В России со времен Московии господствовала "государственническая концепция" централизованного, административно-бюрократического управления обществом авторитарного типа с идеологическим обоснованием, базирующимся на слепой вере. В русском же менталитете идеалом народным было "государство правды". По этому поводу Вл. Соловьев писал: "Всякая власть, не представляющая собой безусловного начала правды, всякая такая власть есть насилие, и подчинение ей может быть только вынужденное… Свободное же подчинение каждого всем очевидно возможно только тогда, когда эти все сами подчинены безусловному нравственному началу, по отношению, к которому они равны между собой, как все конечные величины равны по отношению к бесконечности".[64]
В истории русской общественной мысли ярким «государственником» был И. А. Ильин, посвятивший значительную часть своего творчества проблеме российской государственности и национальной культуре. Категорически возражая противникам государства, он доказывал, что: "… меры подавления и расправы, к которым государственная власть бывает вынуждена прибегать, совсем не определяют сущность государства. Это есть дурной предрассудок, вредное недоразумение, распространенное близорукими и поверхностными людьми… На самом деле государство творится внутренне, душевно и духовно… Высшая цель государства отнюдь не в том, чтобы держать своих граждан в трепетной покорности, подавлять частную инициативу и завоевать земли других народов; но в том, чтобы организовать и защищать родину на основе права и справедливости, исходя из благородной глубины здорового правосознания".[65]
Социальные трансформации основываются на традиции определенной правовой культуре. Как известно, в Европе был выработан всеобщий регулятивный принцип, подкрепленный со времен Просвещения идеей соответствия закона естественным потребностям человека: "идея естественного права стоит выше закона и политической власти". В русском менталитете идею "естественного права заменяли идеалы добродетели, справедливости и правды – нравственное, но не правовое отношение к закону и праву", и это объяснимо. Вместе с православием Русь приняла и греко-византийскую идею правового порядка. Для правовой культуры России большая роль принадлежит обычному праву. Законодательная практика на Руси была связана с установлением предела, который бы не нарушил существующие традиции.
Русский человек менее законник, для него содержание важнее формы, для него нет места холодной справедливости. "Буква закона для него бездушная, отрицательная, карательная сила". Добро и справедливость – моральные ценности, высоко стоящие в русской ценностной шкале, в традиционном понимании не связываются с законностью и правом, а порой и противопоставляются им. "Как вас судить, по закону или по справедливости! – грозно вопрошал барин. "По справедливости, батюшка" – ответствовали крепостные крестьяне. "Суди по совести, а не по закону" – этим выражается отношение россиян к праву. Отсюда вытекает исторический и жизненный опыт: "закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло".
Проблема государства, отношений государства и народа, природа власти и ее механизмы – вот перечень основных вопросов, освещенных в работах К. П. Победоносцева, крупнейшего государственного деятеля России, обер-прокурора Священного Синода и блестящего правоведа, хотя, он был обречен на зачисление в разряд махровых реакционеров. Этому способствовали его формулировки: "Жизнь не наука, и не философия, она живет сама по себе… живым организмом".[66]
Победоносцев, один из первых русских мыслителей, кто избежал влияния теоретических формулировок, для него теоретические суждения об обществе оставались вероятностными, а не безусловными построениями. Следует доверять, считал он, прежде всего "инстинктам жизни" и быть предельно осторожным в попытках ее изменить, так как жизнь, как и любой естественный процесс, иррациональна по самой своей природе. А бессознательное «чувство» закономерностей бытия никогда не удается адекватно рационализировать в системе научных понятий. Самое главное – народные обычаи, верования, предания, мировоззренческие установки и национальные идеалы, их разрушение означает распад самих основ жизни народа и его духа.
Будучи опытным государственным деятелем, он хорошо знал механизмы власти, ее возможности и границы, а также типичные пороки ее носителей. Сколько ни живет человечество, оно постоянно страдает, то от чрезмерности власти, то от ее безвластия, и трудно сказать, что хуже. Но в любом случае, природа власти такова, что постоянно порождает злоупотребления ею, а это, в свою очередь, приводит к саморазложению всякой власти, лишенной прочной духовной основы. "Как бы ни была громадна власть государственная, она утверждается ни на чем ином, как на единстве духовного самосознания между народом и правительством…".[67] Таким образом, с нравственных позиций необходимо определять природу власти как "мерила правды". Предназначение и призвание власти – служить высшим ценностям: власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречен человек.
К. П. Победоносцев хорошо понимал, что русское народное правосознание носит, по сути, анархистский характер. Чувство уважения к закону и доверие к государственной власти, изначально достаточно слабые, удерживались в России только благодаря освещению их православной традицией. Если ее влияние ослабеет, то это грозит распадом самих основ правосознания, и, следовательно, неминуемой гибелью русской государственности. Поэтому он всей своей практической деятельностью пытался пресечь разрушительные для национально-государственной традиции тенденции, рядившиеся в одежды «цивилизованности», "прогресса", «демократии», надеясь, что русское общественное сознание найдет себе спасительную опору в таких вечных ценностях как Бог, вера, отечество, народ, семья.
Особенности цивилизационно-экономической модели России в большей степени были определены сложившимся институтом собственности.
Запад унаследовал от Римской империи понятие частной собственности, опирающееся на хорошо организованную базу юридических норм. Собственность имела самостоятельное значение и не обязательно идентифицировалась с властью. Многовековая культура частной собственности развила такое качество личности, как хозяйственный индивидуализм до экономического рационализма, важного не только для отдельной личности, но и для экономики в целом.
Феномен собственности в России имеет особую культурно-историческую традицию. Так, учение преподобного Кассиана Римлянина, знаменитого подвижника конца IV – начала V вв., ученика Иоанна Златоуста, о собственности обрело жизнь в свободной русской общине, сложившейся до царствования Алексея Михайловича, т. е. до окончательного закрепощения частновладельческих крестьян и прикрепления государственных (дворцовых и черных) к земле в Древней России. Для Кассиана Римлянина "собственность – ни благо, ни зло, но нечто среднее, могущее стать благом или злом". Православное христианство также не дает основания для какой-либо определенной экономической системы, но дает критерий, как в различных случаях судить о собственности. А этот критерий – "духовное благо человека".
Шубарт В., прибалтийский немец, знавший русский язык и русскую культуру, противопоставляет друг другу два типа человека:
• прометеевский, "героический человек видит в мире хаос, который он должен оформить своей организующей силой; он полон жажды власти; он удаляется все дальше и дальше от Бога и все глубже уходит в мир вещей". Таковы "романские и германские народы современности";
• иоановский (представители иоановского типа он считает славян, особенно русских), "мессианский человек чувствует себя призванным создать на земле высший божественный порядок, чей образ он в себе роковым образом носит. Он хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую он чувствует в себе. Так ощущали первые христиане и большинство славян".
Целью своей книги "Европа и душа Востока" Шубарт ставит повлиять на "европейское самопознание путем контраста". "Запад, – говорит он, – подарил человечеству наиболее совершенные формы техники, государственности и связи, но он лишил его души. Задачей России является вернуть ее людям". "Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязший в вещности и испорченный жаждой власти", и это несмотря на то, что в настоящий момент "сама она мучается в судорогах большевизма".[68] Шубарт тонко подметил суть философии системы "собственность – богатство – свобода": "Русскому… – пишет он, – свойственно стремление к свободе… от оков всего преходящего и бренного"; "среди европейцев бедный никогда не смотрит на богатство без зависти, среди русских богатый часто смотрит на бедного со стыдом. В русском живо чувство, что собственность владеет нами, а не мы ею, что владение означает принадлежность чему-то, что в богатстве задыхается духовная свобода".[69]
