что вы решились подойти так близко, чтобы почти в реальном времени вести переговоры. Я ведь чаще всего только надеюсь, что вы получите мое сообщение… Черт…
Он остановил и стер запись. Ни к чему заходить на новый круг: Алекс и так непрестанно корит себя, что слишком мало участвовал в жизни Кита-подростка. Отцовское чувство вины было куда сильнее сыновней обиды. А то, что Кит мог бы сказать сейчас, явно не улучшило бы ничьего эмоционального состояния.
Но что-то же сказать надо?
На время его выручил звонок в дверь. Отключив связь, Кит приказал двери открыться. Мать вплыла в комнату в своей обычной манере. Своей благородной и властной наружностью она пользовалась как дубинкой. Кит ее любил и не думал разлюбить, но видеть предпочитал на экране.
– Где мой мальчик? – широко улыбнулась она. Она не Кита имела в виду.
– Рохи меняет ему подгузник. – Кит подбородком указал в глубину квартиры. – Через минуту выйдет.
– Рокия! Бабушка спешит на помощь.
Рохи терпеть не могла, когда кто-то, кроме родных, звал ее полным именем. Мать, с того дня, как об этом узнала, иначе ее не называла. Кит понимал, что она так пытается выразить любовь и готовность принять в семью. А еще понимал, что идет борьба за власть. Он умел разобраться в кроющемся здесь противоречии, потому что он с этим вырос, а Рохи – нет. Дисфункциональность и идиосинкразии детства для взрослого становятся нормой.
Он прислушался: разговор Жизель и Рохи, лепет Бакари. Слов не различал, зато узнавал интонации. Властный голос матери – компенсация внутренней неуверенности. Добродушная вежливость Рохи – маскировка для раздражения. А голос младенца был пока непривычен; Кит слышал в нем только собственную радость и усталость.
Минуту спустя все трое вышли к нему: мать, жена и сын. Бакари был уже на руках у Жизель. Рохи натянуто, но терпеливо улыбалась.
– Бабушка здесь, – сказала его мать. – Я обо всем позабочусь. Вы, милые, ступайте погуляйте ночь, пока я играю с моим чудным малюткой.
– Мы поужинаем и вернемся, – ответил Кит.
– Не спешите! – величественно взмахнула рукой Жизель.
Рохи закатила глаза – совсем чуть-чуть, почти незаметно. Кит поклонился матери, чмокнул в не заросший еще родничок на макушке застеснявшегося сына, после чего они с Рохи вышли в общий коридор и закрыли за собой дверь. Последнее, что он услышал, – вопль догадавшегося, что они уходят, Бакари.
– «Погулять ночь»? – спросила Рохи, когда они двинулись к местному хабу.
– Так проще, чем «нам с Рохи нужно спокойно поговорить», – объяснил Кит. – Она бы мне полчаса внушала, чем плох развод. А так обойдется без нотаций.
Он рассчитывал ее насмешить, но Рохи коротко, по-деловому кивнула. Она не взяла его под руку и смотрела прямо перед собой.
Общие коридоры освещались ярко, посаженные по средней линии растения под сквозняком из вентиляции шевелили широкими листьями. Они согласились на работу в марсианском Атерполе потому, что этот научный центр в системе Сол уступал только Земле и условия для родов здесь были естественнее, чем на любой космической станции, кроме, вероятно, Ганимеда. Жизель восхитилась, и Рохи тоже – поначалу.
Они подошли к своей излюбленной лапшичной. На крошечной сцене сидел щеголяющий россыпью угрей молодой человек, тихонько пощипывал струны домбры, а на едоков не обращал никакого внимания. Кит сел, Рохи заняла место напротив. Им тоже было не до музыки.
– Хочешь сначала сделать заказ? – спросил Кит самым нейтральным тоном.
– Да.
Рохи в одну минуту набрала на столике любимое блюдо и дождалась подтверждения системы. Три минуты они молчали – пока старик Джандол не вынес их заказ: для него ролл с яйцом и лемонграссом, для Рохи – ком чьен са. Кит отметил про себя, что она выбрала блюдо, которое ее всегда утешало. Джандол, не замечая напряжения или не интересуясь им, кивнул обоим и вернулся на кухню. Рохи склонилась над своей мисочкой.
– Ну, – спросил Кит, – что ты хотела сказать?
– Дослушай меня, ладно?
Он кивнул.
– По-моему, нам надо пока отложить этот контракт.
– Рохи…
– Нет, ты дослушай. – Она выждала, проверяя, замолчал ли он. – Знаю, на Марсе всего треть g, зато постоянная треть. Для первых месяцев развития постоянная гравитация очень важна. У него еще продолжается формирование внутреннего уха. И начинается рост костей. В первый год в организме происходит множество фундаментальных изменений, а мы даже на самом быстроходном корабле много месяцев будем проводить в свободном полете. Не хочу я видеть у него какой-нибудь из синдромов невесомости. Не хочу, чтобы ранние изменения организма потом мешали ему в жизни.
И сделаю все, чтобы этого не допустить.
– Продолжай.
– Я смотрела график. Наши места на «Прайссе» охотно возьмут трое из нашей группы. Мы уложимся в расписание, даже если перепишемся на рейс «Наг Хаммади».
– Если на него попадем, – уточнил Кит.
– Я не говорю: давай откажемся. Не предлагаю отменить контракт. Я о другом.
На щеку ей медленно выкатилась большая слеза.
Она смахнула каплю, как предательницу.
Кит глубоко вздохнул и выдохнул. И заговорил осторожно:
– Ты плачешь.
– Ну да. Мне страшно.
– Чего ты боишься?
Она удивилась вопросу: ответ как будто бы ясен без слов. Так и было, но он хотел, чтобы она все-таки высказалась вслух.
– Я ведь не прошу тебя пожертвовать своей карьерой, – проговорила она.
Этой «твоей» карьерой вместо «нашей» для него все было сказано. Кит догадывался, что понимает перемену в их отношениях, а теперь знал точно. Уголки ее губ опустились, и ему подумалось, что так она выглядела девочкой, задолго до их первой встречи.
– Ясно, – сказал он. – Теперь можно мне?
Она кивнула.
– Так вот, во-первых, я – не мой отец. И не твои матери. Я не стану следовать их примеру. Ты и Бакари для меня всегда на первом месте. Я вас не брошу, даже если это поломает мне карьеру.
– Я только… Он взял ее за руку.
– Дослушаешь?
Она кивнула. И следующую слезу оставила катиться по щеке.
– Я понимаю, что время не самое удачное, – сказал он, – но идеального времени не бывает. Всегда что-то мешает. Развитие Бакари, или здоровье матери, или конференция, на которую мы не успеваем, или что-то еще. Всегда что-то есть.
– Пока Лакония не развяжет новую войну в попытке что-то доказать. Или пока нас всех не прикончат пришельцы.
– Это от меня не зависит, – возразил Кит. – Мне остается вести себя так, будто вселенная никуда не денется, и в ее рамках планировать будущее. На Ньивстаде тяготение одна и две от земного. «ЯкобинБлэк» – хорошая компания и занимается тем, чем нам хотелось бы заниматься, но это не значит, что мы к ней привязаны. Можно разорвать
