Жак. Это годилось бы для других; но для вас!..
Трактирщица. Увы, и для меня в первую очередь! Ах, как мы глупы! Хоть бы эти гадкие мужчины выгадывали от перемены!.. Но оставим это. Как же она поступит? Она еще не знает, она обдумывает.
Жак. Что, если пока она обдумывает…
Трактирщица. Правильно сказано. Обе наши бутылки пусты… («Жан!» – «Что прикажете, сударыня?» – «Принеси две бутылки из тех, что стоят в глубине за дровами». – «Слушаюсь».) И вот, подумав, госпожа де Ла Помере остановилась на таком плане. Она знавала когда-то одну провинциалку, ради тяжбы приехавшую в Париж вместе со своей дочерью, молодой, прекрасной и хорошо воспитанной девицей. По дошедшим до маркизы слухам, эта женщина, разоренная проигрышем процесса, дошла до того, что открыла притон. У нее собирались, играли, ужинали, и обычно один или два гостя оставались и проводили ночь либо с матерью, либо с дочерью, по своему выбору. Маркиза приказала одному из своих людей разыскать этих особ. Их нашли, пригласили к госпоже де Ла Помере, которую они едва помнили. Эти женщины, принявшие имя госпожи и мадемуазель д'Энон, не заставили себя дожидаться: на другой же день мать отправилась к маркизе. После полагающихся учтивостей госпожа де Ла Помере спросила у д'Энон, что она делала раньше и чем занимается теперь, после проигрыша тяжбы.
«Признаюсь вам откровенно, – возразила та, – что я занимаюсь опасным, гадким и малодоходным ремеслом, которое мне противно, но приходится по одежке протягивать ножки. Я уже было решилась отдать дочь в Оперу, но у нее только маленький камерный голосок, и она всегда была посредственной танцовщицей. Во время тяжбы и после нее я водила мою дочь к судейским, к вельможам, к прелатам, к откупщикам, которые брали ее на время, но затем бросали. И не потому, что она не была прелестна как ангел, не обладала благородством и грацией, а лишь оттого, что она лишена всякой склонности к разврату и что у нее нет никакого таланта оживлять бессилие пресыщенных мужчин. Но больше всего повредило нам то, что дочь влюбилась в одного аббатика из благородных, нечестивого, неверующего, распутного, лицемерного и вдобавок еще врага философии, имени которого я хотела бы вам не называть; но это самый гнусный из всех тех, кто для достижения епископского звания избрал путь самый верный и к тому же менее всего требующий каких-либо дарований. Не знаю, что именно он внушал моей дочери, приходя каждое утро читать ей пасквили, которыми выслуживал себе обед, ужин или плохонькую закуску. Будет ли он или не будет епископом? По счастью, они поссорились. Моя дочь спросила его как-то, знает ли он тех, против кого пишет, и он ответил: „Нет“; спросила, придерживается ли он сам иных взглядов, чем те, над которыми смеется, и он ответил: „Нет“; тогда она дала волю пылкости своего нрава и заявила ему, что он самый злобный и фальшивый из окружающих людей».
Госпожа де Ла Помере осведомилась, пользуются ли они большой известностью.
«К сожалению, слишком большой».
«Насколько я вижу, вы не особенно дорожите своим ремеслом?»
«Ни капельки не дорожу, а моя дочь каждый день повторяет мне, что самое жалкое положение кажется ей лучше нашего; и ее постоянная грусть окончательно отвращает от нее…»
«А если бы мне вздумалось устроить вам обеим самую блестящую судьбу, вы бы согласились?»
«Мы бы согласились и на гораздо меньшее».
«Но мне надобно сначала знать, обещаете ли вы мне строго соблюдать те советы, которые я вам буду давать».
«Каковы бы они ни были, вы можете быть в этом уверены».
«И вы будете выполнять мои указания по первому моему требованию?»
«Мы будем нетерпеливо их ждать».
«Этого с меня достаточно; возвращайтесь домой; вы не замедлите их получить. Пока что избавьтесь от своей обстановки, продайте все, не оставляйте себе даже платьев, если они яркие; это противоречило бы моим планам…»
Жак, который начал заинтересовываться, сказал хозяйке:
– Не выпить ли нам за здоровье госпожи де Ла Помере?
Трактирщица. Охотно.
Жак. А также госпожи д'Энон.
Трактирщица. Идет.
Жак. Вы не откажетесь также выпить и за мадемуазель д'Энон, у которой приятный камерный голос, мало способностей к танцам и меланхолия, принуждающая ее к печальной необходимости принимать каждый вечер нового любовника.
Трактирщица. Не смейтесь. Нет ничего хуже. Если б вы знали, какая это пытка, когда не любишь…
Жак. За мадемуазель д'Энон, которая терпит такую пытку!
Трактирщица. Выпьем.
Жак. Хозяйка, любите ли вы вашего мужа?
Трактирщица. Я должна хорошенько подумать, прежде чем отвечу.
Жак. В таком случае вас следует пожалеть, так как, насколько мне кажется, у него отличное здоровье.
Трактирщица. Не все то золото, что блестит.
Жак. За отличное здоровье вашего трактирщика!
Трактирщица. Пейте один.
Хозяин. Жак! Жак, друг мой, ты слишком усердствуешь.
Трактирщица. Не беспокойтесь, сударь, это благородное вино; завтра и следа не останется.
Жак. Ну, раз завтра не останется и следа, а сегодня вечером мне наплевать на свой рассудок, то разрешите, сударь, разрешите, хозяюшка, еще один тост, который близок моему сердцу, – тост в честь аббата мадемуазель д'Энон.
Трактирщица. Фи, господин Жак! Ведь это же лицемер, честолюбец, невежда, клеветник, нетерпимый человек – так, кажется, называют тех, кто охотно удавил бы всех инакомыслящих.
Хозяин. Вам неизвестно, любезная хозяйка, что этот самый Жак – своего рода философ и что он очень интересуется мелкими глупцами, которые позорят себя и то дело, которое они так плохо защищают. Жак говорит, что его капитан называл их противоядием от всяких Юэ33, Николей34 и Боссюэ35. Он ничего в этом не смыслил, да и вы тоже… Ваш муж уже лег?
Трактирщица. Давным-давно.
Хозяин. И он позволяет вам беседовать таким образом?
Трактирщица. Наши мужья хорошо закалены… Госпожа де Ла Помере садится в карету, разъезжает по предместьям, наиболее отдаленным от квартала, где живут мать и дочь д'Энон, снимает маленькую квартирку в приличном доме, поблизости от приходской церкви, меблирует ее со всей возможной поспешностью, приглашает д'Энон с дочерью к обеду и водворяет их там в тот же день или несколько дней спустя, оставив им предписание относительно поведения, которого они должны были придерживаться.
Жак. Хозяйка, мы забыли выпить за здоровье госпожи де Ла Помере и маркиза Дезарси; это непристойно.
Трактирщица. Пейте, пейте, господин Жак, погреб еще не опустел… Вот ее предписание, или, по крайней мере, то, что я из него запомнила:
«Вы не будете посещать публичных гуляний, дабы вас не узнали.
Вы не будете никого принимать, даже соседей и соседок, чтобы казалось, что вы живете в полном уединении.
Вы с завтрашнего дня прикинетесь ханжами, дабы вас почитали за таковых.
Вы обзаведетесь одними только благочестивыми книгами, дабы ничто в вашем окружении не могло вас выдать.
Вы не пропустите ни одного богослужения в вашем приходе как в праздники, так и в будни.
Вы добьетесь доступа в приемную какой-нибудь обители; болтовня затворниц может принести нам пользу.
Вы сведете близкое знакомство с викарием и священниками вашего прихода, так как мне могут понадобиться их свидетельские показания.
Вы никого из них, как правило, принимать не будете.
Вы дадите себе труд исповедоваться и причащаться по меньшей мере два раза в месяц.
Вы примете свое родовое имя, так как оно звучит благородно и так как рано или поздно о вас наведут справки в вашей провинции.
Вы изредка будете раздавать мелкие пожертвования, но сами ни под каким предлогом ничего не будете принимать. Надо, чтоб вас считали ни богатыми, ни бедными.
Вы будете прясть, вязать, вышивать и отдавать свою работу для продажи дамам-патронессам.
Вы будете соблюдать величайшую умеренность: две крошечные порции из харчевни – и это все.
Ваша дочь не будет выходить на улицу без вас, так же как и вы без нее. Вы не пренебрежете никакими средствами, чтобы без особых усилий послужить для других назидательным примером.
Особенно, повторяю вам, вы не должны пускать к себе священников, монахов и святош.
По улицам вы будете ходить с опущенными глазами; в церкви для вас не будет существовать ничего, кроме бога.
Согласна с тем, что это суровый образ жизни, но он продлится недолго, и я обещаю вам крупнейшую награду. Подумайте, посоветуйтесь; если эти стеснительные условия превышают ваши силы, то скажите мне откровенно: я не обижусь и не удивлюсь. Я забыла вам также напомнить, чтобы вы приучили себя к мистическому пустословию и освоились с историей Ветхого и Нового завета, дабы вас принимали за закоренелых святош. Прикиньтесь янсенистками или молинистками, по вашему усмотрению; но лучше всего придерживаться взглядов вашего священника. Не забудьте при всяком случае ни к селу ни к городу ополчаться против философов; кричите, что Вольтер антихрист; заучите наизусть произведение вашего аббатика и цитируйте его, если понадобится…»
