к немецкому.
— Покажи мне свой пропуск! — потребовал я.
— О, нет-нет, Джен-сен, я не ходил в город! Я только выносил мусор!
— Если бы ты выносил мусор, то проходил бы мимо меня на выход. А ты даже не знал, что я сегодня на дежурстве. Серго совсем вас распустил!
Рунгжоб издал длинную переливистую трель, в которой сквозили сердитые нотки. Я растянул ехидную улыбку.
— Ты же знаешь, я не понимаю на вашем. Но запомнил фразу и обязательно посмотрю в словаре. Если это оскорбление, я не поленюсь и запрошу миграционную службу, все ли твои документы…
Тут я осёкся, потому что лицо уборщика стало ещё более жёлтым, а шрамы, плавно спускавшиеся от ушей к подбородку по линии скул, окрасились алым и затрепетали. Рунгжоб совсем недавно обосновался на Баррикадной, ещё не заработал достаточно денег на визит к косметологу. Большинство его земляков делают так, получая возможность отращивать бороду, а не маскировать свои жабры примитивными способами, больше привлекающими внимание, чем прикрывающими дефект.
Кенаров в московском метро живет довольно много. Сотни четыре или даже пять. Одни убывают, другие возвращаются, занимаются самой разной мелкой работой. У наших путешественников разные условия обитания, разная атмосфера и разные потребности. Не всегда обеспечить могут люди своими силами. Поэтому приходится прибегать к помощи такого же экзотического наёмного персонала.
Кенары из числа таких гастарбайтеров. Существа крайне неприхотливые, способные работать без вреда для здоровья в самых тяжёлых условиях. Обычно прилежные и исполнительные, но не без проблем с дисциплиной. Поэтому выход в город без письменного разрешения им запрещён. По условиям контракта им предоставляются общежития на кольцевой линии или персональные комнаты на станции приписки — за машинным залом. А экскурсии по выходным организуют централизованно.
Мимика уборщика оказалась для меня неожиданной. В его эмоциях больше не было ни капли агрессии, но не в этом дело. Жабры они обычно приоткрывают в знак почтения к старшим, а смирение и покорность, которых я добивался, проявляются иными движениями.
— Вам не кажется, Евгений, что это перебор? — раздался за спиной тихий голос.
Ах, ну разумеется.
— Доброе утро, Виктор Петрович! — ответил я, не оборачиваясь.
— И вам доброго, — согласился майор, — Рунгжоб, туить-суц!
— Вик-сен, туить-суц! — радостно прощебетал уборщик.
— Между прочим, он уже в четвертый раз за этот месяц нарушает пропускной режим, — заметил я, глядя на жёлтое лицо, расцветающее на глазах улыбкой до ушей. — Уже в прошлый раз можно было ставить вопрос о депортации.
Улыбку сдуло, лицо Рунгжоба побледнело. Виктор Петрович подошёл ближе и ободряюще похлопал нарушителя по плечу.
— Ну, ну, ну! Так ли уж страшен его проступок?
— Вы сами знаете. Если на улице он попадёт в неприятности, если окажется в полиции или, не дай бог, в больнице? Его физиологию не спрячешь. Это будет означать угрозу безопасности линий.
— Не в первый раз. Договоримся. Выкрадем, в конце концов, из изолятора. Виновных накажем. Кстати, такой инцидент будет означать, в первую очередь, прокол со стороны службы контроля, не так ли? Вы же задержали его на входе, а не на выходе?
У меня предательски заполыхали уши. Рунгжоб заметил это, но сразу отвернулся и отошёл на три шага в сторону, как бы из вежливости, давая нам общаться тет-а-тет. И чтобы я не разглядел ехидства в его маленьких черных глазках.
Умеет Турчин выбить почву из-под ног. Образ простоватого нерасторопного следователя, впечатавшийся мне в память, ещё не раз позволит ему проделывать такие штуки.
— Если бы мигранты не нарушали наши правила, проблем бы вообще не было.
Я выдал это в запале, уже к концу фразы осознав, что сморозил глупость. Ответное нравоучение было наготове и не заставило себя ждать.
— Если бы они не нарушали наши правила, отдел внешнего контроля окончательно расслабился бы и мух перестал ловить. Вот тогда я совершенно искренне мог бы согласиться с вами насчёт угрозы безопасности линиям.
— Я считаю, что правила есть правила. И нарушать их недопустимо, а нарушителей необходимо наказывать.
Мне не хотелось признавать неправоту, но цепляться оставалось только за самый примитивный аргумент. Чуть помедлив, я добавил:
— Не хотелось бы из-за его тяги к ночным прогулкам снова выносить ночью неопознанный труп из морга. В последний раз, как я слышал, такая история подняла целую бурю в прессе. Он симпатичный парень, но не знает ни города, ни реалий нашей жизни.
— Я рад, что вы это сказали, — Петрович кивнул мне со своей обычной усталой улыбкой. — Значит, вами движет не только синдром вахтёра. Вы порой прячете своё настоящее лицо за напором и агрессивностью, а в нашем деле с этим далеко не уедешь.
— Следите за мной?
— Приглядываю по долгу службы. Мне бы не хотелось, чтобы желание проявить власть стало для вас главной движущей силой.
Он поманил рукой Рунгжоба.
— Уважаемый, покажите ему! — и повторил, когда уборщик замялся, — Не бойтесь, прошу вас!
Рунгжоб всё ещё с сомнением отогнул полу жилета и расстегнул куртку. На коричневатой бугристой коже груди у него пульсировала белая округлая опухоль.
— Он что, болен?
— Нет, нет-нет, — улыбнулся Петрович. — Это икринка. Рунгжоб вынашивает её уже двенадцать лет, ожидая разрешения своего правительства на созревание. В прошлом году он даже согласился войти в контингент представителей кенаров на Земле, чтобы повысить свои шансы. Вы же не думаете, Евгений, что им нравится жить в нашем подземелье?
— Нет?
— Нет. Он из довольно знатного рода. Для развития икринки требуется сила Леи, но его семье по силам просто купить необходимое количество. Тем не менее, он работает здесь. Фактически, он просто заложник. Это наше обязательное условие, предъявляемое за возможность транзита их народа по Лей-линиям.
— Как это связано с нарушением режима?
— Икринки нуждаются в свежем воздухе и чистой проточной воде. Здесь, в метро, ему не обеспечить подходящих условий.
— Так он что, по ночам выводит на прогулку своё потомство?
— В некотором роде. Изредка, когда выдаётся такая возможность. Почти каждый из них время от времени это делает.
— А не сбегают, потому что не смогут выжить без линий?
— Да. И держат в секрете, потому что мы расценим их похождения…
— Как угрозу безопасности, — закончил я за него.
— Ещё нюанс. Досрочная депортация в его маленький и перенаселённый мирок будет означать изъятие икринки.
Рунгжоб запахнул куртку, поправил жилет и замер, заметным усилием удерживая улыбку на побледневшем лице. Виктор Петрович развернул его в сторону эскалатора и вопросительно взглянул на меня.
— С вашего позволения? Спасибо. Ступайте, мой друг. Но чтобы это было в последний раз! Попадётесь снова, я уже не смогу вас выручить!
Кенар защебетал, мешая русские слова
