— Но мне надо ещё!
— А я сказал, марш отсюда, пока я тебя под арест не сдал, — прикрикнул тот. — Сказано, как положено, значит, как положено! А то вишь ты, мало ему…
Он, вероятно, ещё хотел что-то сказать, но не успел, потому что сбоку от нас раздался негромкий голос:
— Товарищ старший сержант!
— Я! — от неожиданности вскочил с ящика, на котором сидел, интендант, сразу же поправляя воротничок и проверяя ремень.
— Выдайте бойцу то, что он просит. Я этого красноармейца знаю. Это приказ.
Все стоящие в очереди обернулись и увидели Воронцова, который незаметно для нас подошёл со стороны депо. В связи с тем, что лейтенант был одет в форму НКВД, то любые вопросы к нему сразу же отпали. А вот у него, насколько мы вскоре поняли, вопросы к некоторым из нас были.
Глава 11
Боевые редуты
Получив дополнительные три коробки с патронами другого типа, убрал их в вещмешок, и мы с моим недавним знакомцем отошли в сторону.
— Как рана, товарищ лейтенант? — спросил я, посмотрев на довольно бодрый вид Воронцова.
— Болит, — поморщился тот. — Еле-еле гимнастёрку смог надеть. Медсёстры помогали.
Осмотрел его чистый и опрятный вид и поинтересовался:
— А где Вы, товарищ лейтенант, сумели форму вашего ведомства добыть? Да ещё и со знаками различия рода войск, в которых вы служите. Ваша-то гимнастёрка была вся в дырках. А это новая.
— Из местного отдела. На складе подобрали. Кстати, запомни, отдел НКВД отсюда через два проулка, — махнул он рукой, показав направление. — Если что, понадоблюсь, я там буду. А если меня нет, то значит либо в штабе, либо в госпитале. Запомнил?
— Хорошо, — кивнул я, заметив, что мои новые сослуживцы мнутся в сторонке, не решаясь подойти и прервать беседу. А значит, надо было прощаться. — Ладно, лейтенант. Мне пора. Увидимся ещё.
Воронцов обернулся, увидел моё новое подразделение, но отпускать словно бы не хотел.
— Лёха, ты береги себя. Ты мне как младший брат стал. Не хочу, чтобы с тобой что-то плохое случилось. Не дай себя убить! Тебе жить надо! — произнёс он, а затем, тяжело вздохнув, вымолвил: — Ты прости меня. Прости, что не успел тебя эвакуировать. Моя вина.
Я видел, что у человека лежит груз на сердце. Он, конечно же, знал, что положение наше тяжёлое. Знал и о том, что противник нас превосходит и числом, и техникой. Знал. А потому, вероятно, чувствовал, что мы больше никогда не увидимся. Чувствовал и переживал за то, что не успел отправить семнадцатилетнего парня домой. И теперь его, а точнее меня, с большой долей вероятности ждал безнадёжный бой, а за ним и смерть.
Мне было его жаль, поэтому решил немного успокоить, надеясь, что, возможно, это поможет снять тяжёлый камень, что лежит у него на душе.
— Не кори себя, лейтенант. И тоже себя береги. Ты тоже далеко не старик, чтобы помирать. Рано тебе ещё на погост. Что же касается эвакуации, то есть хорошая народная пословица: «Чему быть, того не миновать». Я бы всё равно никуда не уехал и от тебя бы сбежал при первом удобном случае. Не для того я сюда пробирался, чтобы вновь оказаться дома. Теперь уж, если и суждено мне вернуться домой, то только с победой, которая, я уверяю тебя, придёт обязательно. Так что пусть всё будет так, как идёт.
Воронцов как-то обреченно кивнул, затем осмотрел меня с ног до головы, встрепенулся и обеспокоенным голосом произнёс:
— У тебя винтовка новая? Знаю, из оружия этого типа ты стрелять умеешь. Но она же только со склада, а, значит, не пристрелянная. Так, как же ты…
— А что делать? — задал я риторический вопрос, разведя руками. — В бою пристреляю.
Лейтенант нахмурился, в задумчивости посмотрел себе под ноги, потом посмотрел на небо, которое начало светлеть и, что-то для себя решив, уверенно направился в сторону моих теперешних сослуживцев.
— Ты чего? — запаниковав, поспешил я за ним.
— Сейчас пристреляем твою винтовку, — ответил он, не сбавляя шага. — Хоть только светать начало, но кое-что даже я вижу. А уж тебе со своим зрением куда сподручней будет стрелять.
— Да где стрелять-то ты хочешь?
— Найдём где. Было бы желание. А идти в бой с непристрелянным оружием — это глупость!
Подойдя к застывшим в непонимании бойцам, наблюдавшим за нашим приближением, он показал моему новому командиру своё удостоверение и сказал, что бойца Забабашкина НКВД забирает себе.
После того, как изумлённые красноармейцы начали ошеломлённо открывать рты, Воронцов решил пояснить свой приказ.
— Я его не арестовываю, так что отставить волнения! Обещаю, через полчаса боец Забабашкин прибудет в ваше расположение. Ваши позиции находятся на правой окраине города? Так? Вот туда я его и доставлю. Лично приведу.
Такое обещание устроило всех. И в первую очередь меня, ибо я, грешным делом, подумал, что лейтенант собирается изолировать меня от предстоящего боя. Но нет. Он просто захотел мне помочь.
Мои новые сослуживцы направились в сторону передовой, а мы с Воронцовым пошли быстрым шагом к зданию, где располагался их отдел.
Через десять минут, были на месте. Воронцов зашёл внутрь и, вскоре вернувшись, предупредил стоящего на посту часового, чтобы тот не паниковал, сейчас, мол, будет немного шумно. А потом подошёл к полуторке, что стояла у входа, и дал распоряжение шофёру подъехать к воротам и там «погазовать».
— Этот грузовик за нами закрепили, — сказал он когда увидел мой вопросительный взгляд. — Будет «рычать», чтобы выстрелы с улицы слышны не были.
После этого мы обошли двухэтажное строение и, зайдя за забор, попали во внутренний двор. Тут было что-то вроде склада на свежем воздухе, который, впрочем, больше напоминал свалку. Вокруг лежала рухлядь: какие-то железяки, пиломатериалы, тюки с тканью. Одним словом — разруха.
— Рядом мануфактура располагается. Пока двор общий, — пояснил Воронцов, видя моё недоумение. — Но зато, нам тут никто не помешает. Неплохое место. Сейчас мишень соорудим, и стрельнешь.
Я огляделся и увиденным был, в общем-то, доволен. Место было действительно безлюдное. Только вот было у меня небольшое сомнение, насчёт стрельбы в городе в ожидании наступления.
А потому, задал резонный вопрос:
— Слушай, товарищ Воронцов, а мы с тобой шухер нашей стрельбой не поднимем? Всё-таки мы на фронте. Выстрелы могут вызвать интерес патруля.
— А ты быстрей стреляй, и никто ничего не заметит. Тем более ты забываешь, где мы находимся. Это внутренний двор НКВД. Мало ли чем мы тут занимаемся. Может шпионов и врагов расстреливаем, — усмехнулся он, а потом улыбнувшись добавил: — Шутка.
— Очень смешно, — не разделил я его веселья.
— А то, — хмыкнул весельчак и кивнул в сторону забора. — Давай. Не зевай. Слышишь шофёр уже свой грузовик завёл и ревёт. Так что начинай, а то он бензин весь сожжёт.
Я пожал плечами и, сняв винтовку, сразу же испачкав ладони, вспомнил про нестёртую заводскую смазку.
— Сейчас тебе мишень сделаю, — сказал Воронцов, и что-то углядев впереди, направился в ту сторону. — Вон та доска, думаю, подойдёт.
Пока он занимался установкой доски, я вытащил из ножен финку, которую мне вернул Горшков и из стоящего на пандусе тюка отрезал небольшой кусок льняной ткани, после чего, как мог, протёр оружие, избавляя его от масла.
Ну а уже через минуту я приступил к стрельбе.
Мой добровольный помощник поставил старую, кривую, необтёсанную доску к деревянному столбу слишком близко от моей позиции. Для меня пятьдесят метров было не расстояние, поэтому я отошёл ещё на пятьдесят шагов назад, зарядил в магазин пять обычных патронов, но сразу стрелять не стал. Я помнил, что на пятьдесят метров винтовка бьёт выше цели на полметра, поэтому ориентировался на целик исходя из того, что расстояние сейчас было больше. Прицелился, и когда прицел совпал с мушкой, сфокусировал зрение. В мгновение ока доска стала видна до мельчайших деталей, словно бы она была не в ста метрах, а в десяти сантиметрах от моего лица. Каждый ржавый забитый гвоздь, каждая щепка, каждая трещина на ней стали мне отчётливо видны. Сделал глубокий вдох и, решив использовать как ориентир оставшийся на доске после грубой обработки небольшой сучок, что находился по центру, нажал на спусковой механизм, в простонародье называемый «крючком».
