В культуре России духовное богатство первичнее материального. У русского народа есть черта, которая ставит в тупик многих экономистов и социологов – "дух нестяжателъства", выражаемый в отсутствии у значительной его части стремления к материальному богатству, накопительству, энергичному стяжению материальных ценностей.
"Дух нестяжательства" отражает иной приоритет жизненных ценностей, сложившихся в народной культуре, при которой материальные блага не занимают главного места в жизни.
Бердяев в "Русской идее" отмечает, что душа России – не буржуазная душа, – душа не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно "…русский народ, наименее мещанский из народов, наименее детерминированный, наименее прикованный к органическим формам быта, наименее дорожащий установленными формами жизни…".[73] Это во многом связано с тем, считает философ, что русские как бы «подавлены» необъятными полями и необъятными снегами, «растворены» в этой необъятности, в отличие от немца, который "чувствует себя со всех сторон сдавленным как в мышеловке" и ищет спасения в организованности и напряженной активности.
Презрение к мещанству в высшей степени характерная черта русского общества, читаем у Н. Лосского, именно презрение к буржуазной сосредоточенности на собственности, на земных благах, на том, чтобы "жить как все", иметь хорошую обстановку, платье, квартиру. Герцен, Достоевский, Л. Толстой, повидав жизнь Западной Европы, с отвращением описывают мещанский характер ее. Иванов-Разумник написал трехтомный, весьма обстоятельный труд "История русской общественной мысли. Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни XIX века". Термин «мещанство», говорит Иванов-Разумник, «идет от Герцена, который разумеет под ним коллективную посредственность, умеренность и аккуратность, ненависть к яркой индивидуальности… Борьба против мещанства, т. е. против буржуазного умонастроения и строя жизни, ведется русской интеллигенцией во имя достоинства индивидуальной личности, во имя свободы ее, против подавления ее государством или обществом, против всякого низведения ее на степень лишь средства».[74]
Важнейший критерий цивилизационного развития, и философии хозяйства – это взаимосвязь общества и природы. Предвидя ситуацию, которая складывалась в России и мире под воздействием "научного социализма" Вл. Соловьев писал, что нелепо и наивно надеяться создать правильное человеческое общество и универсальную науку, достигнуть единства и целостности, исходя из материального начала розни и случайностей."… Попытка действительно положить в основу жизни и знания одно материальное начало, попытка на деле и до конца осуществить ту ложь, что о хлебе едином жив будет человек, такая попытка неизбежно бы привела к распадению человечества… всеобщему хаосу». Соловьев утверждает, что Земля отказалась кормить человечество и поэтому нужна новая философия хозяйства, "хозяйство как софийный процесс", для того, чтобы избежать возникшую опасность. "Вот общая опасность, которая должна соединить и верующих и неверующих. И тем и другим пора признать и осуществить свою солидарность с матерью-землей, спасти ее от омертвления, чтобы и себя спасти от смерти. Но какое же может быть у нас солидарность с землей, какое нравственное отношение к ней, когда у нас нет этой солидарности, этого нравственного отношения даже между собою".[75]
Благодаря взаимосвязи православия с раннеземледельческой религией, в нем по сравнению с католицизмом и протестантизмом с особой силой проявляется идея благословления Богом любой твари, всего живого. Принцип "святости твари" является одним из основных для верующего человека и важнейшим элементом его нравственности.
П. А. Флоренский еще в 1914 г. посвятил этому вопросу целую главу под названием «Тварь» в своем фундаментальном богословском труде "Столп и утверждение истины". Опираясь на Библию, он писал: "…замечательно совершенное тождество Божьего завета, с человеческой и прочей тварью. Это не два различных завета это один завет со всем миром, рассматриваемым как единое существо, возглавляемое человеком…". "Только в христианстве тварьполучила свое религиозное значение, только с христианством явилось место для "чувства природы", для любви к человеку и вытекающей отсюда науки о твари". Другую сторону проблемы "Логос побеждает Хаос" Флоренский развивает в работе "Макрокосм и микрокосм", написанной в 1917–1922 гг. Отмечая "идеальное сродство мира и человека, их взаимообусловленность, их пронизанность друг другом, их существенную связанность между собою", П. Флоренский ставит актуальную проблему о "благом управлении миром со стороны человека". Уже в эти годы он понимал, что в отношении человека к природе возникли противоречия: "Трижды преступна хищническая цивилизация, не ведающая ни жалости, ни любви к твари… движимая не желанием помочь природе, проявить сокрытую в ней культуру, но навязывающая насильственно и условно внешние формы и внешние цели. Но, тем не менее, и сквозь кору наложенной на природу цивилизации все же просвечивает, что природа – не безразличная среда технического произвола, хотя до времени она и терпит произвол, а живое подобие человека".[76]
В 1929 году в письме В. И. Вернадскому, развивая его учение о биосфере, П. Л. Флоренский пришел к мысли "о существовании в биосфере… особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или в круговорот духа – пневматосферы", таким образом, высшая стадия космической эволюции связана с духовным развитием человечества.
Не случайно НА. Бердяев охарактеризовал жизнь св. Франциска как "величайшая факт христианской истории после жизни Самого Иисуса Христа", который вошел в историю в качестве основателя католического ордена нищенствующих монахов-францисканцев. Он стремился заменить, несомненно, содержащуюся в Библии идею господства человека над природой идеей "равенства всех тварей".
Современное западное общество все чаще характеризуют как общество потребления. Согласно этой идее современные общества отличаются тем, что они во все большей степени оказываются организованными вокруг потребления. Если в XIX–XX веке основными источниками социальной дифференциации были социальный класс, раса или тендер, то в конце XX века на смену им пришли образцы потребления и «человек – потребляющий, отдавший свою «рациональность» на откуп «вещи».
Следует подчеркнуть, что еще в начале XX века Булгаков критиковал основные воззрения политической экономии, которые проникнуты своеобразным эвдемонизмом, согласно которым рост потребностей и, следовательно, удовольствий от их удовлетворения, является основным принципом экономического развития. Этот эвдемонизм опасен, так как чреват разрывом между нравственным и чувственным потребностями, такое потребление "не возбуждающе, а подавляющее деятельность духа, является… нравственной болезнью, нравственным убожеством, проистекающим уже от богатства, а не от бедности".
Особое видение проблемы «общество-космос» развили русские космисты (Н. Ф. Федоров, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, А. Л. Чижевский, Л. Н. Гумилев). Они соединили самобытные ценности отечественной истории культуры с научными концепциями о мире. Космизм обусловлен самой природой человека как планетарного космического существа.
"Вселенскостью" В. И. Вернадский назвал ощущение неразделенности с бесконечной природой, присущее людям. Она включает в себя рациональные, эмоциональные, волевые и другие черты проявления личности, поэтому можно сказать, что русский космизм – это и наука, и психология, и искусство, и поэзия, и религия. Контуры религии будущего, которая необходима уже сегодня, в эпоху глобализации, когда общественное развитие ориентируется на рынок и рыночные отношения, на извлечение максимальной прибыли за счет природы и природных ресурсов, обрисовал Д. Андреев в "Розе мира". Он связывает развитие человечества с новым типом взаимоотношений человечества и природы, который сочетал бы языческую жизнерадостность, монотеистическую одухотворенность и широту знаний научной эры, все эти элементы притворяя в высшее единство соответственным духовным опытом рождающейся религии Итога. Таким образом, суть новой религии – чтобы войти возможно глубже в Природу, в жизнь стихий, и войти при том ни как разрушителю и не как любознательному испытателю, а как сыну, после многолетних скитаний на чужбине возвращающемуся в отчий дом.
