К десяти часам утра пожары унялись. Тогда полки 25-й стрелковой дивизии пошли в атаку. Слева от чапаевцев наступала Вторая кавалерийская дивизия. Поддерживая наступление, непрерывный артиллерийский огонь вели наши береговые батареи, два бронепоезда и один гаубичный полк с орудиями 152-мм калибра. На прорыв также двинулись танки. Не только одесские НИ («На испуг»), переделанные из тракторов, но и настоящие армейские Т-26. Танковым батальоном командовал старший лейтенант Юдин. Гусеничные боевые машины проутюжили окопы двух вражеских пулеметных батальонов, разогнали их солдат и устремились к поселку Ленинталь. Воинские части элитной Пограничной дивизии королевства Румыния, державшие там оборону, дрогнули и покатились назад…
Теперь Людмила командовала во второй роте отделением.
Спотыкаясь, шли они по черной, спекшейся от адского огня земле, некогда представлявшей собой отлично укрепленные позиции румынского пульбата. Вокруг было много обгоревших почти до костей трупов, и странный сладковатый запах уже смешивался с тяжелым духом гари. На разрушенных огневых точках кое-где торчали стволы выведенных из строя пулеметов: немецких MG-34, устарелых австрийских «Шварцлозе» и новых чешских ZD-53.
Людмила оглянулась на своих солдат, которых еще мало знала. В касках, в плащ-палатках, с винтовками за плечами бойцы хмуро шагали за ней. Потери и разрушения у румын почему-то их не радовали. В очевидном торжестве смерти над жизнью нет ничего приятного для глаз, даже если это — смерть заклятого врага.
«Посмотреть и забыть», — приказывала себе сержант Навличенко. Через некоторое время на пространстве, искореженном залпами гвардейских минометов, обязательно начнется новое сражение. Генерал-майор Петров, ныне назначенный командующим Приморской армией, неспроста остановил наступление советских войск именно здесь. Румыны отошли всего на километр-полтора. Их численное превосходство — двадцать дивизий — никуда не делось. Они уже готовили ответную контратаку.
На карте-трехверстке, которую показал Люде капитан Иван Иванович Сергиенко, высота 76,5 метра обозначалась как командный пункт вражеского пулеметного батальона. Он располагался примерно в полукилометре от деревни Татарка. Три закрашенных квадратика указывали на жилье. «Хутор Кабаченко» — так оно называлось. В бинокль просматривалось одноэтажное строение под красной черепичной крышей, забор, большой сад, овраг с покатыми склонами, ручей, протекавший по его дну.
На линии рубежей, сейчас занимаемых 54-м полком, хутор вполне подходил для устройства или наблюдательного пункта, или снайперской позиции. Вести оттуда прицельный фланговый огонь по наступающему противнику было бы удобно. Выслушав комбата, Людмила с ним согласилась. Сергиенко просил ее держаться там до последней возможности.
— Слушаюсь, товарищ капитан! — она приложила руку к каске.
Награждение именной винтовкой имело разнообразные последствия. В частности, дивизионная многотиражная газета «Чапаевец» опубликовала статью в сто строк «Славная дочь Родины» вместе с фотографией. К счастью, узнать на серовато-черноватом маленьком квадрате Людмилу не смог никто даже из ее однополчан, и птица-слава, как говорится, пролетела мимо. Кроме того, ей пришлось выступать на собрании дивизионного комсомольского актива и рассказывать о своих успехах, чего бывшая студентка делать очень не любила, ибо боялась хвастовством спугнуть удачу. Наконец, в 54-м полку решили сформировать особое отделение из метких стрелков и поручили выполнение данного приказа сержанту Павличенко. Мысленно она вернулась в Снайперскую школу ОСОАВИАХИМа и постаралась взглянуть на кандидатов глазами дорогого Учителя. «Снайпер обязан обладать обостренным зрением и слухом, повышенным уровнем наблюдательности и своеобразным “звериным чутьем”, позволяющим ему предугадывать движения противника… — внушал курсантам «Потапыч»[4].
По личному опыту Людмила знала, что для выработки «звериного чутья» при определенных врожденных наклонностях требуется не меньше четырех месяцев упорных занятий. Однако новый командир полка майор Петраш дал ей всего неделю и… пятьсот патронов — для упражнений и стрельбе. Она выбрала десять человек, обладавших более или менее точным глазомером, затем кратко рассказала им об основах ремесла: как правильно держать винтовку, целится, маскироваться — и доложила начальству о готовности своего подразделения к выполнению боевых задач…
На подходе к хутору они увидели почерневший остов грузовика и опрокинутый мотоцикл с коляской. Обгоревшие трупы солдат в касках-макитрах валялись и тут, но — по обочинам узкой грунтовой дороги, разбитой снарядами. Она вела прямо к распахнутым настежь воротам.
У самых ворот стоял небольшой двухтонный бронетранспортер «Малакса» с разорванной левой гусеницей.
На прицепе у него находилась гусеничная же повозка с бочками, ящиками, большим брезентовым свертком. Как и хуторские постройки, бронетранспортер почти не пострадал от огня, но его экипаж отсутствовал. Оба полусферических броневых колпака были открыты, бензиновый двигатель еще сохранял тепло.
Солдаты приблизились к дому. Людмила постучала кулаком в запертую деревянную дверь:
— Эй, хозяева!
Никто не отозвался.
— Откройте, это — Красная Армия!
За дверью послышались шаги.
— Откройте, это — Красная Армия! — громче повторила Люда.
С внутренней стороны двери один за другим скрипнули три засова. Она медленно отворилась. На пороге появилась женщина лет пятидесяти, закутанная в серый платок, с лицом печальным и невероятно измученным.
— Мы — из пятьдесят четвертого имени Степана Разина стрелкового полка, — сказала ей Люда. — Здесь будет находиться наблюдательный пункт.
— Женщина?! — безмерно удивилась хозяйка и окинула пристальным взглядом ладную фигуру в каске, плащ-палатке и с винтовкой за плечом.
— Да. Я сержант второй роты Людмила Павличенко. А вас как величают по имени-отчеству?
Поколебавшись минуту, хозяйка ответила:
— Серафима Никаноровна.
Людмила обернулась, показала рукой на брошенный бронетранспортер «Малакса» и задала вопрос:
— Не скажите ли вы нам, уважаемая Серафима Никаноровна, кто здесь был?
— Кто был? — лицо женщины исказила гримаса ненависти. — Румыны!
— Офицеры или солдаты?
— И те, и другие, подлые твари!
— А что случилось?
— Это — долгий разговор! — сказала, как отрезала, хозяйка.
— Мы никуда не торопимся, Серафима Никаноровна, — задумчиво произнесла Люда. — Мы пришли вас защитить. У нас есть приказ. Но мы не будем устраивать огневые точки ни в вашем доме, ни в вашем саду. Красноармейцы займут позиции вон там, у оврага. Противник получит достойный отпор…
Женщина в платке слушала сержанта Павличенко внимательно. Может быть, пока не верила, но хотела верить. За спиной у Люды она видела солдат в касках и с винтовками. Их простые русские лица внушали доверие. Значит, защитники есть. Только почему в начале сентября они ушли отсюда так внезапно? Почему отдали жителей на растерзание злобному врагу?
— Заходите, — Серафима Никаноровна широко открыла дверь дома. — Заходите и посмотрите, что они вытворяли здесь. И при этом называли себя православными, верующими людьми!
Снайпер Людмила до сего времени изучала румын и немцев через оптический прицел своей винтовки. Обычно они находились довольно далеко и иногда казались ей фигурками, вырезанными из бумаги. Пройдя с боями от Татарбунары до Одессы, она наблюдала разрушительное действие «войны моторов»: бомбежки, артобстрелы, танковые атаки. Уже одним вероломным вторжением на территорию мирного государства рабочих и крестьян агрессор взял на себя огромную вину. Равномерно нажимая на спусковой крючок «трехлинейки», она думала о холодной ненависти к захватчикам. Именно холодной, поскольку меткий стрелок не должен поддаваться никаким сильным эмоциям.
Однако рассказ Серафимы Никаноровны было невозможно слушать отстраненно. Те, кто якобы хотел освободить нашу страну от большевизма, вели себя здесь как отпетые разбойники. Конечно, первое, что они сотворили, это расстреляли на окраине деревни Татарка мирных ее жителей — евреев, цыган и коммунистов. Затем отправились бродить по дворам поселян, где старались отобрать все подряд, но в основном — продукты.
Наверное, солдат в армии румынского короля никогда не кормили досыта. На хуторе Кабаченко они моментально переловили всех кур, закололи штыками поросят, увели в неизвестном направлении корову с теленком. По-хозяйски расположившись в доме, они перевернули его вверх дном в поисках золотых украшений и других мало-мальски ценных вещей.
Чумазые рожи дикарей, их лихорадочно горящие глаза, скрюченные пальцы жадно рывшиеся в чужих сундуках и комодах, вонючая, давно не стираная одежда, бесконечное обжорство и пьянство — такой представала картина вражеского нашествия в словах Серафимы Никаноровны. Впрочем, это было еще не все. Отвернувшись, она смахнула слезу со щеки:
