скажу…
Чем-то чужим и далеким веяло от ее слов, но он тогда не разобрался, чем именно.
Проводив ее к автобусу, Виктор долго бродил по улицам поселка, никого не замечая. Встреча оказалась не такой, какой она ему представлялась ранее. Это его угнетало, но он решил, что иначе Наташа просто не могла.
Она приезжала еще не раз.
В один из сложных вечеров, потрясенная тем, что открылось ей в жизни ее семьи, Наташа осталась в рудничном поселке до утра.
Она не сказала обычных слов: «Что мы наделали?» — она говорила другие слова, и она торопилась сказать их все, они набегали друг на друга, торопили друг друга, словно спешили куда-то, спешили столь сильно, что не могли задержаться и на мгновение. Но, может быть, эти слова спешили потому, что хотели поскорее освободить место самым важным словам. Однако, как ни старались они, те, важные слова, не пришли.
— Не знаю, не знаю,— говорила она.— Никто не виноват. Я знаю, человек должен идти в небо. Не обязательно летать. Нет, именно в небо. Идти все выше и выше. Сегодня быть выше, чем вчера. А завтра — выше, чем сегодня. Внутри. А я не могу так. Ты понимаешь?
Он не ответил, почувствовав, как дрожат губы.
В раскрытое окно ветер затянул запах листвы.
— Вишней пахнет,— сказала Наташа.
— Ты останешься? — спросил Виктор.
— Остаться?
— Ага. Навсегда.
— Не могу.
— Спи,— сказал он.— Ты хочешь спать. Я вижу по твоим глазам. Ты и не проснулась до сих пор.
Он и в эту ночь не уснул. Когда Наташа утром, открыв глаза, увидела рядом его голову, то удивленно улыбнулась, погладила влажный выпуклый лоб юноши и спросила:
— Был сон, да?
— Нет,— ответил он, приподнимаясь. — Сон начнется после того, как ты уедешь.
— Наверное, ты прав. Если ты будешь прав, я найду тебя. Обо мне не спрашивай. Сейчас тебе этого не нужно знать. Ты должен мне поверить. Поверить…
Она говорила много, словно старалась заглушить словами все тайные голоса, которые, как молоточки, стучали где-то далеко.
С этого утра они долго не виделись.
В конце июля для Виктора началась другая жизнь. Он уехал в училище.
Как-то Андрей увидел в тетради Виктора засушенные полевые цветы. Он понюхал их, сказал:
— Еще запах сохранился. Степью пахнут. Сам собирал? — спросил он.
— Нет, девушка подарила,— ответил Виктор.— Конечно, это немножко смешно. А? Хранить цветочки…
— Расскажи,— попросил Андрей.— У меня не было ни одной романтической истории с девчонками. Все как-то не так получалось.
И Виктор рассказал…
А в один майский день, уже в конце второго курса, Виктор показал Андрею телеграмму. В ней было слово — встречай.
— Ты давно ее не видел? — спросил Андрей.
— С тех пор и не видел.
— Писала?
— Изредка.
— Странно все,— заключил Андрей.— Надо встречать? Или ты один?
— Можно не одному.
— Что ж она писала? Любит?
Виктор удивленно посмотрел на Андрея.
— Что ж тогда было?
— Она и сама не знает.
Андрей сказал, подумав:
— Один встретишь.
Поезд приходил в половине девятого вечера. Но Виктор уже с семи часов ходил по перрону. Он даже рассчитал, где должен остановиться ее вагон.
И он сразу узнал Наташу, хотя она заметно изменилась. Она показалась ему совсем иной, но сохранившей что-то неуловимое прежнее.
— Это ты! — воскликнула она.— Тебе так идет форма! Ты стал просто красивый. Не смотри на меня. Я тебя не стою. Не смотри, не надо, Витя. Той девочки уже нет. Другая. Но меня потянуло в прошлое. И вот я приехала к тебе. Нет, не возвращать прошлое. Проститься с ним. Навсегда. Я знаю, утром будет проходить поезд. Я уеду с ним.
В руке она держала большую сумку, на плече — теплый шерстяной пуловер.
— Возьми мою сумку.— Она погладила его по щеке.— Ты другой. Это хорошо? Или плохо? Ничего не понимаю. Плохо, да? Но что поделаешь? Куда?
— Недалеко. Есть комната. Для тебя.
— А гостиница?
— В ней нет мест.
— Ты узнавал? Спасибо. Поезд будет ровно в восемь. Ты меня проводишь?
— Провожу. Но — может быть?
— Нет, Витенька. Больше не смогу. Я сбежала. Я потом тебе расскажу.
— У тебя здесь есть девушка? — спросила она, когда они уже остались вдвоем в старом доме, хозяйка которого — древняя старуха, бабка одного из курсантов, приятеля Андрея,— узнав, что приехала жена, ушла к своим родственникам. Виктор уговаривал ее остаться, но она, лукаво посмеиваясь глазами, говорила:
— У меня дела́… дела́… столько де́ла…
Наташа извлекла из сумки бутылку массандровского муската.
— У вас тут такого нет?
Она отыскала в старинном буфете рюмки.
— Выпьем немножко за твой успех? — спросила она.
— Ладно,— ответил Виктор.
— Опять это ладно! Как только я слышу это слово, мне сразу становится холодно…
— Привычка.
Наташа наполнила рюмки. По комнате разлился запах цветов, словно кто-то нарвал их на лугу и принес сюда.
— Красный камень.— Наташино лицо вдруг стало серьезным.— Слушай меня внимательно, Витенька. Я рада, что ты живешь в небе. А я ползаю по земле. И буду ползать. Что тебе сказать — почему? Так случилось. Неслась сюда, чтоб увидеть тебя. Увидела — и стало страшно. Но вернуться уже нельзя. Вышла замуж. Почему ты не побледнел? Почему? Почему ты так же смотришь на меня, как смотрел? Скажи. Или не говори. Не надо. Давно вышла. Через две недели после нашей последней встречи. Хороший человек. Старше, да. Намного? Достаточно много. Впрочем, мужу я не нужна.
— А мне? — спросил он.— Может быть, мне ты нужна?
— Нет, и тебе! Вот слушай. Совсем немного. Только внимательно слушай…
Она встала, порылась в сумке, достала газету, положила ее перед Виктором. Он только взглянул на бумагу, в упор посмотрел на женщину, и сразу же глаза вернулись к газете. Он прочитал в конце статьи: к двадцати годам лишения свободы… Мелькнула цифра — два миллиона рублей… Запрыгали слова: шайка, народные деньги, преступники.
Виктор отодвинул газету.
Наташа продолжала:
— Видишь? Мама не вынесла. Я одна. Понимаешь? Ничего не осталось. Все конфисковали. Я не плачу. Не удивляйся. Слез уже нет. И когда пришло известие о смерти папы — тоже не было слез. Он умер осенью. Там где-то. У меня ничего не
