Только таким образом могут быть разрешены все проблемы жизни — должен быть духовный подход, а не политический. Политический подход затрагивает только одну сторону жизни. Мы, конечно, не можем обходиться без государства, но должны прекрасно понимать и его природу, и его опасность. Кроме положительного значения, оно имеет и отрицательное, которое заключается в том, что государство не терпит личности. Оно имеет дело только с толпой. А это — богоборческое направление.
Бог общается не с массами, а лично с каждым человеком. И эта встреча происходит у каждого в свое время. Если бы христианство было бы идеологией, то сейчас уже весь мир был бы христианским. Потому что идеологию можно навязать насильно. Мы знаем такие «вывихи» в истории христианства, когда его именно так и воспринимали. В каком–то смысле, христианство должно быть тотальным, т. е. всемирным, потому что «во всю землю изыде вещание их»[28]. Но — не в том смысле, в каком это понимала Римская империя и прочие великие державы, не тоталитарно. Мир во Христе преображается, но вовсе не перестраивается.
Мне очень не нравилось в минувший период слово «перестройка». Я даже написал маленькую статью, в которой возразил: «не перестройка, а преображение». Перестройка напоминает производственный термин. А речь шла о душах людей. Конечно, нужно и о материальной жизни людей заботиться. Но эту заботу опять поставили на первое место и забыли о том, что нужно было начать с преображения душ. Когда сейчас власти заигрывают с церковью, то это не есть желание воцерковиться, а стремление использовать церковь в своих интересах.
Вопрос духовного преображения жизни — самый актуальный. Он должен возникнуть в душе каждого человека. Начинать нужно с себя, не надеясь, что кто–то за меня это будет делать. И так каждый — должен начать с себя. Если человек начнет приближаться к Богу, то мы в этом движении сможем встретиться на одном пути. Если я иду к Богу, а кто–то — идет в противоположную сторону, то встречи не произойдет. В этом случае мы только создадим общество, где есть вражда различных партий, группировок. Мы не сможем умирить этот мир.
И.Г. Сейчас я вспомнил одно из своих первых сознательных религиозных переживаний. В четырнадцать лет я впервые попал во взрослую больницу. Там оказались очень интересные люди. Один еще довольно молодой человек был убежденным коммунистом из Латинской Америки. В их стране была запрещена пропаганда марксистских идей. Его привезли лечиться, т. к. за свои убеждения он был страшно изувечен на родине. Он рассказывал, что новых членов для своей организации они находят в тюрьмах. «Мы разговариваем с людьми, сидящими в тюрьмах, и объясняем им, что они ни в чем не виноваты. Виновато общество, которое их сделало такими. Вы должны повернуть свою энергию на разрушение этого общества. Это будет вашим оправданием». Он рассказывал: «Они нам охотно верят и становятся коммунистами». Все очень просто: ты ни в чем не виноват, ответственность снимается.
Для меня его слова были откровением, поскольку в то время я не задумывался о коммунизме. Мы все жили в этой среде и ее почти не замечали. И вот тогда я остро ощутил эту неправду. Если человеком можно так манипулировать и так легко из плохого человека, который ворует, убивает, сделать хорошего, то человек ничего не стоит, он не нужен вообще. Значит, должно быть что–то сверх того. Помню, что впервые ясно увидел ложь той системы, марксизма, и в то же время ощутил жажду встретиться с Тем, Кто может сделать человека Человеком — по–настоящему, с большой буквы.
О.В. Да, любое государство всех времен и рас построено на лжи, потому что основание его жизни — человек, а не Бог. Ставка делается на сильную личность: диктатора, императора, который устроит хорошую жизнь. Все основано на соблюдении закона: если ты внешне соблюдаешь закон, то ты порядочный человек. Если ты, допустим, украл малость какую–то из кошелька человека, и это не будет замечено государственным законом, ты всегда будешь в глазах общества честным человеком.
И.Г. Это, батюшка, уже немного архаическое представление. Еще Марк Твен, в конце XIX века, заметил, что жизнь изменилась. Ему принадлежит такая горькая шутка: «Если ты украдешь булку, тебя посадят в тюрьму. А если ты украдешь железную дорогу, тебя посадят в сенат».
Бегство в монастырь?
И.Г. Отец Виктор, многие люди считают, что ребенка лучше ограждать от этого мира, лежащего во зле. Некоторые родители начинают ребенка с детства готовить, например, к карьере священнослужителя или к поступлению в монастырь. Не потому, что к этому призвание — редко бывает, что у человека в два–три года видно призвание, — а чтобы оградить его от мира.
Несколько лет тому назад одна церковная женщина привела ко мне сына–отрока и сказала: «Я готовлю его к поступлению в монастырь». Она хотела, чтобы с ним занимались историей. И она четко определила границы: «Вот этому его надо учить, а это ему не нужно, потому что в монастыре не пригодится». Такую программу жизни для сына она успешно реализовала. Недавно я узнал, что он уже иеромонах в Троице–Сергиевой Лавре.
О.В. Человек ограждается от зла не тем, что уходит в монастырь. И в монастыре действуют темные силы. Антоний Великий уходил в пустыню и подвергался таким нападениям темных сил, что они его избивали до полусмерти. Зло остается в этом мире, оно не может восходить к Богу. Поэтому оно ранит людей. Силы зла всюду присутствуют в этом мире, от них не скроешься в монастыре. Но нужно уметь противостоять злу в любых обстоятельствах жизни: и в монастыре, и в миру. Нужно понять простую истину, что Бог — на всяком месте. Следовательно, нужно искать не место, не монастыри, а искать Христа.
Когда начинают искать монастыри, то часто это бывает на романтическом, эмоциональном уровне. Кажется, что в монастыре безгрешная жизнь И, что монахи как ангелы. Это иллюзии. Или начинают любоваться внешним видом монастыря. Паломники, возвращаясь из Пюхтиц[29], с восторгом мне говорят: «Батюшка, какое там пение, какие там розы в монастырском саду!» А я говорю: «Там есть не только розы, но и скотный двор. И если бы вы вошли в монастырь не Святыми вратами, то вы бы увидели старых уже женщин, которые выгребают навоз из коровников, носят воду, колют дрова, пекут хлеб. А в это время кто–то поет ангельскими голосами на клиросе». Как говорил монах одного из западных монастырей: «если ты, сидя в коровнике и доя корову, думаешь, что кто–то, кто сейчас поет в монастырском храме ближе к Богу, ты неправильно понимаешь Бога».
Монастыри были, есть и будут. В древние времена они были очень разнообразными. У нас сейчас стараются все как–то подогнать под один устав. Но вопрос: быть или не быть человеку в монастыре — это дело призвания. Потому что Иисус Христос говорит в Евангелии о скопцах духовных: они были, есть и будут.
Поступление в монастырь — это не поступление в институт, которое планируется. Когда меня спрашивают: «поступать в институт или не поступать?», говорю:
- Не поступать.
И на вопрос, поступать в монастырь или не поступать, отвечаю:
– Не поступать.
– А почему?
– Если действительно хочешь — никто тебя не удержит. Допустим, ты не поступил в медицинский институт. Если чувствуешь призвание, что ты должен быть только врачом, то даже после четырех заходов поступишь.
И.Г. Недавно слышал удивительное известие, что за последние десять лет в России было более полумиллиона монашеских постригов. Не знаю, насколько этому можно доверять, потому что статистики в принципе нет, но говорил по телевизору довольно авторитетный и осторожный человек из церковных кругов. Трудно представить, что было такое количество призваний.
О.В. Мы знаем, что на практике бывает и крещение без подготовки: работает конвейер. Крещение — это второе рождение, духовное. Когда крестятся, духовно рождаются. Монах меняет свое имя и тоже начинает новую жизнь. К такой жизни во Христе, монашеской жизни, нужно готовиться. В западных монастырях есть новициат, продолжающийся несколько лет, чтобы подготовить человека к этой новой жизни. Затем монахи дают обеты, и есть обряд регулярного подтверждения обетов.
Серафим Саровский не сразу был пострижен. Из его жития известно, что он восемь лет был послушником[30]. Я думаю, что он во многом отличался своим духовным обликом от тех, с кем он начал жить в монастыре. Но, имея такие благодатные силы, тем не менее, он прошел длительный искус[31].
Я думаю, что человек должен обязательно прожить этот подготовительный период, не стремиться его сократить или избежать. Если человек идет в монастырь с нетвердым желанием: «посмотрю, как там получится» — ничего хорошего не получится. Он ставит себя на нетвердую почву и дает повод своей нерешительности и сомнениям. Если человек решил — он должен не колебаться. Иначе первое какое–то столкновение — у него может возникнуть обида, и он уйдет. А если он идет с намерением твердым, то готов претерпеть все.
