Как раз в это время Дэннис Кэрни, который некоторое время участвовал в нашей кампании по борьбе с браконьерством, поступил на службу в департамент охоты. Управление по делам национальных парков направило его в Восточный Цаво на должность помощника смотрителя по транспортным средствам и механизмам.
Как-то утром Дэвиду сообщили, что в тюремном лагере Маньяни (примерно в сорока милях от нас) в загон для телят забрался лев; выбраться оттуда он не может и в лагере страшный переполох. Дэвид взял с собой Дэнниса, и они отправились на место происшествия. Оказалось, что в одной из секций телятника вместе с телятами заперли девятимесячную львицу, как-то ухитрившуюся ночью забраться туда. К утру ей стало так плохо, что она уже не могла стоять на ногах.
Накинув зверю на голову брезент, Дэвид и Дэннис вытащили львицу из загона. Маленькая львица совсем не сопротивлялась. Внимательный осмотр показал, что привело ее в такое печальное состояние: морда страшно распухла, а из носа торчала игла дикобраза. Ее тут же без труда удалили, а львицу поместили в клетку, стоявшую в кузове «лендровера», и привезли в Вои. Я быстро смешала молоко с глюкозой, и маленькая львица жадно вылакала эту питательную смесь. Уже через полчаса она настолько окрепла, что смогла встать. Мы хорошо накормили ее мясом и затерли в старом курятнике, где когда-то жил Пиглет.
Хиглети и Пикл с огромным интересом следили за всеми нашими действиями. Львица их очаровала. Они не смогли сдержать своего любопытства, все время бегали вокруг клетки, обмениваясь взволнованными замечаниями, и иногда присаживались на задние лапы, чтобы получше рассмотреть зверя.
На следующий день львица была уже на пути к полному выздоровлению. Когда мы заглянули в зарешеченное окно, она громко зарычала и бросилась на нас. Мы поспешно отступили. Теперь львица казалась намного больше ростом, чем представлялось сначала.
Возле курятника Дэвид соорудил еще и ограду из металлических решеток, чтобы выздоравливающее животное могло выходить наружу и греться на солнышке. Звон и грохот, сопровождавшие эту работу, звучал как аккомпанемент грозному рычанию, доносившемуся из курятника.
Кормить нового приемыша пришлось мне. Это потребовало весьма крепких нервов. Сначала львицу надо было заманить в противоположный от двери угол клетки, что осуществлялось довольно просто — ей что-нибудь бросали туда. После того как внимание львицы сосредоточивалось на приманке, я быстро открывала дверцу, бросала кусок мяса и захлопывала ее, пока зверь мчался в мою сторону. Хотя нас и разделяла металлическая преграда, требовалось немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не отпрянуть, когда на стенку клетки с рычанием кидался этот живой клубок ярости.
Мы назвали львицу Амбер. Дня через два-три она стала поспокойнее: лежала совсем тихо в то время, когда я сидела у решетки.
Любопытство наших мангуст росло с каждым днем. Хиглети никогда не надоедало наблюдать за Амбер.
Каждое утро он первым делом мчался к клетке, чтобы еще раз взглянуть на нее. Амбер бросалась к решетке, возмущенная дерзостью крошечного существа. Хиглети уже знал, какой прием его ожидает. Поэтому он начинал копаться в воображаемой норке, делая вид, что не подозревает о присутствии львицы. На самом же деле одним глазом Хиглети всегда следил за ней. Все это в конце концов надоедало Амбер, и она ложилась прямо у решетки. Хиглети тем временем подбирался к львице все ближе и ближе, притворяясь, что занят совсем другим делом, до тех пор, пока, наконец, не оказывался на безопасном расстоянии от львицы, но совсем близко от решетки. Эта его настойчивость так забавляла меня, что я довольно часто наблюдала за животными. Однажды Хиглети, уверенный в собственной непогрешимости, расхрабрился и подошел совсем близко. По ту сторону лежала Амбер и, казалось, крепко спала. И надо же случиться такому, что именно в этот момент Хиглети действительно наткнулся на какое-то насекомое и так увлекся, вытаскивая его из ямки, что совсем позабыл про львицу. Амбер быстрее молнии вскочила и с ужасающим рыком кинулась на решетку. Застигнутый врасплох несчастный Хиглети, видимо, решил, что ему пришел конец. Ноги его сработали мгновенно, подбросив в воздух фута на два.
Природа наделила хищников поразительной способностью восстанавливать свои силы: за каких-то шесть недель Амбер совершенно преобразилась.
Теперь, когда львица совсем поправилась, надо было решать ее судьбу. В Цаво природа не так благосклонна к хищникам, как в других парках, где много травоядных животных. Нам казалось, что здесь Амбер не выжить. Было решено выпустить ее в Национальном парке Найроби.
Стив Эллис пообещал нам поселить Амбер там, где есть такие же, как она, почти взрослые львы. Клетку с нашей львицей погрузили в машину, отправляющуюся в Найроби, и мы пожелали Амбер счастья.
Позже мы узнали, что, когда Стив выпустил ее неподалеку от семейства львов, расположившегося на отдых после удачной охоты, Амбер решительно завладела всей добычей. Однажды львица случайно пересекла границу Национального парка, и это послужило причиной ее трагической гибели. Она убила несколько домашних уток, за что Амбер застрелили в двадцати милях от Лимуру.
Теперь у Хиглети снова было много свободного времени, и он возобновил свои походы в заросли. Его часто сопровождала Пикл, ставшая почти взрослой мангустой. Когда они уходили, я очень беспокоилась, особенно за Пикл, которая все еще не имела такого опыта, как Хиглети.
Однажды ранним утром обе мангусты ушли. К вечеру, когда они не вернулись, меня охватило необъяснимое предчувствие беды. На машине я отправилась на поиски. У главных ворот мне сказали, что совсем недавно мангуст видели здесь, и всего каких-то полчаса назад они свернули на боковую дорогу. Я проехала по ней около мили. Вдруг какое-то движение привлекло мое внимание к обочине дороги: на земле крупный орел клевал маленького зверька. Я остановила машину. Стоило мне приблизиться, как орел взмыл в воздух, не выпуская, однако, из когтей своей добычи — я узнала маленькую Пикл. Спотыкаясь, я продиралась сквозь заросли за птицей, кричала, хлопала в ладоши, надеясь, что орел испугается и бросит зверька, но он улетал все дальше и дальше. Вскоре орел совсем исчез из виду. Опустившись на землю, я заплакала. И тут почувотвовала, что кто-то трется о мою спину. Это оказался Хиглети. Вид у него был явно виноватый.
Трагическая гибель Пикл долго не давала мне покоя. Несколько утешало то, что смерть наступила, по-видимому, мгновенно. Хиглети, вероятно, был сильно напуган и какое-то время тоже находился в подавленном состоянии. Он сидел дома, а если куда и выходил, то все время поглядывал на небо. Но страсть к путешествиям постепенно вновь овладела им, и Хиглети стал исчезать из дома, пропадая иногда по нескольку дней. Однажды он пропал совсем, и мне пришлось примириться с мыслью, что Хиглети ушел навсегда.
