Ничего не чувствую кроме боли. Дикой, непрерывной, жестокой. Вокруг меня какие-то люди. Друзья, партнеры, товарищи. Съехалось не меньше сотни голов, но все они безликие для меня. Кто-то хлопает по плечу, кто-то выражает мнимое сочувствие, но я прекрасно знаю, что все это лесть. Лицемерное лживое притворство ради мнимого ощущения близости к моей касте.
Мы не устраиваем никаких поминок. Устал я уже от этого за последний месяц. Могилу Арсена заваливают разноцветными венками. Кто-то заводит жалобную песнь, но я больше могу участвовать в этом параде. Прошу прощения лишь у брата за то, что не уберег. Откупориваю бутылку водки, делаю несколько глубоких глотков, и ухожу с кладбища.
Тихий увозит меня в обратно в клуб. Нужно работать, но все как в тумане, не могу собрать себя в кучу. Мне настолько хреново, что я даже пить больше не могу, мозги и так нихрена не работают.
Кое-как доползаю в нашу с ней комнату. Становиться смешно. Нет «нас с ней». Был лишь зверь и продажная тварь, которая так и не призналась, на кого работает.
Беру коньяк и пью горькую ароматную жидкость прямо из горла. Вроде бы легчает, но потом накрывает с новой силой да так, что на стену лезть хочется. Воспоминания не дают уснуть. Снова эти невинные, мать их синие глаза, которые разрезают меня без ножа. Боже. Как она тогда смотрела на меня, как овечка на тигра. Со страхом, неприятием, а после с дикой ненавистью.
Я мог бы пристрелить ее прямо тогда, у стены еще, но не смог просто. Рука, сука, слушаться перестала, и я впервые в жизни струсил. Не надавил на курок пистолета, хоть он и был заряжен специально для нее. Я шел ее убивать, другого варианта за смерть брата просто не было. Не верил я, что даже будучи под прицелом можно продолжать врать, но она до последнего пела мне одно и тоже. Мои руки сами схватили ее за горло, перекрывая воздух, но я даже придушить ее не смог, хотя отчаянно желал, чтобы она больше не жила на этом чертовом свете.
Я выбрал самый легкий путь – убрать ее с глаз долой, и просто отправить к Чеху, а дальше…Дальше можно забыть о ней. Просто выкинуть из головы и своих чертовых мыслей.
Как она сидела тогда у стены и дрожала, закрывая уши своими маленькими ладонями, а я просто стоял и смотрел. Чувствовал лишь только, что в этот миг убиваю не только ее, но и себя закапываю заживо. Это молодая продажная сука сумела прорастить во мне что-то давно забытое. Я с ужасом понимаю, что как бы сильно ни ненавидел, не смог бы сам ее прикончить. Скорее бы сам выстрелил себе в башку.
Не знаю, сколько часов проходит, но просыпаюсь я на полу все в той же комнате. Я выжрал весь коньяк, и даже себе удивляюсь, как еще не подох тут от передоза. Голова раскалывается, но я заставляю себя подняться. Из коридора доноситься стук в дверь. Ферзь пришел отчитаться, но я не хочу ничего слышать от него. По его довольной роже понимаю – довез он мою игрушку до Чеха. У него она уже, а значит – нет пути обратно.
Сажусь на кровать. Я брал ее тут. Грязно, жестко и так сладко одновременно. Провожу рукой по лицу, стараясь отогнать эти дьявольские мысли. Не понимаю, что со мной такое. Мне не было так хреново еще никогда, и это, мать ее, не проходит.
Даже когда резали или палили в меня не чувствовал себя так паршиво как сейчас. Ломает всего, корежит, аж воздуха не хватает. Волком выть хочется, да только не могу я. Даже этого не могу сделать от боли в груди.
В углу вижу все тот же проклятый пакет с баблом, а рядом брошенные часы Арсена. Беру их в руки, прокручивая снова и снова. Стрелка быстро тикает, опережая мое сердце.
Из окна доноситься блик света, который падает прямо на циферблат. Словно в замедленной съемке вспоминаю, как дарил эти часы брату. Кажется, на день рождения. Мне говорили все, что нельзя часы дарить, но я класть хотел на все это, и все равно купил их ему. Даже гравировку сделал. Тут вот. Поворачиваю часы на обратную сторону. Серебристый металл красиво переливается на свету, но поверхность абсолютно гладкая. Не верю своим глазам. Проверяю снова и снова, но ничего не меняется. Спирает дыхание. Как такое возможно? Где гравировка, мать ее?
Мне кажется, что я схожу с ума. Как придурок сижу, и кручу эти гребанные часы в руках вот уже минуту, но никакой надписи на них нет. Не может быть. Такого просто не может быть! Осознание приходит постепенно, наваливаясь на меня. Это не часы Ареса. Это блядь, другие часы, а значит…их подбросили в квартиру Але. Не знала она ни о них, ни о деньгах. Правду мне говорила? Нет, не может быть, или…может? Я же чуть не убил ее тогда, почему не сказала? Или не увидел я правды в ее глазах, не разглядел из-за пелены мести… Черт, не могу собрать мысли в кучу.
Кровь пульсирует в венах, и я пытаюсь сделать вдох. Это все подстава. И деньги, и часы подкинуты были. Кто-то работает еще, не девочка это, не она. Боялась она видимо еще чего-то, вот только не знаю, чего именно или же кого. И страх этот ее был сильнее страха собственной кончины.
Мысли дикими лошадьми скачут в моей воспаленной башке. Не лгала она тогда. Может и знала Арсена, но эти подарки точно впервые видела. А я…Что я наделал? Что я, блядь, наделал?! Я отдал ее в чужие руки, на смерть считай, отвез.
Сам это сделал, сам решил. Не поверил ей тогда. Не видел ничего. Не мог думать от боли, хотел и ей такую же боль причинить, вот только отзеркалилось это все на мне, острыми осколками впиваясь куда-то в область, где раньше было сердце.
Лихорадочно беру телефон, и уже через пять минут ставлю на ноги своих ребят. Я успею, должен успеть! Всю дорогу набираю Чеха, но он не отвечает, сбрасывает специально, и это выводит меня из себя.
Мы гоним на бешенной скорости, но мне кажется и это слишком медленно. Чудом застаем Чеха у ворот, который собирается уже свалить куда-то. Он явно не ожидает меня тут увидеть, даже еще и вооруженным до зубов.
– Влас? Какая гм…неожиданность.
–Чех, отменяем все. Я забираю девочку.
