ребёнка, которого я обучал. Такой я тебя не приму, – недовольно заявил он. – За весь день я не увидел ни единой искры своей подопечной. Верни мне Ашарин, которую я ожидал встретить, пока ехал домой.
Его голос властный и бархатный, а слова словно мёд. Приятные и сладкие, но липкие и удушливые. Они застряли в моём сознании и горле, не давая вдохнуть.
– Почти девять лет я притворяюсь кем-то другим. Откуда мне знать, какую меня ты ожидал встретить? – Я старалась говорить спокойно.
Рукой я отвела в сторону рукоять меча из-под своего подбородка. Мысль, что Раян вспоминал обо мне, отозвалась незнакомым ощущением внутри, но его разочарование ударило в разы сильнее.
– Я сама о себе ничего не знаю, – резко напомнила я. – Мне не дали времени разобраться, лишили возможности понять, что из еды, одежды или оружия я бы сама предпочла. Я не могу быть уверена ни в чём. Ни в дружбе, ни в комплиментах, ни даже в намёках на симпатию, потому что все они не для меня, а для Наён.
– В детстве ты любила платья больше, чем форму ученика храма, – спокойно перебил меня Раян.
Я умолкла, проглотив несколько невысказанных фраз.
– Скорее всего, причина в том, что тебе не нравился оранжевый наряд младшего ученика. Ты хотела чёрные одежды среднего уровня, – продолжил Раян, притворяясь, что не заметил отразившегося на моём лице удивления. – Ты засматривалась на лук, и тебе нравились сливы и кумкват.
– Откуда тебе знать?
– Сливы за вкус, а кумкват потому, что в детстве ты не могла дождаться, пока я почищу тебе мандарины. Ты была раздражающе нетерпеливой и всё тянула в рот, даже кожуру. Устав с тобой бороться, я принёс тебе кумкват, который можно есть целиком.
– Я не была настолько нетерпеливой! – вспыхнула я от стыда или смущения, сама не понимала, от чего именно.
– Ещё как была, Ашарин.
– Почему ты это делаешь? – Вопрос сам собой сорвался с языка. Его ровный тон и готовый ответ на любой вопрос выводили из равновесия, всё тело напряглось как струна, а пальцами я неосознанно сжала ткань платья на коленях.
– Что делаю? – Раян слегка наклонил голову, спрашивая с искренним недоумением.
– Зовёшь меня так. Полным именем.
– Это же твоё имя, Ашарин. Зачем мне звать тебя по-другому?
Я не нашлась, что возразить. Он выдал правду с очевидной прямолинейностью, но при этом проигнорировав то, что настоящее имя – самый большой секрет в моей жизни.
– Ты по-прежнему не помнишь, – разочарованно вздохнул он и упёр меч в пол рядом с собой, используя как опору для равновесия.
– Не помню что?
– Ты появилась здесь в четырёхлетнем возрасте, мне тогда было одиннадцать. Мастер почему-то решил, что нянька из меня выйдет неплохая, и повесил заботу о тебе мне на шею. Хотя позднее он оправдал это желанием воспитать во мне чувство ответственности, якобы изначально знал, что я стану хранителем.
Раян был ответственным за меня?
Наставники и мастера в основном строго следят за учениками высшего и среднего уровня, а ответственность за младших распределяется как раз между более взрослыми учениками. Они следят и помогают младшим до тринадцатилетнего возраста, по достижении которого оранжевая форма сменяется на чёрную. Я не была учеником храма и поэтому не думала, что кто-то мог приглядывать за мной, кроме дедушки, что мог быть ответственный старший. Тем более если самому Раяну при моём появлении было только одиннадцать…
Губы хранителя растянулись в улыбке. Сперва она показалась счастливой, как у человека, вспоминающего приятные моменты, но затем стала вымученной и даже раздражённой. Будто он припомнил свои трудности.
– Когда твой дедушка бывал занят, его место занимал я. Следил, чтобы ты, мелкая, не свернула себе шею, не лазила по деревьям и не бегала где ни попадя. Не говоря о том, что в мои обязанности входило кормить тебя, помогать во всём и даже играть. Ты ходила за мной как приклеенная, словно утёнок за мамой-уткой. Мастер изрядно веселился, наблюдая за нами. В те годы я проводил с тобой чуть ли не больше времени, чем с Ришей и остальными друзьями.
Щёки не в первый раз обожгло смущением, я ничего этого не помнила. В памяти до девятилетнего возраста – почти чистейшая пустота с жалкими обрывками каких-то моментов из жизни. За период с девяти и до тринадцати лет картинок чуть побольше, но самые яркие воспоминания уже касаются времени после отравления. Из детства я помнила образы Раяна и Риши, порой Минсу и Шина, но лучше всех помнила Джуна, с ним мы много времени проводили вместе.
– Но в шесть с половиной лет ты перестала за мной ходить.
– Почему? – вырвалось у меня.
– Дедушка привёл Джуна. И ты по какой-то причине увязалась за ним. Из-за этого мне пришлось взять ещё и его под опеку, следить за вами обоими, потому что вы двое малышей стали близки, что не разорвать[2]. – Вот теперь улыбка Раяна точно приобрела оттенок опасного предвкушения, будто он готовился припомнить мне многое. – Похоже, это единственное, что не изменилось. Вы двое всё ещё неразлучны. Как я понимаю, в нём, его дружбе и симпатии ты уверена.
Последнюю фразу Раян выдавил с кислым выражением лица, без особой радости, словно наша дружба до сих пор доставляет ему неудобства.
– Все годы, проведённые в роли двойника, кроме Джуна, у меня никого не было, – неожиданно резко ответила я, задетая услышанным.
Кривая улыбка исчезла с лица Раяна, уступив место неуверенности. Он открыл рот, чтобы ответить, но я перебила:
– Может, ты помнишь меня в детстве, но я нет! До отравления всё в моей голове размыто. Однако я хорошо помню, что было после. Как все были заняты почти при каждом моём приезде в храм после того, как меня забрали в дом наместницы. Помимо тренировок, мы с тобой особо не говорили. Кажется, этот разговор самый долгий из всех. Ты ни разу не показал, что в детстве мы были близки. Я знаю, ты готовился к званию хранителя! – торопливо добавила я, когда Раян предпринял попытку что-то сказать, но меня неожиданно прорвало, и останавливаться я не собиралась. – Мне известно о долгих медитациях, походах в горы и множестве тренировок. Но откуда мне знать, что ты тот же Раян? Откуда мне знать… сколько в тебе осталось от настоящего… после того как…
Внезапно я начала запинаться, моё упрямство угасло при осознании, что я говорю с хранителем Дракона Запада. Кажется, вопрос Наён о том, остался ли Раян самим собой, тоже неосознанно тревожил меня.
– Теперь ты
