― Стоит ли нам поднимать эту тему? ― очень серьезно ответила я.
Наступило долгое молчание.
Я прервала его просьбой рассказать о себе:
― Ведь я ничего не знаю о вас, кроме того, что вы были на фронте и у вас есть семья.
― Раз вам интересно, расскажу с удовольствием, только я не такой блестящий рассказчик, как вы, предупреждаю.
Родители Ивана Васильевича вышли из бедных крестьян Тульской губернии. Матери в юности пришлось даже побираться по деревням, помогая прокормить большую семью. Она стыдилась этого и, как только вышла замуж, настояла, чтобы уехать из деревни в Москву, где в сентябре 1911 года и родился Иван Васильевич.
― Моя мама поклялась, что больше детей у нее не будет и что единственного сыночка она выведет «в люди». Отец стал рабочим-токарем на теперешнем заводе имени Войтовича. Я учился хорошо в школе, легко поступил на физико-математический факультет МГУ[13]. Но я подвел маму. Уже в конце первого курса женился на семнадцатилетней однокурснице Лене Ермоловой[14] Маме, человеку очень нервному и честолюбивому, казалось, что мой ранний брак погубит предстоящую мне карьеру. Она долго не могла простить моей женитьбы и лишила нас какой-либо помощи и поддержки. Гордость не позволяла пользоваться деньгами матери Лены, хотя та прилично зарабатывала, как доцент МГУ, из-за чего, кстати, Лена не имела стипендии. Вот поэтому со второго курса я начал работать, вначале ассистентом, потом преподавателем на кафедре физики пединститута имени Карла Либкнехта, на Разгуляе. По окончании факультета меня оставили в аспирантуре, но жить на стипендию аспиранта мы не могли, и я продолжал преподавать физику в пединституте. К тому времени моя мама, убедившись, что женитьба не мешает мне заниматься наукой, помирилась с нами, хотя Лену так и не полюбила. За эти годы Лена три раза беременела. Первенец родился мертвым. В 36-м родился мальчик Сережа, которому пошел седьмой год, и он живет с мамой в эвакуации, а третий ребенок, Митя, умер на первом году жизни. Таким образом, Лена практически не работала, семейный бюджет «трещал по швам», пришлось бросить аспирантуру и принять предложение о работе в Гостехтеориздате, где я вскоре стал старшим редактором.
А в апреле сорок первого я был призван на территориальный сбор, откуда сразу попал на фронт.
― А теперь вернулись, потому что ранены?
― Представьте, ранен не был ни разу, хотя был на пяти фронтах!
― Вам так повезло?
― Наверное. Я служил в артиллерии, причем, как старший лейтенант, назначался командиром разведки. Немцы наступали, а мы с боями отступали, и по распоряжению командира мне приходилось «скакать» со своим отрядом вглубь страны, чтобы найти место для новой дислокации полка. Найдешь, возвращаешься, а полка уже нет, только.
― Так вы сегодня дежурный по Управлению, а вчера из-за меня легли так поздно спать! ― воскликнула я.
― Я как раз чувствую себя очень хорошо! ― Иван Васильевич помолчал и лукаво добавил: ― В особенности когда вижу вас!
― Ну-ну, — смущенно засмеялась я, чувствуя, что сильно покраснела, ― осторожнее, а то и поверить могу!
― А разве вы мне не верите? — с явным огорчением сказал он. У меня что-то оборвалось в груди, когда увидела чуть ли не слезы в его больших голубых глазах, вопросительно обращенных ко мне.
― Стоит ли нам поднимать эту тему? ― очень серьезно ответила я.
Наступило долгое молчание.
Я прервала его просьбой рассказать о себе:
― Ведь я ничего не знаю о вас, кроме того, что вы были на фронте и у вас есть семья.
― Раз вам интересно, расскажу с удовольствием, только я не такой блестящий рассказчик, как вы, предупреждаю.
Родители Ивана Васильевича вышли из бедных крестьян Тульской губернии. Матери в юности пришлось даже побираться по деревням, помогая прокормить большую семью. Она стыдилась этого и, как только вышла замуж, настояла, чтобы уехать из деревни в Москву, где в сентябре 1911 года и родился Иван Васильевич.
― Моя мама поклялась, что больше детей у нее не будет и что единственного сыночка она выведет «в люди». Отец стал рабочим-токарем на теперешнем заводе имени Войтовича. Я учился хорошо в школе, легко поступил на физико-математический факультет МГУ[15]. Но я подвел маму. Уже в конце первого курса женился на семнадцатилетней однокурснице Лене Ермоловой[16]. Маме, человеку очень нервному и честолюбивому, казалось, что мой ранний брак погубит предстоящую мне карьеру. Она долго не могла простить моей женитьбы и лишила нас какой-либо помощи и поддержки. Гордость не позволяла пользоваться деньгами матери Лены, хотя та прилично зарабатывала, как доцент МГУ, из-за чего, кстати, Лена не имела стипендии. Вот поэтому со второго курса я начал работать, вначале ассистентом, потом преподавателем на кафедре физики пединститута имени Карла Либкнехта, на Разгуляе. По окончании факультета меня оставили в аспирантуре, но жить на стипендию аспиранта мы не могли, и я продолжал преподавать физику в пединституте. К тому времени моя мама, убедившись, что женитьба не мешает мне заниматься наукой, помирилась с нами, хотя Лену так и не полюбила. За эти годы Лена три раза беременела. Первенец родился мертвым. В 36-м родился мальчик Сережа, которому пошел седьмой год, и он живет с мамой в эвакуации, а третий ребенок, Митя, умер на первом году жизни. Таким образом, Лена практически не работала, семейный бюджет «трещал по швам», пришлось бросить аспирантуру и принять предложение о работе в Гостехтеориздате, где я вскоре стал старшим редактором.
А в апреле сорок первого я был призван на территориальный сбор, откуда сразу попал на фронт.
― А теперь вернулись, потому что ранены?
― Представьте, ранен не был ни разу, хотя был на пяти фронтах!
― Вам так повезло?
― Наверное. Я служил в артиллерии, причем, как старший лейтенант, назначался командиром разведки. Немцы наступали, а мы с боями отступали, и по распоряжению командира мне приходилось «скакать» со своим отрядом вглубь страны, чтобы найти место для новой дислокации полка. Найдешь, возвращаешься, а полка уже нет, только разбитые орудия, убитые и раненые. Отправляют на переформирование в другой полк.
К сожалению, в тот период войны разведывать силы и расположение немецких дивизий было практически невозможно: они напирали так, что нам приходилось только отбиваться. В такие дни вступил в партию, чтобы умереть коммунистом. На Волховском фронте полтора месяца были в окружении. Голодали. На роту выдавали одну банку тушенки, которую варили в большом котле воды. Котелок такого супа, даже без подобия какой-либо крупы, был единственной пищей. Хлеб в последние дни окружения тоже кончился. Солдатам разрешали варить и жевать ремни, офицеры этого права не имели. Многие солдаты и офицеры тяжело болели к тому моменту, когда окружение было прорвано. Подкормив, нас послали на переформирование: для меня оно было шестым по счету. Почти полтора месяца пробирался в Сибирь. Добрался, стою перед генералом и качаюсь от усталости. Он это заметил. «Идите, ― говорит, ― выспитесь, а потом будете докладывать». Уснул моментально. Вдруг трясут, будят: «Вставайте, немедленно к генералу». Иду, ничего не понимаю, что случилось. Вхожу. Генерал встречает меня стоя: «Товарищ Кузнецов, по распоряжению товарища Сталина немедленно выезжайте в Москву», ― и протягивает мне уже подготовленный литер для поезда. С этим документом приехал в Москву, обнаружил дома приглашение в отдел науки ЦК, и это было в тот же день, когда и вы появились там!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
