– Может, она заболела? Может, у нее рак и она уехала лечиться? – спокойно ответил Марк. – Или она завела любовника и не хочет, чтобы кто-то об этом знал. Но ей нужно больше денег, чтобы его содержать.
– В шестьдесят четыре года? Марк, ты издеваешься? – разозлилась девушка.
– Ира, я не говорю, что ты не права. Я только говорю, что нам нужно что-то еще кроме твоего разговора с квартирантами, о которых ты ничего не знаешь. Даже их имен. Может быть, завтра их там не окажется в квартире. Что тогда? И ведь ты понимаешь, что ничего незаконного в сдаче квартиры в аренду нет. Ты понимаешь, да?
– Что мне делать, Марк? – Ирина снова почувствовала, как дикая слабость и отчаяние подступают к горлу. – Что, если я ее не найду?
– Мы найдем ее, обязательно найдем. – Голос Марка звучал уверенно, успокаивающе. – А сейчас иди и сделай все, о чем я тебя попросил. Дай мне пару часов, чтобы все подготовить. И, пожалуйста, без отсебятины, Ира. Держи нервы под контролем. И купи себе телефон. Не плачь, ладно?
– Я поеду к ней на работу.
– Нет! – крикнул Марк устало. – Ну Ира!
– Я поеду! – уперлась она. – Я не могу сидеть так, без дела.
– Ира!
– Что, Марк?
– Во всяком случае, пообещай мне, что ты не станешь приближаться к ней, не наделаешь глупостей. Можешь ты дать мне честное слово, что не наделаешь глупостей? – Марк прикусил губу и покачал головой. Понять Ирину было легко, остановить – куда сложнее.
– Какие глупости, ты боишься, я наделаю, Марк? – спросила Ирина Огарева очень-очень недобрым тоном. Но ответа дожидаться не стала, нажала кнопку отбоя.
Она переоделась в свое платье и перешла в мастерскую, где несколько следующих часов подряд просидела в кресле, к радости Ивана.
Это было просто поразительно, если не сказать – странно, насколько спокойна, неподвижна и грациозна была его модель. Иван работал сосредоточенно, методично и увлеченно, ловко орудуя мастихином. Приличного размера холст – он решил, что это будет большой портрет. Пробы цветов, мазков, попытки разглядеть будущую работу, разложенные по столу эскизы и наброски. Ирина словно не замечала ничего вокруг.
Ей не было любопытно, она не просила посмотреть хоть одним глазком, не старалась выглядеть получше или сесть более изящно – словом, не делала ровно ничего того, что обычно так свойственно красивым женщинам, с которых пишут портреты.
Ирина просто ушла в себя, погрузилась так глубоко, что ни звуки тихой джазовой музыки, ни ненавязчивый разговор, ни беспокойство, ни смех не проходили сквозь невидимую стену.
Это было не очень-то приятно. Красивая, одухотворенная, но совершенно закрытая, Ирина вела себя так, словно вообще забыла про Ивана. Пару раз он пытался зацепиться хоть за что-то. Погода, природа, стили в искусстве и даже глупые, пошловатые анекдоты, совсем уж для провокации, – без эффекта. Ирина отвечала невпопад и пропускала вопросы, словно не слышала их. Не обижалась на пошлости. Никуда не годится!
В конце концов Иван смирился и перестал ее дергать. В каком-то смысле так было даже лучше, говорил он себе. Но самовнушение не действовало, и он ничего не мог поделать – обижался и хотел встать и встряхнуть Ирину за ее тонкие плечи, а потом откинуть назад ее голову, погрузить пальцы в спутанные каштановые волосы и заглянуть в глубокие изумрудные глаза в поисках ответа.
Совсем с ума сошел?
Он писал ее портрет, незнакомка в терракотовом сидела и напряженно обдумывала что-то, неподвижная статуя.
Так даже лучше, дурачина ты!
И все же, работая с упоением и наслаждением, Иван поймал себя на том, что хочет большего, чем эта безмолвная тишина. Хочет разговоров и ее насмешек, улыбки на ее лице. Он не понимал, почему бы Ирине не быть с ним, здесь и сейчас. Чем его общество ее не устраивает?
Именно поэтому, когда девушка вдруг ни с того, ни с сего встала и спросила у Ивана, можно ли распечатать почту с его компьютера, он побледнел и почувствовал себя оскорбленным. Чемезов встал и только сухо кивнул, не задав ни одного вопроса о том, как и почему был так неожиданно прерван их сеанс.
Задумчивая, Ирина поискала что-то в компьютере, пока Иван (гордый и независимый) демонстративно громко гремел посудой в кухне. Затем она вышла из его кабинета в коридор с парой листов в руках, натянула на ноги шпильки и пошла к выходу.
Это было уже слишком! Иван выскочил в коридор и сощурился, прожигая полным возмущения взглядом дырку в терракотовом платье.
– Вы уходите? – спросил он, и в ответ, он мог бы поклясться, Ирина посмотрела на него так удивленно, будто вообще забыла, кто он и откуда тут взялся.
– Да, Иван, простите. Мне нужно…
– Вот так, ни с того ни с сего? – нахмурился он.
– Вы обещали не задавать вопросов.
– А вы обещали позировать! – бросил он в ответ. Ирина пожала плечами и развернулась к нему, посмотрела так, словно хотела что-то сказать, но затем только покачала головой и шагнула прочь. Уже в дверях мужчина остановил ее.
– Вы вернетесь? – спросил он, проклиная себя за эту слабость. Да черт с ней, с этой принцессой.
Ирина помедлила, словно не зная, что ответить, а затем медленно, неуверенно кивнула:
– Я вернусь.
Глава 10
Она действительно вернулась. Поздно ночью, около часу ночи, если быть точным, открыла дверь ключом, который Иван буквально заставил ее взять. Чемезов в этот момент сидел на кухне и курил. И злился на себя. Весь прошедший вечер он потратил на то, чтобы убедить себя в том, что с этим нонсенсом надо что-то делать.
Нужно прекратить это безобразие, перестать унижаться и выпроводить эту ненормальную взашей. А что? Модели из нее не получается. Какие модели вот так вскакивают и уходят? А что, если он только разошелся, поймал волну вдохновения и готов создать шедевр?
Она сама – вдохновение. Она уходит – и все кончается.
Но ведь это пройдет. Ване Чемезову много раз в жизни приходилось переживать нечто подобное, и далеко не всегда ему удавалось поймать вдохновение за хвост. Что-то исчезало, что-то менялось, оставляя его разочарованным и злым, но каждый раз вдохновение озаряло его вновь, и беспокойное сознание находило новый повод загореться и увлечься новым образом, мечтой. Художники непостоянны, впечатлительны и подвластны моменту.
Нужно сказать ей, что он не нуждается больше в ее услугах. Да-да, именно так.
Трезвый и злой, он наслаждался своей твердостью намерений. Представлял, как откроется дверь, и она войдет в мастерскую, а он встретит ее спокойным холодом. Не станет устраивать цирка, не будет объяснять, почему так решил, не выскажет никаких претензий. Будет сидеть, спокойный и вежливый, по-прежнему доброжелательный. Он предложит ей чаю или кофе, посидит молча, даст Ирине прийти в себя.
Скажет, что она может переночевать, ведь не гнать же ее на улицу на ночь глядя. И дальше Ваня Чемезов сможет снова стать самим собой, планировать дни, думать о работе, встречаться с друзьями. Уедет в Крым до конца лета. Выкинет все наброски. А если кто-то спросит – Сережа или Наталья, не приведи господь, – скажет, что передумал. Пожмет плечами так, словно вся эта история ничего не значит для него, не стоит и мимолетного вздоха.
Заберет детей и уедет в Крым. Закроет мастерскую.
Иван представлял себе, как это будет здорово: оказаться на море, писать рыбаков на разбитых, облупленных лодках, людей на пляжах, чаек, ворующих еду прямо со столов в дешевых кафе. Никаких вопросов, ничего непонятного, никаких тайн. Да. Именно так и поступит. Он достаточно уважает себя, чтобы не бегать за неизвестными девицами, какими бы интересными они ни были.
– Почему вы не спите? – Ее голос бархатный, низкий. Ирина удивленно посмотрела на него, одна ее бровь приподнялась чуть выше. Такие красивые глаза, такие живые эмоции. Иван изумленно рассматривал перед собой незнакомку в светло-серых джинсах, тонкой рубашке с коротким рукавом и с подвязанными платком волосами.
– Что с вами случилось? – спросил Иван и только потом понял, каким наивным может показаться его вопрос. Как будто теперь она ответит.
– Что случилось? – Ира улыбнулась кончиками губ, поставила на стул бежевую сумку и бордовый пакет, она помахала рукой, отгоняя от себя клубы дыма. – Я просто переоделась. Не могу же я вечно оставаться в образе! Но вы можете не волноваться, платье на месте. Ну и накурили. Вы не боитесь превратиться в джинна?
– Почему в джинна? – переспросил он, а Ирина вдруг вынула из его руки недокуренную сигарету, потушила ее в «легочной» пепельнице и подсела, смотря ему прямо в глаза.
– Потому что вы такими темпами скоро сами превратитесь в дым и сможете жить в лампе! – Она склонила голову набок и так улыбнулась ему своими очаровательными зелеными глазами, что Иван сразу в них потерялся.
Ему снова захотелось утащить ее в мастерскую, усадить в кресло, рисовать. Поцеловать. Вот черт! Дурак, влюбчивый дурак. Этого только не хватало. Держись плана – или ты пропал.
