Ловец не обращал никакого внимания ни на Ашока, ни на его слова.
– Ах, как жаль, что я не включила магнитофон! – воскликнула я. – Я совсем забыла, каким талантом ты обладаешь – талантом превращать обыденную жизнь в сказочную историю.
Он нахмурился:
– В мои намерения входило как раз противоположное: я хотел историю привнести в обыденную жизнь.
Он провел меня на обширную веранду, на которой зеленые плетеные кресла были расставлены под вентилятором из красного дерева. Он включался время от времени, и его непостоянное жужжание напоминало морской прибой. Веранда производила впечатление прохладного подводного грота. Выражение лица Ашока внезапно сделалось озабоченным при виде множества индийских сладостей, расставленных на столике поваром.
– Может быть, пусть лучше принесут... сдобные лепешки?
– Что? А как же диета? – И я погрузила ложку в какое-то желе со сливками. – О! Размалаи! Мое любимое!
Ашок раскинулся в кресле.
– Люди меняются, Розалинда. – Он сделал паузу. – И ты изменилась. Ты ведь когда-то работала в театре, с музыкантами. Твой отец рассказывал мне, что позже ты в большей степени заинтересовалась... непосредственным наблюдением, документалистикой.
– Я устала от драмы. Здесь неуместен такт, Ашок. Отец действительно ненавидел мою работу.
– Возможно, он боялся, что ты можешь потерять себя? Невысказанным осталось: «так же, как это произошло с твоей матерью». Но вслух он тем не менее больше ничего не сказал.
И я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы с его стороны, начала свой рассказ о смертях хиджр и об их возможной связи с моим свояком.
По мере того как я излагала известные мне факты, Ашок становился все напряженнее.
– Твоя история требует значительных усилий воображения, – сказал он в конце.
– Знаю. И чем больше я ее рассказываю, Аш, тем больше она напоминает мне одну из бомбейвудских мелодрам с песнями и танцами после каждого крупного эпизода.
– Интересная аналогия. Бомбейское кино в твоей интерпретации очень походит на греческий прообраз мелодрамы, в которой сценическое действие перемежалось музыкой и высшая справедливость торжествовала при любых обстоятельствах.
– А что ты скажешь по поводу моего интервью с Мистри в «Ледяном доме»?
Несколько мгновений он молчал. А потом сказал:
– Воды моего любимого Уолдена сольются со священными водами Ганга.
– Что?
– Это Торо. Говорят, что именно эти слова он произнес, когда узнал, что сто восемьдесят тонн льда из замерзших озер Массачусетса были отправлены в Калькутту и две трети груза успешно достигли пункта назначения.
– Но какое это имеет отношение к моему вопросу?
– Чистые воды западной философии призваны охладить наш наивный и несколько перегревшийся восточный разум, – ответил он сухо и без малейшего намека на шутку. – Ты, наверное, не слыхала, что те индийские кули, которым пришлось разгружать первую партию льда, жаловались, что он «жжет» им спину?
– В данный момент меня больше интересуют смерти хиджр.
– Мне кажется, мы говорим о довольно близких вещах. Я могу дать тебе книжку о хиджрах. Ты, по-видимому, не знаешь о том, что Арджуна, великий герой «Махабхараты», должен был целый год прожить евнухом?
Я перебила его, не позволив впасть в бесконечные рассуждения о Высшей Премудрости, к которым бывает склонен даже самый прозаически настроенный индиец, если от него требуют слишком уж прямого ответа на поставленный вопрос.
– Очень многие считают крайне необычным, – сказала я, – что этим делом не позволили заниматься полиции Чоупатти. И двоюродный брат Рэма Шантры, и лаборант судмедэкспертизы при следователе по особо важным делам говорят, что инспектор, прибывший на Чоупатти, – из Особого отдела по расследованиям уголовных дел, бомбейской разновидности Скотленд-Ярда. Рэм утверждает, что эта организация включается в расследование преступлений только в том случае, если значимость данного преступления выходит за пределы одного штата. Это правда?
– Я вижу, у тебя очень разнообразные источники информации. – Ашок произнес это с таким видом, словно я собираюсь продать полученные сведения во «Всемирные новости». – Должен признаться, что не очень хорошо разбираюсь в уголовных преступлениях. Но мне почему-то совсем не кажется странным, что этими преступлениями заинтересовался инспектор из Особого отдела. Местная полиция больше занята поддержанием спокойствия на своем участке, нежели серьезными расследованиями. В Управлении же имеются возможности привлечения к расследованию и солидных независимых научных кадров, по крайней мере в том случае, если возникает подозрение в... вероятной необъективности местных органов.
– Ты хочешь сказать, подозрение в коррупции местной полиции, – уточнила я. – Рэм говорил мне об этом. Но ты упомянул об Особом отделе. А что, есть какой-то другой отдел?
Ашок пристально, как-то изучающе посмотрел на меня.
– Розалинда, я бы настоятельно рекомендовал тебе не бросаться словом «коррупция» и не доверять так уж безоглядно мнению этого твоего Рэма Шантры, так, кажется, его зовут? Но, да, в Управлении есть еще Особый отдел. В колониальную эпоху он был глазами и ушами английской администрации.
– А теперь? Чем он занимается теперь?
Ашок налил чай.
– Насколько мне известно, сотрудники Особого отдела не носят форму, и за исключением тех случаев, когда это становится действительно необходимо, их имена неизвестны местной полиции.
– Таким образом, если они задействованы в чем-то, это может остаться никому не известным?
– Особый отдел занимается также разного рода демонстрациями в том случае, если существует опасность возникновения беспорядков. – Ашок сполоснул руки в чаше с лимонной водой, стоявшей рядом с его тарелкой. Когда наши взгляды снова встретились, он смотрел на меня холодно и испытующе, так, словно я была студенткой, уже почти провалившей серьезный экзамен, а он моим экзаменатором. – А ты не допускаешь мысли, дорогая, что Бомбейское управление уголовной полиции при всей бесспорной недосягаемости для него заоблачных стандартов Скотленд-Ярда тем не менее способно справиться с расследованием интересующих тебя дел вполне самостоятельно, без твоего вмешательства?
Меня поразил ледяной тон голоса, которым он высказал свое неодобрение.
– Я, конечно же, допускаю эту мысль, Аш. Но факты доказывают, что в данном случае имело место укрывательство и подтасовки на самом высоком уровне. И у меня есть внутренняя уверенность, что существует какая-то связь между моим свояком и этими смертями.
– Неужели? – На лице Ашока отобразилось искреннее удивление.
– Ну, посуди сам, какой-то хиджра становится свидетелем гибели Майи Шармы, некий хиджра по имени Сами преследует мою сестру по всему городу с предостережениями, что ее муж – убийца и что он убил свою первую жену, и наконец, хиджру по имени Сами находят мертвым на пляже Чоупатги. Не достаточные ли это основания для того, чтобы заподозрить здесь что-то неладное?
– Эти факты, или то, что ты принимаешь за таковые, могут оказаться обычным совпадением. Совпадения отличаются опасной притягательностью, но все-таки они всего лишь случайность. Некоторые совпадения настолько запутаны и прихотливы, что бывает трудно сразу разглядеть в них чистую случайность.
Он сложил руки на коленях: гуру сказал свое слово, ученик может удалиться.
Редко кто по-настоящему серьезно оценивает тот факт, что именно индийцы придумали математический ноль, Большой 0, половину всего компьютерного языка. Слово, используемое в санскрите для обозначения нуля, означает также «обширную пустоту», и это не случайно в стране с бескрайними горизонтами. Беседы с индийскими интеллектуалами часто производят такое же впечатление – обширной пустоты с бескрайними горизонтами. А в случае с Ашоком эта особенность индийского ума соединялась еще и с природной способностью Ашока к созданию мозаик. И от всего этого у меня голова пошла кругом.
– Работая в университете, ты похоронил свой истинный дар, Аш. С таким талантом проповедника тебе следовало бы заниматься политикой или религией.
– Религия – это то, во что мы пытаемся верить, – ответил он. – Политика же – результат попыток сделать эту веру реальностью.
– Ну, Аш! Я спрашиваю тебя всего лишь о нескольких фактах, а ты изливаешь на меня всю индийскую премудрость подобно какому-нибудь махатме, раздающему алмазы толпе. Раньше твои высказывания были более конкретны.
– Мне очень жаль, что я разочаровал тебя, Розалинда. Возможно, я утратил способность казаться хоть немного англичанином.
И как-то внезапно он постарел и осунулся. Кожа обвисла на скулах, и в это мгновение ему можно было бы дать значительно больше его сорока восьми лет. Он встал и жестом пригласил меня проследовать за ним в библиотеку.
