реалий, женщины не работали натурщицами, чтобы прокормить себя. Быть изображенной на картине считалось престижным и достойным. Симонетта Веспуччи, девушка из очень богатой и влиятельной семьи, много раз служила для Боттичелли моделью. Он изображал ее Венерой, Флорой, Мадонной, нимфой… Ее образ прочно слился с нашим представлением об эпохе Ренессанса, и ничто в ее внешности, на самом деле, не напоминает о тяжелой болезни, кроме разве что опущенного, «запавшего» левого плеча Венеры… Но ведь и оно по-своему красиво?
Боттичелли пережил свою музу на 34 года и был захоронен в ее гробнице.
Золотой голландский век – Рембрандт ван Рейн: за 8 лет жизни с Саскией ван Эйленбюрх он изображает ее на множестве полотен. Пожалуй, примером хрупкой ускользающей красоты эта женщина служить никак не может, да и красавицей мы бы сейчас ее не назвали. С большинства картин на нас глядит довольное лицо с оплывшим овалом и мелкими чертами. Но один из первых (и самых известных) ее портретов действительно нежен и трогателен – художник изображает беременную Саскию в образе Флоры, богини весны. Нежный румянец, прозрачная кожа, предчувствие новой жизни и незнание своей скорой смерти. Саскии пришлось пережить смерть троих своих детей, а рождение четвертого окончательно истощило ее силы – спустя 9 месяцев она умерла от туберкулеза. Незадолго до смерти эта зажиточная дама из высшего света мстительно распорядилась своим наследством так, чтобы лишить средств к существованию своего сына в том случае, если вдовец Рембрандт женится во второй раз. Много несчастий выпало на долю Рембрандта и после гибели Саскии, но это не сломило гения.
Русский классицизм – Владимир Боровиковский и еще одно живописное «клише», еще одна знатная дама, Мария Лопухина. Нежный, тонкокожий типаж, воздушное платье с голубым поясом, прелестные кудри – всё это знакомо даже тем, кто не сильно разбирается в живописи. Как и Симонетта Веспуччи, в возрасте 23 лет она скончалась от чахотки; портрет был написан задолго до этого, а после смерти оказался окружен недоброй славой. Отец Марии, Иван Толстой, был известным мистиком и масоном. Высшее общество развлекалось порой самыми мрачными способами: так, была выдумана легенда о том, будто душа умершей переселилась в портрет и забирает жизни юных девушек, на него поглядевших. Впрочем, имена конкретных жертв портрета остались неизвестны, а со слухами было покончено после выставления картины в 1880 году в Третьяковской галерее, где она находится и по сей день.
Серебряный век – Константин Сомов и «Дама в голубом». Этому не самому известному художнику удалось создать чистый, глубокий, трагический образ, а писал он его с Елизаветы Мартыновой, которая уже к моменту начала работы над картиной была серьезно больна. Создание портрета длилось три года и прерывалось поездками художника в Париж
