«Тут – еще как может».
«Ты, б-дь, умеешь успокоить…».
И все же, глядя на свою многострадальную руку, Планшетов склонялся, что лично его укусило нечто не такое экзотическое и опасное: «Какая-нибудь паршивая гюрза, делов-то…»
«И дышу я более или менее сносно», – успокаивал себя Юрик и жадно, глубоко дышал. Впрочем, и тут конечно, оставались вопросы. Среди змей, выделяющих яды второй группы, числились, насколько припоминал Юрик, и гремучая змея, и эфа, и гюрза. Какая из этих тварей проживала в Крыму, а какой подавай мангровые дебри – Планшетов наверняка не знал.
Так и не сумев определить тип попавшего в организм яда, Юрик принялся соображать, что ему противопоставить, кроме ресурсов организма, которые, наверняка, уже пошли в ход, и, похоже, были уже на пределе.
«Перетяни граблю тряпкой», – это было первое, что пришло в голову.
Планшетов с трудом сел. Раскачиваясь, как пьяный, стянул мокрую майку, порвал на жгуты, а затем, пользуясь здоровой рукой и зубами, перевязал бицепс так жестко, как только смог.
«Высасывай яд, придурок. Соси, будто тебе подарят за это джип. Многие девушки делают это, у некоторых успешно получается».
Однако, взвесив все за и против, Юрик решил не сосать из опасения сделать себе еще хуже. К двадцати четырем годам, вследствие полуголодной юности в семье алкашей, курению и службе в армии, он не мог похвастать ни крепкими зубами, ни соответствующими деснами. Зубы изобиловали дуплами, заделать которые было просто не за что, бесплатная же медицина отмерла, вместе с партсобраниями, профкомами и пионерскими линейками в школах. Впрочем, даже в ту, навсегда ушедшую девственную пору всеобщего равенства и братства услуги дантистов были бесплатными только по конституции, а образ зубного техника ни в чем не уступал образу гаишника с палочкой-выручалочкой или барыги, торгующего из-под полы дефицитами.
Юрик еще слышал кое-что о надрезах, которые рекомендуется делать на месте укуса, чтобы выдавливать кровь. И еще о прижигании ранки каленым железом, или головней из костра. Все это было бы, вероятно, полезно, но, под рукой не было ни лезвия, чтобы разрезать кожу, ни зажигалки или коробка спичек, ни хвороста, ни времени, наконец. Вокруг был только дождь, весь мир исчез за его пеленой. Да маленький и жалкий, скорчившийся в самом эпицентре непогоды человечек – Юрик Планшетов.
Что-то холодное и мокрое лизнуло пятку, с которой давно слетел и носок, и ботинок. Приподняв на локте голову, которая весила пару тонн, Юрик, в первый момент не поверил глазам. Он лежал у кромки воды, и она стремительно пребывала. Это было невероятно, ведь, выбравшись на сушу, он истратил целую кучу сил, чтобы взобраться повыше. Оказывается, пока он валялся без сил, озеро преследовало его по пятам, словно не желало расстаться с жертвой.
«Может, мне утопиться и дело с концом? – вяло подумал Планшетов. – Двигаться-то тоже нельзя, спрашивается, чего еще делать?»
Ему очень хотелось опустить веки и заснуть, быть убаюканным волнами. Тем не менее, он пополз, загребая мокрую землю руками, главным образом, здоровой рукой, извиваясь и отвоевывая у склона сантиметр за сантиметром. Парализованные ноги тащились следом, они были как обуза.
«Но я все равно прихвачу вас собой», – бормотал Планшетов, или это ему только казалось. Он снова ослеп, под черепом ухал пульс, из носа хлынула кровь, которую он принял за противоестественно теплые сопли. Он не стал ее вытирать. Было нечем, да и зачем. Временами ему казалось, будто озеро догоняет, задница барахтается в воде, и скоро она доберется до рта. Тогда все будет кончено.
Когда он вскарабкался на гребень горы, озеро, наконец, остановилось, дождь пошел на спад, а затем прекратился. В сером небе появились прорехи, красноватые, наступил закат. Ничего этого Планшетов уже не видел. Он крепко спал, свернувшись калачиком под колючим кустом.
* * *
Еще работая в школе, Эдик в каком-то научно-популярном журнале натолкнулся на статью, описывавшую изуверский, с его точки зрения опыт. Самка шимпанзе, помещенная в заполняемый водой колодец с детенышем на руках, долгое время держала свое чадо в вытянутых над головой лапах. Когда же уровень воды достиг рта самки, она бросила детеныша себе под ноги и залезла сверху, как на ступеньку. Статья тогда здорово покоробила Эдика, тем более, в ту пору он еще не был Армейцем, думать забыл о друге детства Валерке Протасове, работал учителем истории в средней школе, недавно женился на коллеге, преподавательнице географии Марине, которая ждала от него ребенка. Они уже придумали ему имя, решили, что назовут Дениской. С той поры прошло немало лет.
* * *
Когда Протасов скрылся под грудой тел, словно сказочный герой из древней скандинавской саги, Эдик, сдавленно вскрикнув, бросился к выходу. Сделать это было несложно, головорезов Витрякова обуяла паника, Эдик несся среди них, думая о диких зверях, которые бегут точно также, спасаясь от свирепого лесного пожара, позабыв о межвидовой борьбе. Перед глазами возникла Яна, существо, ради которого стоило жить. Он собирался сделать это – выжить.
Отчаянный крик Протасова ЭДИКУХОДИ!!! догнал его, когда Эдик уже свернул в один из боковых коридоров, в самом дальнем углу храма, отразился эхом от стены и снова стегнул. Эдик и без того буквально кожей ощущал, что вот-вот рванет, счет пошел даже не на секунды. Вопль Протасова ошпарил его, как кипяток, но не сбил с курса. Армеец понимал, что больше никогда не услышит этого голоса, хоть слова ЭДИКУХОДИ время от времени будут навещать его голову по ночам, когда все вокруг замрет, в ожидании рассвета, и он не прогонит их ни при помощи затычек в ушах, ни таблетками валиума, плавающими по желудку. Но, Эдик надеялся, что будет лежать, прижавшись к Яне, которая станет его самой лучшей таблеткой. Ведь нечто подобное уже случалось раньше.
– УХОДИ!!! – надрывались стены. Коридор, по которому он бежал, не оглядываясь, вывел Армейца в просторную штольню, ее дальний конец освещался дневным светом. И хоть снаружи бесновался ураган, небо обложили тучи, дождь хлестал, как из оборвавшегося крана, а невидимое солнце неумолимо клонилось к горизонту, этот свет в конце тоннеля показался Эдику если не райским, то идущим наверняка из его предбанника.
– Яна!!! – выдохнул Армеец на бегу, в этот момент скала содрогнулась, потому что Протасов далеко внизу все-таки разжал пальцы, как и обещал. За первым взрывом сразу последовал второй, чудовищной силы. Время, казалось, остановилось, Эдик замер на самой границе света и тьмы, с выброшенной вперед ногой, в позе бегуна, заснятого фотокорреспондентами преодолевающим финишную ленту. На мгновение стало невообразимо тихо, капли дождя, которые Эдик теперь прекрасно видел, повисли перед выходом. А потом горячий выдох из подземелья ударил его в спину, и Эдик, преодолев последние метры, полетел по воздуху как циркач, которым выстрелили из пушки в каком-то старом фильме, который он когда-то видел. Как только Армеец выпорхнул из тоннеля, стены пещеры сомкнулись у него за спиной, словно двери метро. Начался обвал.
Прочертив по воздуху головокружительную дугу, Армеец приземлился на почти вертикальный склон и покатился кубарем, не успев даже сгруппироваться. Если бы склон резко обрывался горизонтальным участком местности, Эдик наверняка свернул бы шею или сломал позвоночник. Раздробил все кости, от черепа до пяток. Но, ему необычайно повезло. Склон сгодился бы для скоростного спуска, какие обожают горнолыжники. Он был очень длинным. Это, во-первых. Во-вторых, на нем не росли деревья и не валялись крупные валуны, убиться о которые – раз плюнуть. В общем, ничто не преградило Армейцу пути и он, продолжая кувыркаться и развив порядочную скорость, в конце концов, влетел в густые кусты, будто биллиардный шар в лузу. То, что ему довелось пережить, вряд ли приходилось испытывать даже космонавтам, во время тренировок вестибулярного аппарата на центрифуге. Кусты погасили энергию падения, Эдик не только остался в живых, но и отделался пустячными повреждениями, получив пару шишек, чуть больше ссадин и одно растяжение.
Уже на излете Армеец врезался головой во что-то мягкое, шейные позвонки захрустели, и он потерял сознание, скорее от страха, потому что успел представить результат столкновения, если бы он ткнулся макушкой в валун.
Открыв глаза минутой позднее, Армеец обнаружил, что лежит ничком, уткнувшись лбом во что-то мягкое, вроде подушки, его слегка мутит, сверху накрапывает дождь, барабанит по листикам кустов, и главное – он жив.
Жив.
Приподнявшись на локтях, Эдик ахнул, убедившись, что подушка, спасшая ему жизнь, на самом деле является коричневым вязаным свитером, одетым на бездыханное тело грузного мужчины средних лет. Голова Армейца оставила на животе несчастного отпечаток, который не разглаживался оттого, что грудь не поднималась.
