– Товарищ Сталин, я всего лишь собрал воедино замечания многих людей, практиков в основном. Профессионал может быть слаб в теории, но в деле он спец и соображает, часто интуитивно, как хорошее сделать лучшим.
– А вы бы не хотели заняться конструированием и производством танков?
– Может, и хотел бы, но только после войны. Сейчас надо использовать мой главный талант – уничтожать немецкие танки. Я это умею лучше всего.
Вождь кивнул:
– Я так и понял. Ви, товарищ Лавриненко, натура цельная. Ви добиваетесь, чтобы было хорошо стране и народу, забывая о себе.
У Геши возникло ощущение того, что Иосиф Виссарионович не просто так его хвалит, а преследует некую цель.
– Это потому, товарищ Сталин, – осторожно ответил он, – что я толком не знаю, чего же я хочу для себя. Награды я люблю, кто ж их не любит… Но только чтобы они были заслужены. Я и деньги люблю. Но – заработанные. Так мне спокойнее.
Тут офицер занес поднос – два стакана с чаем в подстаканниках, конфеты и печенье в вазочках.
– Угощайтесь, товарищ Лавриненко.
– Спасибо.
Чай был хорош – «Шемокмеди», знаменитый грузинский сорт. Куда тому «Липтону»…
– Так ви полагаете, товарищ Лавриненко, что можно уже не бояться наступления немцев на Москву?
Репнин как раз доедал полконфеты, поэтому ничего не сказал, лишь головой помотал – мол, страху нет.
– А где можно?
Сталин посмотрел на большую карту европейской части СССР, висевшую на стене. Линия фронта была отмечена красным и синим.
– Немцы блокировали Ленинград, товарищ Сталин, а это большая потеря – одних производств там сколько. А люди?
Вождь задумчиво кивнул:
– Вас беспокоит только север, товарищ Лавриненко?
– Меня беспокоит юг, товарищ Сталин. Может, я не прав, но, думаю, Гитлер будет рваться не к Москве, а к Волге и Кавказу. Кавказ – это нефть, а с этим у немцев проблемы. Пока их выручает синтетический бензин и нефтяные промыслы Плоешти. А вот если они дорвутся до Баку да возьмут Сталинград… Тогда мы останемся без горючего – ни один танкер не поднимется по Волге, ни одна цистерна не пройдет. Этого ни в коем случае допустить нельзя. Вот поэтому я и радуюсь новому танку. И огорчаюсь, что их так мало.
Репнин неожиданно почувствовал себя гораздо свободней, поняв, что вождь не преследовал некие скрытые от него цели. Ему просто хотелось поговорить с человеком, который не будет льстить да хитрить, а скажет то, что думает. С прямотой и простотой.
– Ну, – усмехнулся Сталин, – спасибо, что навестили, товарищ Лавриненко.
– Вам спасибо.
– За что же?
– За доверие, товарищ Сталин. И за чай.
– Чай с доверием! Ладно, товарищ Лавриненко, заходите еще… когда Михаил Иванович вручит вам вторую Звезду Героя!
* * *
Вернувшись в гостиницу, Геша обнаружил в номере Капотова – тот кайфовал, сидя в одном исподнем, чистый и розовый, как младенец.
– Здорово! Скупнулся?
– А то!
– А белье где взял?
– Места знать надо!
Репнин снял шинель, и Николай тут же поднялся, разглядев на груди командира новенькие ордена.
– Ух ты! А потрогать можно?
– Руки мыл?
– А то!
– Трогай.
– Здорово…
– Дык, ёлы-палы!
– Товарищ командир… Так это… Обмыть надо!
– Ну, если только по чуть-чуть…
Капотов, как младший по званию, сбегал вниз и вернулся с бутылочкой грузинского коньяка «ОС»[20], щедро потратившись на закуску – однова живем!
Поэтому Репнин лег спать лишь в девять вечера, оттащив на диван уже дрыхнувшего Николая.
Надо выспаться, подумал он, укладываясь в чистую постель. Завтра на фронт…
Из воспоминаний С. Отрощенкова:
«Когда починились, догнали наших. Пришли в район, никогда не забуду, казачьего хутора Хлебный. В трех километрах другой хутор – Петровский. Его тоже заняли советские танки, но не нашей бригады. Между хуторами, расположенными на холмах, пролегала низина. Рано утром по ней огромной сплошной толпой пошла, спасаясь из окружения, 8-я итальянская армия.
Когда передовые части итальянцев поравнялись с нами, по колоннам пошла команда «Вперед! Давить!». Вот тогда мы им с двух флангов дали! Я такого месива никогда больше не видел.
Итальянскую армию буквально втерли в землю. Это надо было в глаза нам смотреть, чтоб понять, сколько злости, ненависти тогда у нас было! И давили мы этих итальянцев, как клопов. Зима, наши танки известью выкрашены в белый цвет. А когда из боя вышли, танки стали ниже башни красные. Будто плавали в крови. Я на гусеницы глянул – где рука прилипла, где кусок черепа. Зрелище было страшное. Взяли толпы пленных в этот день. После этого разгрома 8-я итальянская армия фактически прекратила свое существование, во всяком случае, я ни одного итальянца на фронте больше не видел…»
Глава 16. Испытатели
Московская область, Волоколамск. 20 декабря 1941 года
На фронт Репнин отправился на пяти новых танках «Т-34Т». Буква «Т» означала «торсионный». Это был, так сказать, промежуточный вариант – с большой башней-«гайкой», расположенной посередине, с усиленной лобовой броней, но пушка на «бронеединице» стояла старая, Ф-34, правда, удлиненная до 55 калибров.
Танкостроители, как оказалось, вовсе не почивали на лаврах с прошлого года, а наготовили целую кучу доработок и новинок – все они были воплощены в «Т-34Т».
Беда была в том, что всего таких танков числилось пять на всю Красную Армию. Завод № 183, что в Нижнем Тагиле, только-только готовился к серийному выпуску новых машин.
Правда, Морозов клятвенно пообещал выпускать «Т-34Т» малыми партиями, зато весной 42-го новые машины пойдут потоком, уже с 85-миллиметровыми орудиями.
На передовой их увидят только летом, но и это был настоящий рывок!
А рота Репнина, выходило, стала по совместительству испытательной. Вызванные с передовой экипажи – Гешин, Капотова, Антонова, Борисова и Самохина, – повели танки своим ходом.
Самым удивительным для здоровяка Бедного стало его новое место – слева, а заряжающему Федотову пришлось привыкать к пятому члену экипажа – старшему сержанту Фролову, наводчику.
Человек этот был обстоятельным, спокойным, даже сонным с виду, но с орудием управлялся умело, стреляя быстро и точно.
Что и требовалось доказать.
Вести с фронта радовали – враг отходил.
После победы под Крюковом Рокоссовский создал подвижную опергруппу под командованием Катукова.
По идее, танкисты 1-й гвардейской, после двух месяцев непрерывных боев, должны были отойти во второй эшелон, чтобы хоть малость передохнуть, но больше воевать было некому.
И танкисты-гвардейцы возглавили наступление.
Бронемашины группы Катукова с десантом на броне совершили обходный маневр в тыл противнику. От станции Нахабино они двинулись к югу, по снегам и бездорожью. Переправились в Павловской Слободе через Истру и неожиданно появились у станции Ново-Иерусалимской. Не прекращая движения, перерезали шоссе к западу от городка Истра, у Ново-Петровского.
И немцы оказались в ловушке, отходные пути к Волоколамску им отрезали напрочь.
И вот пятерка «Т-34Т» возвращалась к некогда оставленным рубежам, быстро катила по Волоколамскому шоссе.
По обочинам валялись горелые остовы грузовиков, ломаные телеги и убитые лошади, россыпи снарядных гильз, а в одном из сараев близ дороги оказался целый склад немецких касок.
Жить стало лучше, жить стало веселей.
По направлению к фронту шли и шли грузовики с боеприпасами, горючим и провизией. Наверху, словно сторожа, сидели бойцы, возвращавшиеся в свои части из госпиталей.
Катили тракторы и тягачи, волочившие орудия. Пехота размеренно топала по обочине. Скакали конники.
Порой навстречу брели колонны пленных – жалких, кутавшихся в шинели и одеяла, затянутых веревочными опоясками, кто в краденых валенках, кто и вовсе в невообразимой обувке из ящичков, набитых соломой.
– Победители идут, – скривился Фролов.
– Завоеватели! – поддержал его Борзых. – Сами не дошли до Москвы, так их теперь доведут!
– Суки! – кратко выразился мехвод.
За Ново-Петровским уже смердело фронтом – догорали избы в селах, чадили черные от копоти танки, «Опели» и «трехтонки» «ЗИС-5».
Оперативную группу Катукова Геша разыскал в деревеньке Бели. Здесь же обретался и сам Михаил Ефимыч.
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор! – крикнул Репнин, вылезая из люка.
– И вам не чихать, товарищ гвардии старший лейтенант, – ответил комбриг, улыбаясь. – Что за чудо-техника?
Тут все пять экипажей загомонили хором, да вразнобой, спеша нахвалить новые танки.
