Серега повернул лошадь, порысил вниз, поднял две скрещенные руки: стой.
Увидели. Остановились. Знаками Духарев показал: двое – ко мне, остальным – ждать. Соскочил с лошадки, размял ноги, заодно проверил амуницию. В порядке амуниция: ножны гладкие, стрела из колчана сама выскакивает. Может, стоит ребятам уйти с дороги в Степь? Так ведь табун все равно в траву не положишь. Черт с ним, с табуном! Но – раненые?
Пока он раздумывал, подскакали товарищи. Машег и Гололоб.
– Чего там? – с показной ленцой осведомился Гололоб.– Опять степняки?
– Кто-то едет,– Сергей взобрался на Пепла, а заводную хлопнул по крупу, чтобы отошла.
Машег уже взлетел на взгорбок, не останавливаясь, поскакал вниз. С макушки наблюдать лучше, но и сам наблюдатель заметнее.
Духарев и Гололоб нагнали его через минуту.
– Возы идут,– спокойно сказал Машег.
Серега прищурился: ни хрена не видать. Как глазастый хузарин ухитрился определить, что – возы? По пыли, что ли?
– По пыли,– подтвердил Машег.– Верховые по-другому пылят.
Нельзя сказать, что встреча с торговым караваном не сулила никакой опасности. Иной купец, что путешествует с сильной охраной, при случае не откажется присвоить имущество более слабого коллеги. Или присоединить к своей челяди еще десяток рабов.
– Проверить надо,– сказал Гололоб.
– Проверим,– согласился Машег и пустил коня легким галопом.
Боевой конь у хузарина был знатный, поджарый, мускулистый, зад широкий, а голова – махонькая, аккуратная. В скачке этот конь с легкостью доставал Пепла.
Правда, у Пепла и всадник был килограммов на тридцать тяжелей.
Машег оказался прав. Действительно, возы.
И никакой охраны. Человек двадцать смердов, дюжина тяжело груженных телег. Соль.
На всадников чумаки[18] поглядели настороженно, но поздоровались.
Сергей с Машегом отъехали в сторону, предоставив говорить Гололобу. У высоченного Духарева был уж очень грозный вид. А Машег, наоборот, был с виду совсем не страшен. Хотя для понимающего человека хватило бы разок взглянуть на выгнутый наружу лук хузарина, чтобы усомниться в его безобидности.
Минут через пять Гололоб подъехал к своим, а чумацкие возы поскрипели дальше.
«Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем!» – передразнил солевозов Гололоб.
– Думаешь, врут? – предположил Духарев.
– Может, и врут. А может, и впрямь этой дорогой теперь никто, кроме них, не ездит. И баб с ними нету,– добавил он с огорчением.
Машег засмеялся.
– Поскачу к нашим,– сказал Гололоб.– Скажу: можно двигаться.
Он развернул коня, обогнал возы, перевалил через пригорок. Поднятая пыль повисла в неподвижном воздухе. Духарев и хузарин остались вдвоем.
– Что-то мне в этой ситуации не нравится…– пробормотал Сергей.
– Ты о чем, старшой?
– Не нравится мне что-то, а что – понять не могу.
– Они нас видели,– флегматично произнес Машег.
– Ну не убивать же их теперь?
– Можно и убить. Догнать?
Светлые, широко посаженные глаза его на загорелом лице – как прозрачные лужицы. Кивни Духарев – и через пару минут возчики будут мертвы.
– Мы не нурманы,– сказал Сергей.
Машег неотрывно глядел вслед возчикам. Если бы выбор предоставили ему, он бы не колебался.
Но Духарев так не мог. Хотя и понимал: оставить чумаков в живых – значит, рискнуть жизнями своих друзей. И все равно он не мог убивать людей просто из осторожности. Даже в этом мире, где жизнь смерда стоила столько же, сколько хорошая лошадь. Или вообще нисколько. Один щелчок тетивы, один взмах меча… И все – по Правде, черт возьми!
– Поехали,– отрывисто бросил Духарев.– Чему быть, того не миновать!
Глава тринадцатая
Сон
Устах отобрал у чумаков телегу. Возможно, это была ошибка. Такая же, как то, что возчиков оставили в живых. Но телега была нужна для раненых. Волов, правда, отдали хозяевам. Вместо них запрягли пару лошадей. Потеряли больше часа, пока переделывали упряжь.
Вопреки ожиданиям, раненный в бок Вур чувствовал себя неплохо, а вот парню с продырявленным плечом становилось все хуже. Из-за него пришлось остановиться на ночлег до захода солнца и развести костер. Устах поил его целебным настоем и дал макового отвару, чтобы уменьшить боль.
А спасенный парс к вечеру совсем ожил. Бормотал что-то по-своему, а потом взял да сунул руки в огонь. И продержал в пламени почти десять ударов сердца. Видевшие это Понятко и Шуйка так и ахнули. Понятко схватил ладонь парса. Множество подживших царапин, алое пятно татуировки посередине… И никаких следов ожога.
– А еще так сможешь?
Парс криво улыбнулся и снова сунул руку в костер.
– Как ты это делаешь? – жадно спросил Понятко.
– Ты не поймешь,– сказал парс.
– Глянь-ка,– сказал Сереге Устах.– Что там твой полонянин творит?
Они присели на корточки у огня.
– Ну-ка, еще! – потребовал Устах.
Парс в третий раз коснулся огня.
– Видел я, как на угольях пляшут,– заметил Устах.– Такого еще не видал. Что ж ты, чародей, печенегам так просто дался?
– Так вышло,– спокойно ответил парс.– Я не чародей.
– А кто?
– Ясновидец. Ведун по-вашему.
– Ведун, ведун, а степнякам попался! – засмеялся Шуйка.
– Язык придержи,– одернул Устах.
– Не слушай его,– сказал варяг, обращаясь к парсу.– Молодой, дурной.
Серега пододвинул к себе чье-то седло. Не умел он долго – на корточках.
Парс через огонь глядел на него. Морда ободрана, одежка с чужого плеча, сущий бомж. Но взгляд – как у рыси.
– Что уставился? – с нарочитой грубостью бросил Духарев.
Ведуны, колдуны… Что чуют они в нем такого, что одни сразу заискивать начинают, а другие посохом огреть норовят.
Парс вместо ответа еле заметно подмигнул подбитым глазом. Мол, мы-то с тобой знаем…
Духарев на людях выспрашивать его не стал. Еще наболтает лишнего. А командир должен об авторитете заботиться. И о деле.
– В карауле сегодня Чекан, Гололоб, Рахуг и Щербина,– распорядился он.– Всё. Костер гасить и спать.
И ушел, не дожидаясь выполнения команды. Хороший командир и мысли не допускает, что его распоряжения пропустят мимо ушей.
К середине ночи раненному в плечо стало совсем худо. Он бредил, выкрикивал незнакомые имена, звал родовичей. От его криков Серега просыпался раз шесть. Вдобавок и снился ему какой-то кошмар. Голый человек, привязанный к четырем вбитым в землю кольям. Вокруг – черные тени в печенежьих шапках. Серега видел все как будто сверху. И очень отчетливо. Распятый на земле был избит. На безволосой груди – сизая татуировка: две когтистые птичьи лапы. Какого он роду-племени – Серега во сне определить не мог. Ясно только, что не славянин и не из скандинавов.
Привязанного пытали. Без особых изысков – раскаленным железом. Пытуемого Серега видел очень ясно, а вот палачи выглядели смутными тенями. У них были отрывистые угрожающие голоса. Привязанный сначала не говорил ничего. Только вопил, когда жгли. Серега видел, как он извивается, как дергаются птичьи лапы на блестящей от пота груди. Не только видел, но даже обонял вонь паленого мяса… Тот, кого мучили, внезапно разразился длинной торопливой речью. Серега не понял ни слова, но понял, что человек сломался. И точно. Мучить его сразу перестали. Тени-палачи расступились.
Вот этого Серега видел так же отчетливо, как и голого. Широкоплечий, смуглый, увешанный золотом. Черная борода главы палачей был заплетена в тонкую косицу. Но даже с этим сомнительным украшением он выглядел властно и устрашающе. Пленник, трясясь и поскуливая, произнес короткую речь. Серега, не понимая смысла, тем не менее ощущал, что голый говорит о нем, Духареве. Серега протянул длинную-длинную руку, взял пленника за горло… Но восковые пальцы не сжимались, и пленник продолжал говорить.
Властному речь понравилась. Пленника освободили, мазали ожоги каким-то вонючим жиром. Пленник кричал…
Серега проснулся, сел. Дурной сон все еще стоял перед глазами, Духарев помотал головой, отгоняя кошмар, огляделся…
Светало. Раненый перестал кричать, бормотал что-то жалобное. Рядом с ним сидел Устах.
Что-то мелькнуло в траве. Собачонка. Мышей ловит, бездельница! Вокруг лагеря паслись кони. Трава была влажной от выпавшей росы. Серега смочил ладони, провел по лицу. Затем подошел у Устаху, присел рядом на корточки:
– Как?
Вместо ответа его друг размотал повязку. Края раны почернели, от нее шел дурной запах.
Устах провел указательным пальцем по горлу.
– Дай ему день,– попросил Духарев.– Может, выправится?
Синеусый варяг кивнул.
– Поднимай бойцов,– сказал Сергей.– Тронемся пораньше. Как-то мне… беспокойно.
«Рассказать ему сон? Ладно, еще успеется».
Выяснилось, что ночью парс смылся. Серега напустился на часовых: кто прохлопал?
Но за караульных вступился Машег, напомнил:
– Он же чародей. Глаза отвел. Пускай. На что он нам?
– Да,– поддержал хузарина Устах.– Сбег – и хорошо. Без него спокойней.
