шагаю к Анжеле, которая подскакивает на ноги и выбегает из спальни.
— Оставь ее, — Мирон Львович тянется к смартфону на прикроватной тумбе.
— Ей нужна помощь, — я растерянно оглядываюсь на него, — или хотя бы поддержка. Или дружеский разговор. Вот у нее разбито сердце, а вы сухарь!
Мирон Львович переводит взор с экрана телефона на меня. Он удивлен. Конечно, я через секунды три понимаю, что вряд ли я как-то могу помочь Анжеле. Я переспала с ее бывшим женихом, и она была готова меня пристрелить.
Мирон Львович прикладывает телефон к уху, глядя на меня, и через несколько секунд говорит:
— Антон, ко мне явилась Анжела со стволом. Прими меры.
Вспоминаю беседу с Виталием, который заявил вчера, что у Мирона Львовича к каждому свой подход, и в страхе за жизнь и достоинство его невесты, выскакиваю в коридор.
— Анжела! — бегу вниз по лестнице и торопливо преодолеваю гостиную, следуя на звуки рыданий. — Анжела! Тебе пора валить! Мирон Львович позвонил какому-то Антону! Анжела!
Залетаю в столовую и притормаживаю на пятках. Анжела режет ножом мой пиджак, втаптывая брюки в осколки, лужицы вина и объедки. Рядом валяется изгвазданный и разодранный топ.
— Антону?! — она замирает, бледнеет и вздрагивает. — Вот черт!
Отшвыривает нож и варварски изрезанный пиджак и кидается к дверям в истеричной панике.
— Как ты мог? — толкает Мирона Львовича, который широким шагом входит в столовую, и бежит прочь. — Ненавижу тебя! Ненавижу!
Вот знала бы, что мне на рассвете бывшая невеста Мирона Львовича направит дуло пистолета в лицо, то я, пожалуй, после ужина сбежала домой. Не хочу быть участницей чужой личной жизни, что пошла по одному месту из-за пьяной ошибки. Вот я тоже налакалась и шагнула в пропасть. И чем окончится мое падение, если в свободном полете не пристрелят?
На цыпочках обхожу осколки, печально поглядывая на испорченную одежду, и со вздохом обуваюсь, оперевшись рукой о стол. Хоть туфли уцелели, и на том спасибо.
— Кто такой Антон? — подхожу мрачному Мирону Львовичу и заглядываю в его злое лицо. — Кого вы натравили на даму, и делаю акцент, — с разбитым сердцем?
— Ее отца, — невесело хмыкает.
О, кажется, я опять ошиблась в Мироне Львовиче. Я подумала, что он позвонил какому-нибудь головорезу, который занимается надоедливыми и истеричными бывшими, но раз Анжела так испугалась отца, то там серьезный мужик.
Через несколько секунд молчания и игры в гляделки с Мироном Львовичем выхожу, цокая в тишине каблуками. Мне надо подышать свежим воздухом, собрать мысли в кучу и осознать произошедшее. Жизнь моя стала слишком богата на события.
Шагаю по дорожке, вымощенной каменной кладкой, к беседке у пруда.
Сажусь на скамью и смотрю на зеленые округлые листья на спокойной глади воды и вслушиваюсь в трели утренних пташек и шелест ветра в кронах сосен и елей. Голова кружится от свежести и прохлады.
Отличное местечко для утренней медитации, успокоения и молчаливого созерцания. Сегодня могла окончиться моя жизнь из-за отчаянной ревности отвергнутой невесты, но я все жива. Я так была далека от мира богатых, и в нем очень неуютно: женщины в нем капризные, а мужчины — самодовольные упрямцы.
— Ты удивляешь, Софушка, — рядом присаживается Мирон Львович и протягивает белую кружку черного чая с долькой лимона.
— У меня не было цели вас удивить, — принимаю подношение. — Я была напугана.
— А на тот момент я бы так не сказал, — подносит к губам кружку и усмехается. — Ты будто каждый день бываешь на перестрелках.
— Если бы я каждый день была на перестрелках, Мирон Львович, то всегда носила с собой оружие.
— Справедливо.
В тишине пьем чай, а затем я тихо говорю:
— Вы бы могли простить Анжелику, если бы она была вам дорога.
— Она меня предала, — сжимает ручку кружки в пальцах.
— Все ошибаются, Мирон Львович, и надо уметь прощать.
— Я в этом вопросе принципиален. Женщина должна быть верной, — вытягивает ноги и сбрасывает туфли. — Точка.
Любуюсь благородным профилем непримиримого гордеца. Боже, когда красивый богатый мужчина говорит о принципах и верности, сердце замирает. Очень любопытно, с кем Анжела позабавилась? Кто смог затмить Мирона Львовича?
— С кем? — задаю короткий вопрос и во все глаза смотрю в его лицо.
— С каким-то студентом, — ледяным голосом отвечает и присасывается кружке.
— О… — моргаю и отхлебываю горячего чая, — понятно.
Мирон Львович поворачивает ко мне лицо и молча поджимает губы.
— Выбрала нищего неудачника. Художника, мать твою, и поэта, — голос хрипит ревностью и злостью.
— Если бы она выбрала мажора, то ситуация бы кардинально изменилась?
Мирон Львович резко поднимается со скамьи, отставив кружку в сторону, и покидает беседку. Стоит у пруда и молчит. Грустная, конечно, история, но лучше бы она прошла мимо меня. Слышу урчание жабы, и поднимаюсь. Дефилирую к бережку, сажусь у воду на корточки и высматриваю среди осоки и камней пупырчатую певицу.
— Где?
— Что? — не понимает Мирон Львович.
— Жаба, — поднимаю взгляд.
Переводит взор на пруд и хмурится, выискивая глазами громкое земноводное. Затем вскидывает руку:
— Там, Софушка.
Вглядываюсь в траву, торчащую клочками из воды, и замечаю среди влажных камней бурую жабу. Жирную такую, с толстыми