Да, мне не нравилась эта идея, Ригер был крупный мужик, если что — я не справлюсь. А спать рядом — почти провокация. Но по сути — я взрослая женщина, что там бывает у людей в постели — я и так знаю. Да, изнасиловать меня он сможет… Но и горло ему перерезать потом я тоже смогу. Вряд ли он ожидает от меня такого, а рано или поздно он уснет. Решив для себя этот вопрос, я шустро орудовала иглой.
Низ я сделал тонким, всего в два слоя, все равно под нами будет лапник в несколько слоев, а вот верх и боковины — максимально толстыми. Я пустила на этот спальник все остатки всех тканей. Даже бинты оставшиеся пришила по краям, и куртки, и лоскуты от рубах покойников… Они, конечно, были постираны, но меня, внутренне, все равно передергивало… Осталась только чистая одежда нам на смену, по паре рубах и брюк, сам рюкзак и мое рубище, то самое длинное и грубое платье. Его я планировала использовать как ночнушку. Тем более, что от частых вывариваний в щелоке она немного смягчилась.
Прошло четыре дня… Мы уже тихо «подвывали» от вынужденного безделья.
Успехи в языке меня, конечно, радовали. Нет, я не говорила свободно, но много работала над произношением. Пополнила словарный запас не одним десятком фраз и, в целом, была довольна. Периодически мы прерывали этот языковой «интенсив», вставали и бродили по пещере. Я делала приседания, наклоны и прочее чтобы размяться. Ригер просто ходил кругами. Пещера была достаточно большая, в ней, даже, были ходы и ответвления, но туда мы не совались, а любые нагрузки, наклоны-повороты-приседания я ему запретила. Я не великий врачеватель. Не знаю я точно, сколько времени нужно на полное заживление. Да и в любом случае он будет быстро уставать и слабость чувствовать, пока кровь не восстановится. Тут я вообще не представляла, сколько нужно времени.
Дождь прекратился вечером на пятый день. Еды остались совсем крохи, потому утром я распалила из последних веток на улице маленький костерок, заварила чай и мы доели последние сухари. Рыба кончалась и крупы осталось буквально на два-три раза. Ригер со скандалом потребовал штаны. До этого он ходил в длинной солдатской рубахе. Она почти доставала до колен. Ну, пришлось отдать — швы уже не нуждались в обработке, почти зарубцевались, это даже я понимала, в туалет он ходил сам. Но я строго запретила ему уходить от лагеря. Мало ли — голова закружится и потеряет сознание. И хорошо, если на пляже, а если на спуске или подъеме?
— Ты упадешь и свернешь шею, а мне потом тебя хоронить? Знаешь, сколько сил нужно, чтобы руками могилу выкопать?
— Ты уже кого-то так хоронила?
Я замолчала…
Делится этим мне не хотелось. Ригер, кстати, был довольно деликатен. Когда понял, что я игнорирую его расспросы о жизни в рабстве — перестал их задавать, не настаивал на ответах.
По лесу я шла в легкой панике. Трав я не знала, а знакомые попадались в таком виде, что есть их уже нельзя. Местный щавель, который был нежной и кисловатой травкой, превратился в деревянистые побеги высотой мне до пояса. Более-менее годились в пищу только верхние два листика с побега. Но их было совсем не много. Большинство кустов на макушке имело уже раскрывающиеся соцветия, так что я за час набрала только жалкую горсть. Ягод много, да, но ими слишком-то сыт не будешь. Котелок я насобирала, но жить на одном компоте — грустно. А море с утра было слишком беспокойное, чтобы я рискнула сплавать за ракушками.
— Смотри, Браш, какая красотка тут гуляет!
— Да, Люм, ничего так девка-то!
Я подскочила и обернулась.
Два молодых парня стояли, даже не вынимая луки или ножи.
— Гля-ка, Браш, девка-то с ножичком!
— И не говори! Прям мне чой-та страшно стало!
Они явно насмехались надо мной, но пока подходить не пробовали…
— А я тебе говорил, Браш, что раз раб этот похоронен — значит не ушла она далеко. И пойти могла тока в город.
— Лана-лана, прав ты, чо уж тама…, значит тебе за поимку на двадцать пит больше, всё, как уговаривались… Я, так-та, уговор всегда блюду. Но ведь попользоваться то ей до возвращения можно? И с нее не убудет, и нам приятно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он так весело заржал, как будто говорил не о моей жизни, а о веселом анекдоте.
Не знаю, что именно сработало, то ли его тон, то ли их полная уверенность, что я беспомощна…
С совершенно спокойным видом я стала медленно подходить к ним. Они даже не насторожились, им было так весело ощущать мою беспомощность…
Нож я держала так, как прочитала в одном из фантастических романов. Я не один раз вспоминала этот застрявший в памяти кусок и точно знала, что я должна сделать.
«В опущенной руке и лезвием к верху… Бить нужно в туловище, нанося удар снизу…»
Когда до веселой парочки осталось около двух метров, я, с каким-то диким визгом рванула вперед и воткнула нож в живот тому, кто выиграл деньги — он был ближе… И потянула в верх и на себя…
Удар по голове отправил меня, вместе с кипящим в крови адреналином, в долгое беспамятство…
Глава 23
Очнулась я от сильного пинка по ребрам.
Голова раскалывалась, но даже потереть виски я не могла — кисти рук были плотно привязаны к щиколоткам. Рубаху и брюки этот ублюдок на мне разрезал. Между грудей и на животе были длинные, но не глубокие царапины. Он не слишком церемонился…
Судя по солнцу, в обмороке я пробыла не меньше часа. Скорее — больше, тени прилично сместились. Сильно ударил, тварь. Это тот, который Люм. Он вздернул меня за ворот рубахи, и я оказалась скрюченной, но сидящей.
А где второй? Неловко вывернув голову я постаралась осмотреться. Второй лежал в нескольких метрах от меня в позе эмбриона. Судя по тому, что не стонал и не двигался — сдох. Ну, собаке — собачья смерть…
Новый пинок по ребрам, он встал передо мной, ухватил за волосы и резко задрал мне голову так, чтобы я смотрела вверх, в лицо ему. Боль была дикая. Тот удар в висок… Там, наверное, синяк, а может и рана, хотя крови я не чувствовала. Но он тянул за волосы, намеренно причиняя боль, и даже скалился от удовольствия. Брюки он расстегнул заранее.
— Что, гадина? Не ожидала? Ну, Браша-то ты прикончила, да… А со мной-то и не выйдет! Тока денег больше получу! Ну и сладенького больше достанется! — он гнусно улыбался и второй рукой пытался открыть мне рот.
Глаза у меня сильно слезились, но я смотрела четко ему между бровей, так чтобы он не понимал, что именно не то с моим взглядом. Вроде и в глаза смотрят, а вроде и нет… Я резко мотнула головой и заговорила. Спокойно, размеренно роняя слова, словно мне и торопиться некуда:
— Ты хоть покойника закопай, сладострастник тупой… Ты ведь, тварь, даже не думаешь, что я за тобой приду… Сдохну, а приду! Даже из-за грани — приду! Что, никогда не слышал про такое?! Ну, так я тебе скажу — когда подыхает человек — может одно желание загадать… Как исполнится — так Темный Кай заберет его навсегда. Только мне-то уже всё равно! Как думаешь, ублюдок, какое я желание загадаю?! Давай, сука, развлекайся! Но помни… Я — приду!
И он дрогнул… Он реально дрогнул и повелся на эту страшилку! А может просто испугался моего перекошенного от ненависти лица… Не знаю.
Но он резко оттолкнул меня и отскочил. Выброс адреналина был просто чудовищный и я рванула веревки, которыми были связаны руки и ноги…
Это была ошибка. У меня, естественно, не получилось порвать, а он как будто встряхнулся от моей отповеди и пришел в себя. Ко мне, в прочем, подойти пока не рискнул, но я прекрасно понимала, что это дело времени…
— Ты, дрянь полоумная, меня не пугай! Шкуру с тебя кнутами снимут так, что тебе не до желаний будет! Да и кляп вам в рот вставляют перед смертью, чтобы госпожу молодую воплями не пугали! Я видел сам!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Когда я приду за тобой, тебе видеть нечем будет…
Я отвернулась от него, что бы придать своим словам вес, показать, как мне наплевать на него.
Поэтому момент, когда нож вонзился ему в глаз я пропустила…
Тело Люма еще конвульсивно подергивалось, а передо мной, с ножом Дика в руках, уже стоял Ригер. И тогда я позволила себе выдохнуть…
