Его не повернули,
истраченные зря,
ни шашки и ни пули
того офицерья.
О том, как он шагает,
свою винтовку сжав,
доныне вспоминают
четырнадцать держав.
Лобастый и плечистый,
от съезда к съезду шел
дорогой коммунистов
рабочий комсомол.
Он только правду резал,
одну ее он знал.
Ночной кулак обрезом
его не задержал.
Он шел не на потеху
в победном кумаче,
и нэпман не объехал
его на лихаче.
С нелегкой той дороги,
с любимой той земли
в сторонку лжепророки
его не увели.
Ему бывало плохо,
но он, упрям и зол,
не ахал и не охал,
товарищ комсомол.
Ему бывало трудно —
он воевал со злом
не тихо, не подспудно,
а именно трудом.
Тогда еще бездомный,
с потрескавшимся ртом,
сперва он ставил домны,
а домики — потом.
По правилам науки
крестьянско-заводской
его пропахли руки
железом и землей.
Веселый и безусый,
по самой сути свой,
пришелся он по вкусу
Отчизне трудовой.
ЮРИЙ ГАГАРИН
В одном театре, в темном зале
неподалеку под Москвой
тебя я видел вместе с Валей,
еще женой, уже вдовой.
И я запечатлел незыбко,
как озаренье и судьбу,
и эту детскую улыбку,
и чуть заметный шрам на лбу.
Включив приемник наудачу,
средь волн эфира мировых
вчера я слушал передачу
кружка товарищей твоих.
Они, пробившись к нам сквозь дали,
не причитали тяжело,
а только медленно вздыхали,
как будто горло им свело.
И эти сдержанные вздохи
твоих подтянутых друзей —
как общий вздох одной эпохи,
как вздох морей и вздох полей.
Я видел сквозь туман московский
как раз тридцатого числа,
как тяжкий прах к стене кремлевской
печально Родина несла.
Ты нам оставил благородно,
уйдя из собственной среды,
большие дни торжеств народных
и день один большой беды.
КРЕМЛЕВСКИЕ ЕЛИ
Это кто-то придумал
счастливо,
что на Красную площадь
привез
не плакучее
празднество ивы
и не легкую сказку
берез.
Пусть кремлевские
темные ели
тихо-тихо
стоят на заре,
островерхие
дети метели —
наша память
о том январе.
Нам сродни
их простое убранство,
молчаливая
их красота,
и суровых ветвей
постоянство,
и сибирских стволов
прямота.
СТОЛОВАЯ НА ОКРАИНЕ
Люблю рабочие столовки,
весь их бесхитростный уют,
где руки сильные неловко
из пиджака или спецовки
рубли и трешки достают.
Люблю войти вечерним часом
в мирок, набитый жизнью, тот,
где у окна стеклянной кассы
теснится правильный народ.
Здесь стены вовсе не богаты,
на них ни фресок, ни ковров —
лишь розы плоские в квадратах
полуискусных маляров.
Несут в тарелках борщ горячий,
лапша колышется, как зной,
и пляшут гривеннички сдачи
перед буфетчицей одной.
Тут, взяв что надо из окошка,
отнюдь не кушают — едят,
и гнутся слабенькие ложки
в руках окраинных девчат.
Здесь, обрати друг к дружке лица,
нехитрый пробуя салат,
из магазина продавщицы
в халатах синеньких сидят.
Сюда войдет походкой спорой,
самим собой гордясь в душе,
в таком костюмчике, который
под стать любому атташе,
в унтах, подвернутых как надо,
с румянцем крупным про запас,
рабочий парень из бригады,
что всюду славится сейчас.
Сюда торопятся подростки,
от нетерпенья трепеща,
здесь пахнет хлебом и известкой,
здесь дух металла и борща.
Здесь все открыто и понятно,
здесь все отмечено трудом,
мне все близки и все приятны,
и я не лишний за столом.
ПЕРВАЯ ПОЛУЧКА
Как золотящаяся тучка,
какую сроду не поймать,
мне утром первая получка
сегодня вспомнилась опять.
Опять настойчиво и плавно
стучат машины за стеной,
а я, фабзавучник недавний,
стою у кассы заводской.
И мне из тесного оконца
за честный и нелегкий труд
еще те первые червонцы
с улыбкой дружеской дают.
Мне это вроде бы обычно,
и я, поставя росчерк свой,
с лицом, насильно безразличным,
ликуя, их несу домой.
С тех пор не раз — уже так случилось,
тут вроде нечего скрывать, —
мне в разных кассах приходилось
за песни деньги получать.
Я их писал не то чтоб кровью,
но все же времени черты
изображал без суесловья
и без дешевой суеты.
Так почему же нету снова
в день гонорара моего
не только счастья заводского,
но и достоинства того?
Как будто занят пустяками
средь дел суровых и больших,
и вроде стыдно жить стихами
и жить уже нельзя без них.
АЛЕНУШКА
У моей двоюродной
сестрички
твердый шаг
и мягкие косички.
Аккуратно
платьице пошито.
Белым мылом
лапушки помыты.
Под бровями
в солнечном покое
тихо светит
небо голубое.
