Наверное, думаю, так же и солнышко, нырнет в воду, она и забурлит, вскипит. Сказала один раз отцу, что шибко мне охота на это посмотреть. Он засмеялся. Вскоре оказались мы с ним в лесу, под вечер. Отец привел меня на гору. Стояла там высоченная пожарная вышка, выше всех деревьев. Полезли мы с ним, я впереди, он позади. Вниз мне смотреть не велит, голова, говорит, закружится. Одна лесенка кончится, за ней маленькая такая площадка. И опять лестница. Как уж мы влезли — ума не приложу, А только поднялись мы на верхнюю площадку, стали возле перил. И такая ширь нам открылась, у меня дух захватило. Отец показывает: «Вон наш пруд. Справа деревня виднеется. А солнце, гляди! Разве оно в пруд опускается? Никуда оно не опускается. Вот до того хребта дойдешь, а солнце снова впереди будет. Идет и идет над землей». Так и не увидела я, как солнце в воду падает. А вот ширь ту, раздолье, что я с вышки увидала, никогда не забуду. Счастливы мы, что в таком краю живем…
Бабушка посмотрела на ребят, которые, примолкнув, словно сказку, слушали ее были. Откатив кадушки к заборчику и положив их набок, она принесла из кухни таз горячей воды и стала изобихаживать круги для кадок: мыть их вехоткой, а затем добела скоблить ножом.
…Легкие вечерние сумерки едва уловимо окутывали землю. Вечер незаметно подступал к домику. Меж деревьев сгущались тени.
В комнате сумрак постепенно заполнял углы. Бабушка никогда не сидела без дела. И сейчас, вынув из складки широкой кофты иголку и вдев нитку, она начала чинить рубашку Васи, порванную на плече.
Тайка, посмотрев на бабушку, склоненную над работой, щелкнула выключателем, и яркий свет залил комнату.
— Ты что это рано огонь добыла? — неодобрительно сказала Анисья Кондратьевна, поднимая глаза от работы. — Погаси-ка! Не темно еще, все видать. Иголку в нитку вдеть можно.
Тая посмотрела на бабушку, словно проверяя, серьезно ли та говорит. Потом смешливо фыркнула:
— Как ты, бабушка, говоришь! Иголку в нитку! Нитку ведь вдевают! Нитку в иголку…
— Да что ты? А я все думаю — иголку в нитку, — сказала бабушка, и по ее лицу никак нельзя было понять, шутит что ли она.
— И почему ты говоришь «огонь добыла»? — не отставала Тая. — Это мрамор добывают. А огонь? Разве его добывают? Щелкнешь и все.
— Это, девушка, у меня с детства поговорка осталась, — неторопливо говорила Анисья Кондратьевна. — У вас теперь и, правда, щелкнешь — и готово. А я маленькая была, об электричестве в ту пору и понятия не было. Я его увидала, когда у меня иней в волосах заблестел… О чем, слышь, я толковала? Да, как огонь добывали. Послушай, надо вам знать, как ваши деды жили. В прежнее время в крестьянской семье каждая копейка на счету была. Зачем, скажем, на спички деньги бросать? Так вот, в каждой избе, в пекарной печке нарочно в загнете горячие угли берегли. Как совсем темно станет, достанут, подуют, зажгут от него лучину и тогда уже лампу керосиновую засветят. Вот и получалось, что огонь добывать надо.
Бабушка кончила починку и повесила Васину рубашку на спинку кровати. Вздохнула.
— Пойдем во двор, Тая, кончим наши дела. Я воды из колодца вычерпну, а ты будешь носить. Матери и Ксюше еще много трудов. Делать не переделать.
Анисья Кондратьевна шагнула через порог. Ей в лицо повеяло холодное дыхание осени. Оно напоминало, что зима не за горами.
Для школьников зима — пора веселых игр, катания на лыжах, на коньках. А взрослым зима приносит новые заботы — ремонт жилища, топливо, теплая одежда для членов семьи.
Почему же, едва бабушка вышла во двор, на ее губах появилась хорошая добрая улыбка? Бабушка обежала взглядом длинную поленницу не крупно и не мелко, а в самую пору наколотых дров.
Дрова привезли накануне, на грузовой машине. Явились парни-комсомольцы со станции. Быстро скинули двухметровые бревна, притащили козлы. Запели пилы, застучали топоры. Работали дружно и весело. Выросла во дворе длинная поленница остро пахнущих смолой дров. А потом каждый из комсомольцев пожал руку бабушке, каждый сказал ей: — До свиданья, Анисья Кондратьевна! (И откуда они ее имя узнали?) И каждому она от души ответила: — Спасибо, сынок!
Когда вернулась с работы Клавдия и ребята наперебой стали рассказывать матери о важном событии, Клавдия перевела глаза на свекровь. Ее удивил необычный, веселый взгляд Анисьи Кондратьевны. Будто таила она на сердце что-то хорошее, светлое. Только и добавила она к рассказу детей:
— И напилили, и накололи, и в сажо́нки сложили!
31
В одно из воскресений у дверей квартиры Черноок раздался звонок.
Валя открыла входную дверь и просияла:
— Это Ксюша Чердынцева! Она учится со мной. А ее мама — путеобходчица… — громко объявила она.
— Здравствуй, Ксюша! — приветливо встретила гостью Руфина Алексеевна. — Проходи в столовую.
Она ушла на кухню помочь Анне Никифоровне. Когда вернулась, девочки дружески разговаривали. Вернее говорила Валя, а Ксюша немногословно отвечала ей. Валя показывала подруге альбомы с открытками и даже игрушки. Во время завтрака Ксюша снова встретилась с Кириллом Григорьевичем.
Всем понравилась эта высоконькая, темнобровая девочка, со спокойным, полным достоинства лицом. Держалась она очень скромно, и Валя рядом с ней казалась невероятной болтушкой.
Только когда зашел разговор о семье Чердынцевых, Ксюша рассказала о сестре и брате, о бабушке.
Кирилл Григорьевич вспомнил, как он отправился побродить по лесу с ружьем, запозднился, плохо зная местность, набрел на костер в лесу. Тут он познакомился с Анисьей Кондратьевной.
Замечательный это человек, суровая и справедливая женщина.
Щеки Ксюши слегка порозовели, когда она слушала эти хорошие слова о бабушке.
После завтрака Валя сама, что случалось не часто, вымыла и убрала посуду, а потом лисичкой подъехала к маме:
— Мамочка! Отпусти меня к Ксюше домой. Ну, разреши! А потом она меня проводит…
Ксюша подтвердила слова Вали. У них есть овчарка, и вечером девочка проводит Валю, взяв на поводок собаку.
Руфина Алексеевна заколебалась было, но Черноок вмешался в разговор и сказал, что отпустить девочку можно.
Вот и получилось, что Валя в этот день оказалась в доме Чердынцевых.
Все ребята отправились в огород. Хозяева угостили гостью лакомствами, которые ей редко приходилось пробовать: сладкой морковью-коротелью, репой и, наконец, огромной шляпой подсолнуха, усаженной крупными серыми семечками.
Когда ребята шли в огород, Ксюша придержала лаявшую Пальму и пропустила мимо себя Валю. Возвращаясь, Ксюша приласкала собаку и сказала, показывая на Валю: «Наша, наша!»
Пальма
