…Два жеребца прорвали полог леса, выскочив на поляну, преследуемые стаей теней. Всадник и всадница просчитались — неведомые твари оказались хитрыми и расчётливыми: пока часть стаи гнала их по лесу, вторая устроила засаду в оговоренном заранее месте. Об этих тварях ходили слухи, но слухи туманные или слишком невероятные. И вот теперь они подтвердились. Женщина сглотнула подступивший к горлу комок, понимая, что это конец. Рука спутника легонько сжала её ладонь, ободряя и утешая.
— Мне страшно, Океан…
— Не бойся. Я тебя люблю.
Мужчина скосил на неё огромные глаза, полные морской воды, прикрыл их и снова открыл, решаясь на очередную авантюру — они всегда ему удавались.
— Послушай меня, Палевия, слышишь?
Женщина кивнула.
— Я отвлеку их, а ты постарайся прорваться. Скачи на запад, там есть село: оно ближе замка. Пошли графу весточку, он… он тебя заберёт.
— Я без тебя никуда не поскачу.
— Палевия, сейчас не время придираться! Я тебя умоляю…
Женщина упрямо поджала губы.
Он хотел сказать что-то ещё, но в этот миг твари, сжимавшие кольцо, одновременно прыгнули на лошадей, деря когтями животную плоть. Палевия вскрикнула, её лошадь поднялась на дыбы, отбиваясь от напавшей спереди тени. Прыгнувший сзади комок полоснул женщину по спине, ухватив когтями за край пышной юбки и увлёк за собой на землю… Когда Океан смог повернуть голову, её уже не было: на том месте, где две минуты назад стояла её лошадь лишь копошились серые тела монстров.
Он не успел ни сообразить, ни попытаться отомстить, ни даже просто выкрикнуть её имя — смазанный силуэт толкнул его вбок и повалил на землю…
— Ты слышала об Отвергнутом любовнике, ведь так? Вета просто не могла не рассказать о нём, только тихо, чтоб не услышал хозяин.
Мне не понравился ни его тон, ни заблестевшие глаза. Океан до хруста сжал моё запястье, совсем этого не почувствовав, и выпускать не торопился.
— Он был не таким уж и отвергнутым, Мара. По сути он был единственным.
— Океан, ты бредишь. Мне нужно скорей отвезти тебя в село. Там есть лекарь. И граф, они тебе помогут.
— Ничто мне не поможет ибо я не смогу туда добраться. На мне лежит проклятье — оно не выпускает за границу замковых владений и умираю я не потому что попал под балку, а потому что приближаюсь к этой границе… Уже приблизился.
— Что ты такое говоришь? Ты выживешь!
— Я не могу выжить, графиня… Я умер семнадцать лет назад на этой самой поляне, растерзанный тенями. Здесь всё началось, здесь всё и завершится ибо я не смогу обрести покой. Так же, как и ты не обретёшь его с графом, пока я буду рядом… Палевия.
Сказанное не сразу до меня дошло. Я внушала себе, что всё это бред, а Океан всё говорил и говорил, вдохновлённый моим молчанием. Он шарил мутным взором по залитой закатным солнцем поляне, время от времени застывая — тогда ему чудились картины прошлого. А я боялась посмотреть вокруг и увидеть того, что со мной никогда не происходило.
— Когда молодая графиня вошла в замок, я понял что пропал. Она просто причаровала меня своим взглядом. Чтоб держаться от неё подальше, я стал грубить. Порой доводил её до слёз своими придирками, но она не разу не пожаловалась своему мужу, который из-за своей влюблённости не замечал моего состояния. Отпустить меня из замка Ермолай не согласился, а я не решился назвать ему истинных причин своего поступка. Так я жил несколько недель между молотом и наковальней, цепенея при наших коротких встречах и мечась от бессонницы по ночам. И вот однажды… Ты должна знать за что боги наказали нас, Палевия.
— Я не Палевия.
— Ш-ш. Я знаю кто ты, ты сама себя не знаешь. Мара или Палевия — душа одна, призраки это всегда чувствуют. Даже Альбина сразу узнала тебя, ведь когда-то ты была без ума от неё.
Глаза в зеркале… Они моргнули и погасли — это были мои собственные глаза, просто я их не узнала. Так же, как не узнала своего портрета — всё-таки за семнадцать лет жизни ведьмачкой многое можно забыть… даже себя.
— Однажды шутки ради мы заключили с графом пари, — тем временем продолжал Океан. — Он был уверен в своей молодой жене и хвастанул, что крепче брака не существует. Я же старался очернить графиню хотя бы в своих собственных глазах и выкинуть юношескую блажь из головы, поэтому тут же возразил, что удеру с ней из замка, что смогу её причаровать и влюбить.
— …И она бросит ради тебя мужа?.. — мой собственный голос неуловимо изменился — я словно впервые услышала его. И словно впервые взглянула на мир этими глазами. И вздохнула впервые.
Я ничего не знала об их споре, поэтому не стала призраком, проклятая за обман. Моя душа повинуясь приказу любимого человека умчалась прочь от истерзанного тела. Туда, куда он и велел — в приграничное село, где в ближайшей к лесу хибаре нарождалась новая жизнь. Крики роженицы не могли не привлечь душу, только что лишившуюся тела.
— Мара, мара, — шептала тёмноволосая крестьянка, узрев на пороге бесплотную тень. Но старая бабка не имела власти над пространством, которая была в крови сельской ведьмы, и видеть меня она не могла. А я видела то, что не могла знать даже ведьма — шанс вернуться на землю и прожить жизнь ещё раз… спасти себя и душу возлюбленного… и собственного мужа пред которым так завинила.
Океан же вернулся в замок, пока его не хватился граф.
— Ты выиграл спор, Океан. Я действительно могла убежать за тобой на край земли. Но я была в этом не виновата и считала…
Не важно, что я считала — я совершила грехопадение, предала мужа, которому клялась в верности перед алтарём, хоть продолжала любить его… Я любила их обоих, и, вернувшись второй раз, продолжала любить — прошлые ошибки так ничему и не научили.
— Ты до сих пор готова пойти со мной, Палевия. Стоит только позвать.
Я ненавидела его. Так же сильно, как и любила — из-за него мы удирали прочь из замка, из-за него застряли в междумирье — не призраки, но и не люди, из-за него страдали близкие люди… и из-за меня.
— Я виноват, — Океан легонько провёл пальцами по моей щеке, заправил за ухо выбившуюся прядку, вытер мои слёзы. — Мне и распутывать. В прошлый раз ты не смогла добраться до графа, в этот сможешь — тени больше не нападут, за семнадцать лет я смог очистить лес от этой пакости. Всё, о чём я прошу — отпусти меня, я хочу покоя, графиня.
Трава заалелась от заката. Над лесом затужила кукушка. Её плач слился с весёлой трескотней пеночки. Лопухи отцветших ландышей, зелёная ещё земляника и даже утыканный мухоморами пенёк — всё такое же, как и семнадцать лет назад. Ничего не изменилось. Кроме нас.
Я давно уже его простила — где-то глубоко внутри, где никогда не забывала, кто я на самом деле. Осталось лишь признать это вслух и мы оба будем свободны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
