Милое, лохматое и безобидное с виду, но кусачее, как стая бешеных вирр, если не в настроении.
Уж не знаю, какого эффекта добивались ученые с Сеймура, когда выводили этот экспериментальный образец по описанию из какой-то хавранской книжки, но… Шесть дней из семи я завидовала подругам, что у их фамиляров все было поменьше. И уши, и острота зубов, и аппетит. Потому как Фиджериус, в те славные времена, когда не кусался, или грыз все вокруг, или подслушивал.
Поскольку мизауры у нас не водились, то и инструкции к ним никакой не прилагалось. Ни по питанию, ни по приручению. Иногда мне казалось, что сеймурчане – ученые из мира порталов и открывателей – подарили его матери в качестве шутки. Или даже в наказание.
Отказаться она не смогла (научные связи в Междумирье и без того хлипкие, никто не бежит первым делиться опытом). Так что этот лохматый гаденыш живет у меня с двенадцати.
Мизаур активно шевелил круглыми локаторами, что не предвещало ничего хорошего. Сейчас на мордочке Фиджа уже пробивался светлый пух. Еще пара недель, и он окончательно сменит шоколадную шерстку на белую, как обычно случается по осени.
– И что за диагностика, Эйфф? – пытливо уставился Фидж большими голубыми глазами. Отсюда услышал! – И какой еще Рэдхэйвен?..
– Такой Рэдхэйвен! – нервно фыркнула, жмурясь от дурацких ночных видений. Это просто сон. Просто сон. – Какой надо Рэдхэйвен!
– Кому надо? – с интересом уточнил гаденыш, аккуратно прикусывая мой просунутый палец. Не больно, так что это можно было расценить как ласку.
– Кому угодно, кроме меня, – прошептала сердито, выковыривая несносное создание из клетки.
– А Эйфф уверена? – прищурил голубые окуляры. – Тогда зачем Эйфф такая красная, как керрактская каэра о четырех плавниках?
Я закатила глаза: фамильяр у меня тоже был теоретик. Обожал проверять факты и делать всякие дурацкие выводы.
Только если я по ночам читала научные труды, Фидж получал знания иначе. Попросту подслушивал все, о чем говорят вокруг – начиная с ученых на Сеймуре, продолжая маминой лабораторией и вот, заканчивая академическим питомником.
Порой подкрадывалось отвратительное ощущение, что это ушастое чудовище (ладно, допустим, чудо) знает больше меня. Особенно о маминой работе. Она брала его с собой, пока жива была… Но он никогда не делился воспоминаниями.
Я слышала, что до меня у него была другая хозяйка, но о ней Фиджериус тоже никогда не говорил. Маленькая девочка лет четырех или пяти, что однажды провалилась в спонтанный портал и не нашлась. Родители-ученые вывели «чубурашку» ей в подарок. Он тогда был совсем крохой. Может, даже не так больно кусался.
Опасная это штука – гулять между мирами. От ставшего ненужным мизаура, напоминавшего о беде, избавились. Передали его в Эррен – «хоть на опыты, хоть в зоопарк», так Фидж к маме и попал.
– Эйфф просто устала и местами сильно… «помята». Некоторыми. Местами, – объяснила я.
Прижала к себе шоколадную тушку и двинулась мимо дикобразов, угрожающе дребезжащих длинными иглами.
– Покашешшь, где помята? – гаденыш расплылся в предвкушающей улыбке. – Обещала показать… Все-все синяки…
– Надо найти тебе подружку, – проворчала, удрученно вспоминая, что мизаур в Эррене в единственном экземпляре.
Без понятия, когда у них случается половое созревание, но судя по намекам и плоским шуточкам, лопоухий Фидж уже был достаточно взрослым. А с подружкой имелась загвоздка. Вот не могли с Сеймура прислать этих тварей в паре?
***
Я отрешенно смотрела, как Рисса достает из рюкзака свою белую ящерку и та начинает шустро перебегать по ее рукам. Эти двое вовсе не расставались и даже на лекции ходили вместе. Тейкина каффа надменно взирала на нас с самой высокой книжной полки, распушив длинный рыжий хвост, как метелку, которой Долия обычно стряхивает пыль с артефактов.
Фидж плохо ладил с другими магическими существами, но к соседям уже привык. Каффу великодушно игнорировал, с рисскиной ящеркой даже ладил, так что запирать его не требовалось.
Фенрисса что-то говорила, но все мои мысли занимал вархов проклинатель. Вот зачем ему участвовать в диагностике ауры? Я точно без его «экспертного мнения» обойдусь. Это и без столичных снобов малоприятная процедура.
– Имира Сиятельная, покровительница юных дев… Варх Всемогущий, дарами своими… Торум Громовержец, кара небес… Пошлите здоровья магистру Финиусу Мюблиуму… – донеслось до меня рисскино бормотание. Она жмурилась анжарскому небу, посылая молитву к невидимым золотым облакам.
Я в такие моменты старалась ей не мешать: каждый ищет покой там, где обычно находит. Я в библиотеках, Фенрисса – в храмах. Тейка… Судя по звону ее любимой шкатулки, она продалась богу дорогих побрякушек.
– Эта твоя религиозность, Рисс… – протянула Галлатея, когда та открыла глаза и затихла. – Какой в ней смысл?
– Смысл в том, что если ты не можешь с чем-то разобраться сам – попроси помощи, – миролюбиво улыбнулась подруга.
– И как, помогают? – флегматично подняла бровь Тейка. Они с каффой сейчас имели одинаковое выражение лица, и это немного смешило.
– Я верю, что помогут. Потому и молюсь всем богам на всякий случай. Это… кхм… практично, – пожала плечами. – Не только Варху Всемогущему, но и сестре его Имире Сиятельной, и брату его Торуму Громовержцу…
– Гномовержцу! – фыркнула Тея, азартно роясь в коробочке с украшениями.
– А ну как он тебя сейчас молнией шандарахнет, – сурово пригрозила пальчиком практично-верующая Фенрисса.
– Это вряд ли, – расслабленно заявила Галлатея, выуживая добычу – серьги с кроваво-алыми агонитами. – Фух! Я боялась, что забыла их дома…
– Ты невозможна!
– Я привязана к вещам. Они не предают, – Тейка завалилась на подушку и принялась разглядывать, как алые блики перебегают по крошечным агонитам. – Скоро бал… Я не могу уступить Килире и Лети. Сама понимаешь…
– «Дир Папиллон никогда не проигрывают», – заунывно протянула Рисса и, уложив локти на подоконник, уставилась в окно. – Это девиз твоего пра-пра-пра… Варх знает, сколько там этих «пра», Тей! Оно того стоит?
– Стоит. Эти квахарки много на себя берут, – воинственно сощурилась Тейка. – А Гномовержца твоего самого уже… «шандарахнули». Только Варх и остался. Но и он вряд ли прикроет наши голые задн…
– Тея!
– Все самим, все самим. Никто не придет на помощь, как ни кричи, – вздохнула трагично Галлатея, последняя наследница рода дир Папиллон, и притянула к себе шкатулку с блестящими побрякушками. Задумчиво достала из нее ожерелье из ташерского хрусталя
