Катуков рассмеялся и отмахнулся:
– Давай в строй, ротный. Будем брать Волоколамск!
– Есть брать Волоколамск!
* * *
С северо-востока наступали танкисты генерала Ремизова. Они опрокинули вражеские заслоны в Шишкине и Ченцах и вышли к северной окраине Волоколамска[21].
Катуковцы атаковали с юго-востока.
Рота Репнина приближалась к деревне Горюны – месту, которое Геша недолюбливал. Нет, умом он понимал, что деревня тут ни при чем, и вообще – он жив, уберегся, и линия жизни продолжилась, не пресеклась, как у «настоящего» Лавриненко, и все равно неуютно ему было в Горюнах, неуютно и гробно.
Геша глянул в перископ вращающегося прибора наблюдения «МК-4». Немцы на месте. Вон грузовики, рядом орудия…
Репнин поджал губы. Не зря, ох, не зря мусолил он свою тетрадку! Пригодилась-таки. Взять хотя бы этот «МК-4». Ведь отличный прибор! Их в башне аж три – у заряжающего и наводчика они в крыше торчат, а у него – в крышке люка командирской башенки. По прибору можно распознать цели на местности за 1200 метров. А откуда взялся «МК-4»? Да скопировали его с английского Mk-IV, который стоял на британских танках – их слали по ленд-лизу! Но в той реальности, где родился Геша, это произошло аж в 43-м, хотя «Валентайны» прибыли в СССР осенью 41-го. Чего ждали, спрашивается? А ничего! Просто никто из производственников не хотел себе голову морочить всякими приборами[22]. Правильно, не им же гореть в танках…
По периметру командирской башенки – пять смотровых щелей, закрытых стеклоблоками. Лепота!
Радиостанцию на «Т-34Т» поставили тоже опытную – «9Р» и перенесли в башню. Теперь Борзых служил просто пулметчиком, а рация была на командире танка. И это было здорово – комроты мог непосредственно общаться с каждым танковым взводом, с каждой машиной в отдельности. Надо ли говорить, насколько увеличилось взаимодействие!
Геша огляделся – именно огляделся! Впереди, из-за рощицы выползал немецкий танк.
– Фрол! «Коробочка» прямо по курсу. Бронебойным ее…
– А выйдет в лоб? – засомневался наводчик.
– Вот и проверим!
Федотов зарядил.
– Огонь!
Навстречу шла немецкая «четверка». Фрицы не открывали огонь, то ли не видя русский танк, то ли принимая его за свой.
Хорошо знакомая немцам «тридцатьчетверка» с башней-«пирожком» отличалась от «Т-34Т».
Так или иначе, а снаряд разворотил немцам лобовую броню, и башню «четверки» приподняло на сполохе огня.
– Есть! Вот это я понимаю, всадили!
– Иваныч, вперед!
– Есть вперед!
Рота Репнина ворвалась в Горюны, но фашистов не догнала, те бежали шибче, побросав грузовики и орудия.
Комбат Бурда повел своих к Жданову, где Гешины танкисты отбили у немцев тридцать семь подвод с боеприпасами и продовольствием.
Стемнело, опустилась ночь, задул ветер, повалил снег, но наступление продолжалось.
К рассвету 20 декабря танки Ремизова прорвались к железнодорожной станции Волоколамска, а на улицах южной окраины завязали бой роты Репнина и Самохина.
Уже к обеду Катуков отрапортовал командарму: «Волоколамск взят!»
* * *
…Бурда, вытирая копоть со щеки, крепко пожал руку Геше и поманил за собой:
– Пошли, ротный. Покажу одну штуку.
Заинтригованный, Репнин прошел за комбатом в пустую избу, окна в которой были заткнуты сеном. Грязь неимоверная.
На полу какие-то вонючие тряпки, на столе – пустые бутылки и консервные банки.
– Вот.
На беленой стене карандашом и гвоздем было много раз выведено: «Ende!»[23]
Мелко и крупно, вдоль и поперек. Ende, ende, ende…
Конец, конец, конец…
– Молодцы, – усмехнулся Репнин. – Правильно понимают политический момент.
Танкисты расхохотались и пошли прочь, шутя, что скоро и Гитлер, скуля и шмыгая носом, будет писать на стене рейхсканцелярии: «Ende!»
М. Жежель:
«Здесь произошел такой эпизод. При поддержке авиации немецкие танковые войска пошли на переправу. На середину переправы 58-я танковая бригада поставила тяжелую машину с экипажем. Механик-водитель танка «КВ-1», сержант Капустин, мотор заглушил.
На переправу заехал первый немецкий танк и подошел к нашему «КВ». Немцы решили, что танк брошен экипажем. Они прицепили наш «КВ» и хотели утащить «трофей», но Капустин выжал один фрикцион и держал танк. Подошел следующий немецкий танк, и двойной тягой хотели утащить «трофей». Когда немцы прицепили тросы, то механик-водитель быстро завел свой «КВ» и потащил оба танка на свою сторону.
Сам на берег выехал, остановился, а два немецких танка остались на переправе, блокируя ее. Их экипажи, кто выскочил, те погибли от наших стрелков. Наши следили за этим делом, а кто остался в танках, просто сдались. Танк «КВ» их держал на поводке, а Капустин за это получил орден Боевого Красного Знамени».
Глава 17. Лудина гора
Московская область, Волоколамский район. 28 декабря 1941 г.
Освобождение Волоколамска вызвало у Гитлера истерику. Но, побесновавшись, побросав в своих генералов тупыми предметами, фюрер отдал приказ держаться до последнего солдата.
И приказ этот должен быть выполнен «с железной энергией и беспощадной решительностью».
Несмотря на свою, часто показную, эмоциональность, Адольф прекрасно понимал, что произойдет, как только немецкие войска начнут отступление – фронт развалится, и начнется великий драп.
Поэтому немцы цеплялись за каждый куст, за каждую высотку.
Чтобы избавится от врага, советский солдат должен был уничтожить его.
Сразу за Волоколамском фашисты закрепились на Ламе – речушке извилистой, местами глубокой. Протекала Лама с юга на север, к западу от города, вот на ее-то крутом берегу немцы и закрепились. Около самой реки поднималась Лудина Гора – господствующая высота, с которой все видать на километры.
Вот тут-то немцы и взялись крепить линию обороны, в спешном порядке зарывали в землю танки, возводили на склонах девяносто четыре дота и дзота. Семьдесят три блиндажа, соединенные глубокими траншеями, опоясали высоту, а поля вокруг «засевали» минами.
Делалось все по-немецки основательно – гитлеровцы на полном серьезе собирались зимовать на ламском рубеже. В их землянках были сложены кирпичные печи, квартирмейстеры натаскали отовсюду теплых одеял, даже буфеты и столы приволокли.
Катуков был ученый и штурмовать Лудину Гору не стал. Вместо этого приказал искать слабое звено в обороне противника.
Таким оказалось село Ивановское, расположенное на правом фланге. Село хоть и простреливалось с Лудиной Горы и из-за Ламы, с немецких батарей, но его взяли-таки.
Немцы отступили за реку, в Михайловку. Пехотинцы и танки из группы Катукова устремились туда же, не давая врагу передышки.
Хотя слово «устремились» не совсем подходящее. Поползли – так будет вернее. Мотострелки в белых маскхалатах ползком одолевали снежное поле, а мороз стоял не слабый – пальцы леденели, ноги коченели, словно отнимаясь. Снаряды и мины то и дело буравили воронки, а «тридцатьчетверки», поддерживая огнем пехоту, дожидались, когда саперы проложат для них хотя бы узенькую дорожку.
Уже и вечер надвинулся, белые снега налились синевой, а мотострелки все ползли и ползли, отвоевывая шаг за шагом родную, но такую студеную землю. За восемнадцать часов они одолели километр, но это был очень длинный километр…
И вот ротный поднялся, повел своих в атаку. Спины им прикрывали танки. Взяли Михайловку.
Темнело, и Репнин еле разглядел брошенные орудия и чужих мертвецов, заносимых поземкой.
На следующий день стрелковая бригада, приданная группе Катукова, заняла деревню Владычино.
Ламский рубеж был прорван, а сама река форсирована.
Немцам это очень не понравилось – только устроились, чтобы перезимовать в тепле, и на тебе! Что, опять все бросать и бежать, замерзая в этих проклятых русских снегах?
28 декабря фрицы пошли в контратаку.
С утра, как вестник несчастий, над Михайловкой и Ивановским пролетела «рама». Вслед за этим самолетом-шпионом явились «Юнкерсы», прозванные «лаптежниками» – с ревом и воем они пикировали на укрепления РККА, сбрасывая бомбы на машины и строения. Следующим номером программы стал артобстрел из дальнобойных орудий.
А затем немцы вышли из села Тимково, что у самой Ламы, южнее Ивановского, вышли на бой. Впереди катились танки, за ними шагали цепи пехоты, сзади волочились тягачи с пушками.
Это был весьма опасный момент, ведь у Катукова в Ивановском был лишь комендантский взвод, минометная рота да артиллерийский дивизион неполного состава. Но и отступать никак нельзя! Тогда в окружение попали бы части, прорвавшиеся к Михайловке, пришлось бы отходить обратно к Волоколамску.
