— В Варшаве?
— В Пруткове, — назвал Марцин первую попавшуюся станцию.
— В Пруткове? А кто там у тебя живет?
— Бабушка.
— На какой улице?
— От станции налево, потом направо, потом прямо, там будет мостик, а за мостиком бабушкин домик. Ты что, хочешь с нами поехать?
— Нет, просто бываю там иногда у знакомых.
— Ну, значит, встретимся как-нибудь! Привет!
* * *
Костик сразу догадался, что за цветами они поедут к Дзевалтовским в Зеленую Седловину. «Только зачем ахинею нести про бабушку да про домик за мостиком?» — не мог взять он в толк.
— А чего он не в свое дело суется? Ему-то не все равно, откуда мы цветы возьмем? Может, адрес еще сообщить и записочку написать, чтобы и ему цветочки выдали? Эх, Костик, туговато ты соображаешь!
— Ты тоже не лучше! Кто нам проезд оплатит туда и обратно? Могли бы хоть на билеты скинуться. А то цветы — мы доставай, деньги на билеты — мы, а как букет вручать, так про нас и забыли. Разве это справедливо? Не то чтобы я сам хотел. Вовсе нет! Но хоть для приличия могли бы предложить.
— Ты прав! Я тоже об этом подумал. Немек — свой в доску, лично я ничего против него не имею, и сам тоже не претендую. Но получается нехорошо.
— Ну да ладно! Они еще горько пожалеют, что нас не оценили. Вот бы отправиться летом на поиски сокровищ Креза!
— Креза? — опешил Марцин. — Тебя что, по башке клюшкой зацепили, как говорит Бирюк? В лагере под Оленьей Горкой сокровища Креза искать! Совсем свихнулся! Крез в Греции жил в незапамятные времена.
— А ты тараторишь и слова вставить не даешь. Про Креза я знаю побольше твоего, — с чувством собственного достоинства возразил Костик. — Я этот вопрос специально изучал. Сокровища Креза зарыты в городе Сардаме.
— Знаю, в Греции.
— Не в Греции, а в теперешней Турции, в ста километрах от Измира, понятно? Нам еще Богданская читала: «Пирует с придворными Дарий-владыка, невольники служат усердно ему…», помнишь? И вдруг кто-то врывается с криком: «Царь! Сардам горит!» Теперь этого города нет на карте, от него остались одни развалины. А жаль…
— Почему же его не восстановят?
— Варшавян поблизости нет! Так вот, сокровища Креза находятся, по мнению ученых, под этими развалинами. Американцы снарядили туда экспедицию, но вряд ли им удастся что-нибудь найти.
— А ты почем знаешь?
— По части раскопок поляки им сто очков вперед дадут. Читал о профессоре Михаловском? Вот когда из Польши экспедицию отправят, кровь из носу, но обязательно поеду с ними.
— Знаешь, Костик, не пойму я тебя. — Остановись перед витриной, Марцин тщательно пригладил волосы. — То ты вроде бы всеми четырьмя копытами на земле: и про деньги на проезд вспомнил, знаешь, что сколько стоит, и все такое прочее, а то вдруг — сокровища Креза! Похоже, у тебя не все дома.
— Ладно, хватит! Мечтать никому не запрещается!
* * *
На другой день на уроке биологии шестой класс «А» был охвачен волнением. Классная руководительница, пани Пусек, сдавала в это время свой самый трудный экзамен.
Учительница биологии принесла таблицу с изображением соцветия, объяснила строение цветка. Потом велела достать тетради и зарисовать лепестки, тычинки и пестики.
— Пани Сменткевич, — послышался чей-то жалобный голос, — мы сегодня ни писать, ни рисовать не можем.
— Что случилось? Ведь вы всегда так любили рисовать!
— Да, но сегодня не можем… ничего руками делать не можем… — И в подтверждение Ирена показала сжатые кулаки со спрятанным внутрь большим пальцем. Ее примеру последовали остальные, наглядно свидетельствуя, что не в состоянии держать ни ручки, ни карандаша.
Учительница в недоумении смотрела на сжатые кулаки. Из затруднения ее вывел Марцин.
— Сегодня Пуся… я хотел сказать, пани Пусек… сдает экзамен одному профессору, который засыпает всех подряд. И Пуся… то есть пани Пусек, боится засыпаться. Если она не сдаст, у нее будут испорчены каникулы. Совсем как у нас. Мы за нее очень переживаем и поэтому держим палец вот так. Это помогает, — прибавил Марцин убежденно. — Не верите? Вот увидите, поможет!
— Глупое суеверие, — рассмеялась учительница.
— Нет! Не суеверие! — послышались протестующие голоса. — Нам очень хочется, чтобы пани Пусек сдала экзамен. Она всегда за нас заступается.
— И верит нам!
— Она очень справедливая!
— Один раз, когда школьная столовка была закрыта, она всех ребят, которые в школе обедают, повела в бар. А там пироги — пальчики оближешь! Кроме пани Пусек это никому в голову бы не пришло.
По лицу учительницы видно было, что ей приятно это слышать. Когда все успокоились и замолчали в ожидании, что она скажет, Костик заметил вполголоса:
— И за вас мы тоже держали бы палец.
— Да, да! — закричали со всех сторон.
Учительница сняла большие очки в роговой оправе и долго молча протирала их клочком желтой замши. Слова ребят ее тронули.
— Ну хорошо! Желание помочь своей учительнице весьма похвально и, хотя избранный вами способ противоречит здравому смыслу, я вас не осуждаю. В связи с этим мне вспомнился один забавный случай из моей студенческой жизни. Был у нас профессор-химик. Строгий, требовательный. Придира страшный. И никогда не улыбался. Вид его нагонял на студентов ужас. Сдавать ему экзамены боялись все без исключения, особенно студентки. И молва гласила, будто на экзамен надо непременно приходить в голубой кофточке. Ну само собой разумеется, все являлись в голубых кофточках. Не было своей — одалживали. И вот как-то одна студентка из тех, которые не очень-то утруждают себя занятиями, пришла в ярко-голубой кофте и… провалилась. После этого случая легенда о голубых кофтах была предана забвению. Одним словом, понимаете…
— Понимаем! Пани Пусек все знает назубок! — с жаром защищали ребята свою учительницу.
— Вот и отлично! Я тоже так думаю. Поэтому с чистой совестью буду держать за пани Пусек пальцы на обеих руках. Вот так! — и учительница сжала кулаки. — А теперь давайте повторим, что вам известно про опыление растений и какую в этом роль играют насекомые.
Высыпав после звонка в коридор, ребята увидели свою Пусю у дверей учительской. Раскрасневшись, она что-то рассказывала Томашевскому, а тот с глобусом в руках, с улыбкой поглядывал на молодую учительницу, кивая головой.
Ребята бросились к ней.
— Сдала! Сдала! — закричала издали счастливая учительница. — На пятерку! — И показала зачетную книжку: — Вот пятерка, а вот подпись.
Все, конечно, и на слово поверили бы пани Пусек, но кто мог отказать себе в удовольствии увидеть пятерку своими глазами. Заодно ребята обратили внимание, что и по остальным предметам у нее сплошные пятерки. Все гордились своей Пусей, словно была в этом и их заслуга.
— Знаешь, наша учительница экзамен на пятерку сдала! — сообщил Марцин старшему брату. — Страшно трудный экзамен, а она получила пятерку!
— Наш классный руководитель давным-давно всё посдавал, — заметил Вацек свысока. — И вдобавок за два факультета.
— Небось на троечки учился. Он вам свои отметки показывал? Нет? А я своими глазами видел: в зачетке — сплошные пятерки.
16
Шестой класс отличился: такого великолепного букета никто в день рождения не преподнес директору. По единодушному признанию ребят букет был что надо! Его перевязали принесенной Иреной золотой ленточкой, и делегаты от шестого класса «А» торжественно направились в кабинет. Их сопровождала пани Пусек; она на минутку забежала в школу, хотя по расписанию уроков у нее не было. Букет ей тоже понравился.
— Директор сразу обратил на него внимание, — отчитывалась возбужденная необычным событием Ирка. — Глянул на наш, потом на другие, потом опять на наш…
— И просил передать всему классу благодарность за внимание и цветы, — прибавил педантичный Немек, надевший ради такого случая модняцкую рубашку, на которую ребята пялились не меньше, чем на цветы.
— Вот это букет так букет! — с восхищением повторил кто-то еще раз, и несколько пар глаз — однако, далеко не все — с признательностью устремились на Марцина с Костиком.
— Нас шоколадными конфетами угостили! — показала Ирка две конфеты на вытянутой ладони. — Что с ними делать? Разделим на всех?
— Ты что! Сами съешьте! Вы же заслужили. Я на вашем месте слова от страха не могла бы сказать. Хорошо, что выбрали тебя, — говорила Эвка громко, чтобы услышал Марцин.
— При чем тут страх! И почет им, и конфеты — не жирно ли? — закричал Патерек.
Делегаты оскорбились. Немек положил конфеты на учительский стол и демонстративно отвернулся, сказав, что не любит сладкого. Ирка заявила: пусть ее, как Жанну д’Арк, на костре сожгут — она к конфетам не притронется.
Ни о каком костре, конечно, речи не было, но атмосфера накалилась. Еще немного — и, казалось, вспыхнет всамделишный огонь. Каждый считал своим долгом заявить, что ему на конфеты наплевать; тем не менее со всех сторон сыпались советы и предложения, как с ними поступить.
