Палыч со своими ребятами зашевелился, бодро вскакивая на коней. Видимо, установили место с пленниками,
— Помощь нужна, Палыч? — Кричу на всякий случай, он в этих вещах грамотнее меня, нужно было бы, позвал.
— Нет, там всего двое, управимся быстро, — пятеро парней спешат за Иваном, остальные понуро идут к нам, собирать трофеи.
Правильно, мы не воевать сюда приехали, надо наших мужиков выручать. Не успели мы стащить всех убитых в одно место и упаковать трофеи, как Палыч вернулся. Все пять похищенных девушек, избитые, судя по всему изнасилованные, но живые, бежали рядом с лошадьми своих спасителей.
— Где башкиры? — удивился я, не услышав выстрелов, — неужели в рукопашную взяли?
— Нет, я их отослал в стойбище, за выкупом, твой пленник, оказывается, сын хана, — Палыч показал на молодого парня с простреленной задницей, — правда, у того ещё пятеро сыновей, не знаю, может сразу этого прирезать.
— Не надо меня резать, я любимый сын у отца, — практически без акцента отозвался молчавший до этого башкир, молодой парень, действительно одетый богаче остальных, — он обязательно меня выкупит или приведёт орду на вашу деревню, и всех убьёт. Лучше отпустите нас сейчас, тогда мы орду собирать не будем, и пленниц наших отдайте.
— Чёрт с ним, с выкупом, — наигранно рассердился я, — давай, сразу зарежем этого любимого сына, с такой раной он всё равно в седле не усидит. Денег у меня хватает, отрубленная голова врага доставит мне больше уважения у соседей.
— Не убивайте меня, не надо, — задёргался связанный наследник хана.
— Почему, — подошёл я к нему, вынимая свой нож, — что ты можешь выменять на свою жизнь? Куда увезли всех мужчин-пленников?
— Их увезли на завод к Пантелею, в Оханск, так мы договорились. Им ничего не будет, только в заводе у него работать заставят.
— А сколько вам заплатили за мастеров, — тихо спросил присевший рядом с пленником Палыч, — где деньги?
— Сто рублей у меня в поясе зашиты, отпусти нас, — едва не плакал ханский сынок.
— Остальные деньги где? Чем обещал Пантелей расплатиться? — хором спросили мы с Палычем, поражённые такой мизерной суммой за пятнадцать мастеров, чья общая зарплата в месяц больше будет.
— По ружью обещал за каждого мастера, за немца сразу три ружья, — пленник, казалось, не мог остановиться, — этого немца нам Пишка указал, приказчик Пантелея, он и деньги нам привёз. Когда мы Каму переплыли, Пишка немца с остальными мужиками на лодки посадил, три лодки на вёслах. Они шибко-шибко вверх по Каме поплыли, нам велели сказать, что немца и мужиков мы другим башкирам продали. Мы не будем на соседние роды наговаривать, пусть Пишка за всё отвечает.
— Давай, Викторович, собирай всех в дорогу, я ещё побалакаю с нашими друзьями, надо спешить обратно, пока мужиков Демидовым не продали или Турчаниновым, в гору. Оттуда нам их не вытащить, там придётся войсковую операцию планировать.
Мы быстро перевязали раненых пленников, уложили их на трофейных коней по двое. Девушки тоже уселись на коней, которых оказалось больше, чем всадников. Три кобылы пошли поводу, гружёные трофейной амуницией. Хоть и грязная одежонка, для тех же пленников сгодится, не покупать им новую одежду. Будет за них выкуп, не будет, ещё вилами на воде писано, а кормить дармоедов придётся мне. Впрочем, сто рублей серебром отчасти компенсировали наши затраты, лишь бы освободить мужиков. Разобравшись по коням, наш караван бодро двинулся в путь, дорога была известна, до Камы мы надеялись добраться засветло. Так оно и вышло, мы даже успели перебраться на свой берег и развести костёр. С продуктами оказалось совсем худо, но, ребята были в эйфории победы, а пленники молчали.
Переночевали мы относительно спокойно, однако утро несколько поменяло наши планы. Во-первых, моросящий унылый дождик затянул всё небо тучами, не оставляя перспектив быстрого передвижения по лесным дорогам. К тому же, две девушки не смогли не только сесть в седло, даже встали они с большим трудом, накануне эти молчуньи натёрли себе кровавые мозоли, так спешили вернуться домой. Пришлось нам разделиться, отправив девушек, всех пленников и Валентину с тремя парнями домой, в Таракановку. На этот раз я остался непреклонным и пресёк все её попытки напроситься в Оханск, освобождать мастеров и Володю. Моё ружьё осталось у девушки, на всякий случай, после чего мы разделились на две группы. Девушки с пленниками и пешком доберутся за день в Таракановку, а мы всемером на лучших конях порысили вдоль берега Камы вверх по течению.
Ещё вечером, туда мы собирались взять кого-либо из пленных башкир, выспрашивая, кто бывал у Пантелея в заводе или на дворе. Эти допросы услыхал тот самый парень, что на пожарище обозвал меня холуем господским, звали его Андреем, Андреем Хомяковым. За время погони, он, видимо, изменил своё отношение к нам и мне лично, потому, как смотрел немного странно. Так вот, Андрюха Хомяков признался, что несколько раз бывал в Оханске, отлично знает Пантелея-заводчика, его завод и даже Пишку-приказчика, имя у того оказалось вполне нормальное — Епифан. Хомяков обещал, что приведёт нас в самое, так сказать, логово зверя. Моросящий дождь, преследовавший нас весь день, не очень способствовал общению, однако, мы с моим тёзкой разговорились.
Тот был настолько поражён нашим оружием и поведением, что выложил всю свою жизнь, как на блюдце. Парню исполнилось двадцать пять лет, он был из крепостных крестьян помещиков Дубровских, как ни странно. Видимо, Пушкин использовал для своей повести настоящую помещичью фамилию. Чтобы не попасть в рекруты, ещё в шестнадцать лет Андрей отпросился у барина на оброк, ежегодно исправно привозил в имение под Муромом уговорённую сумму. Последний раз, в Рождество, он не дал взятку новому управляющему, тот и оболгал Хомякова перед барином. Задал барин ему совсем несусветный оброк, двадцать рублей ежегодно. Учитывая заработок крестьян в центральной России, таких денег там Андрюха вовек бы не заработал, даже, перестав питаться и покупать одежду.
Начал Хомяков пробираться в Сибирь, понимая, что обратного пути не будет, да в Оханске узнал, что Пантелей набирает рабочих и мастеров на свой ружейный завод, подряжает рабочим по три рубля платить.
— Я и подумал, чего искать лучшей доли, если удача сама в руки идёт, — грустно улыбнулся Андрей при этих словах, — нанялся в феврале к Пантелею, да так и прожил в бараке рабочем, до самого лета. Харч был казённый, от хозяина, работа привычная, одежда пока не истрепалась, я и терпел, ждал обещанной платы. Тот нас всё завтраками кормил, мол, продам ружья и расплачусь с долгами. Поначалу мы верили, ждали обещанного, до самой Троицы.
— В праздник как раз узнали от подпивших приказчиков, что наши ружья Пантелей каждый месяц с большим наваром в Казани и Нижнем Новгороде сбывает, там и дом себе за полгода выстроил. Не выдержал я, набил морду Пантелею, да рванул вниз по Каме, сгоряча, не подумал, что Сибирь в другой стороне. В Сарапуле и узнал, что ты с Лушниковым мастеров набираешь, потому и в Таракановке оказался. Так, что к Пантелею этому у меня свой счёт имеется, — Хомяков взглянул на меня и спросил, — а твои ружья, где сделаны?
— Не скажу, не спрашивай, — я привычно покачал головой, — но делать мы их будем здесь, в Таракановке, сами. Это точно.
— Мне бы такое ружьецо, как у вас, — задумался Андрей.
— Ну, как у меня, не обещаю. Курковку, как та, из какой Валентина стреляла, купить сможешь, — я взглянул на «Сайгу» в руках Чебака, — мы их недорого будем продавать. Лишь бы мастеров выручить, да моего друга, Володю. Без них завянет наш заводик.
— Всех выручим, не беспокойся, барин, — Хомяков подал своего мерина вперёд, разбрызгивая лужи, поскакал проверить дорогу.
В первом же селе Степанове, мы прикупили продуктов и расспросили местных жителей насчёт трёх лодок, плывших вверх по Каме. Башкиры не соврали, такие лодки действительно проходили два дня назад, рано утром. Новости воодушевили нас, перекусывали ребята недолго. Повеселели все, казалось, даже наши кони стали бежать резвее, да и нудный дождь закончился. Полуденное солнце жарко светило нам в правую щёку, согревая нас и подсушивая промокшую одежду. Чтобы не плутать по всем извилистым изгибам реки, мы свернули на указанную жителями просёлочную дорогу, шедшую напрямик в Оханск.
— Завтрева, к обеду в городе будете, — провожали нас селяне, — коли, вёдро продержится пару дней.
Ребята оживали буквально на глазах, к вечеру мы все высохли и подкрепились, остановившись на полчаса, не больше. Такая продолжительная скачка на мерине довела меня до полуобморочного состояния, теперь в моей голове осталась лишь одна мысль, — Не опозориться, не упасть с коня. Видимо, такие мысли посетили не меня одного, потому, как, после команды Палыча на привал, кони наши остановились, как вкопанные. Уже привычно мы разбивали лагерь и устраивались на ночлег, выставляли на ночь дежурных. Места в этих краях довольно глухие, если даже спустя два века, как мне рассказывал дядя, дезертиры спокойно жили в лесах у нас до сорок седьмого года. Только спустя два года после окончания войны их смогли выловить. Это в середине двадцатого века, при сталинском режиме. Чего же ожидать от середины восемнадцатого века, когда здешние деревни отстоят друг от друга на тридцать-сорок вёрст. А знаменитый Сибирский тракт, по которому гонят каторжников в Сибирь, проходит практически рядом, немного севернее.
