Большаков мой расклад понял сразу. Только спросил:
– Командир, так нам что, его в Полярный вести?
– Нет пока. Мы вас снимем. А вот послание нашим на «Летучем голландце» оставим.
– Какое послание?
– А вот это сейчас с Сан Санычем решим. Пока ведете «голландца» в точку встречи.
Насчет «точки встречи» (и передачи груза) первой моей мыслью было.
Баренцево море. Наши рыбаки
Не все знают, что еще в июле сорок первого, одновременно с мобилизацией тралфлота под военный флаг, оставшимся судам (как правило, наиболее старым, изношенным, с командами, состоящими в значительной части из стариков, женщин, подростков) была поставлена задача обеспечить страну рыбой. Сначала, в сорок первом, ловили в Белом море, базируясь на Архангельск, но это оказалось малопродуктивно: рыбы мало, долгий ледостав. Оттого было решено вернуть рыбаков в Мурманск. И полтора десятка траулеров с инвалидными командами всю войну вели промысел, по сути, в зоне боевых действий.
«Командующему СФ, вице-адмиралу Головко А. Г.
Семь траулеров доставили в Мурманск 6677,8 центнера полуфабриката, или в сырце 9567 центнеров. РТ-19 „Коминтерн» при возвращении с промысла подвергся авианалету и прибыл в порт с неразорвавшейся бомбой на борту… наличие на судне хотя бы одного зенитного пулемета помешало бы безнаказанным нападениям фашистских бомбардировщиков».
«Начальник ГлавСевРыбпрома, 5 января 1942 г. батальонный комиссар Тупиков А. В.
Дать пулеметы нельзя, поскольку их нет. Поставлен вопрос об этом в центр» – ответ командующего СФ. 13 января 1942 г.
«Выдать по 2 пулемета и 15 винтовок на траулер».
19 марта 1942 г.
В общем, болтались под бомбами и снарядами почти безоружные, на старых корытах… Уважаю мужиков! (и наших русских баб – тоже).
И примерные координаты их, по данным радиоперехвата, у нас были – Леня Ухов постарался. Центр и север Баренцева моря, иногда залезая аж за меридиан Киркенеса!
А теперь представьте: такую вот коробку берет на абордаж «спецкоманда НКВД» с особо секретным заданием. Взяв всё под контроль, договариваются с капитаном, оставляют им катер и послание – и исчезают на моторной лодке. Или с самого начала пытаются похорошему. А дальше пусть у штаба СФ болит голова, как это доставить в Полярный.
Но, по размышлении, я этот план отбросил. Во-первых, не факт, что удастся договориться мирно. Экипаж такого траулера – сорок человек, трудно всех проконтролировать; будь это немцы, не проблема, для ребят Большакова – сорок «тушек», ну кроме тех, кого они соизволят оставить в живых. Но своих-то валить не будешь, если какой-то дедок начнет шмалять из древнего винтаря! А во-вторых, даже при удаче, чисто по закону подлости, что будет, если корыто по пути домой перехватят немцы?
Так что мы поступим проще, эффективнее и даже изящнее.
У наших, а конкретно у командования СФ уже сложилось о нас определенное мнение. И наверняка они заинтересованы во встрече.
И как они отреагируют, если мы им эту встречу назначим? В точке с указанными координатами.
Вышлют кого-то. И найдут там нашего «Летучего голландца». С посланием. Которое сейчас по пути будем составлять. Какая у Сан Саныча есть оперативная инфа, представляющая для наших интерес?
Блин, а ведь надо и самим просмотреть, что там притащили с радиорубки аэродрома, с поста… Список позывных, аббревиатур, кодовые книги. А то с чтением их шифрограмм все ж проблемы. Даже в расшифровке, как узнать, кто скрывается за позывными, «логином» – линкор «Тирпиц» или тральщик? А как аббревиатуры читать?
Только ведь и радист весь список, кто есть кто, тоже знать не обязан. А потому должен в его бумагах быть перечень – ну, как в офисе, список телефонов с фамилиями.
Так что будет очень горячее время: у Ухова – просмотреть и оценить, а у Сидорчука – перевести. Хотя вроде у них в хозяйстве сканер есть. Ксерокс – точно. Так ведь катриджи – где заменим?
А уж у Саныча сейчас работы будет… Хотя он говорил мне, что в первом приближении что-то уже подготовил.
Идем уже четыре часа. Не погружаясь, чтобы непрерывно сканировать РЛС и эфир, пятнадцать узлов, а на перископной выдвижные поднять можно, если не больше восьми. Но готовы – всех лишних с палубы вон, остаются те, кто на мостике, так что нырнем быстро! «Иглы» передали Большакову – для него те же пятнадцать экономичный ход. Пока все тихо. Солнце светит полярное, видимость до горизонта – тьфу!
Если думаете, что идем курсом к нашим – то ошибаетесь. Тут свои, как ни парадоксально, опаснее чужих. Поскольку стрелять в них – нельзя. А вот они однозначно будут тебя топить, обнаружив в море хорошо знакомый силуэт немецкого раумбота.
Можно, конечно, предупредить, благо волна и позывные известны: «Это мы, не трогайте, ждите, встречайте». А кто мы для них? Обязательно встретят, только… Это лишь благородный до идиотизма герой Жана Марэ в каком-то фильме мог явиться на сомнительную встречу один и без оружия. А я бы на его месте и пришел много раньше, все там облазав – нет ли ловушек, закладок, минных полей, – и свои бы установил, и пару друзей со снайперками посадил на горке, и все ходы-выходы бы перекрыл, и в карманы много бы чего попрятал. Ну нельзя иначе, если не уверен в абсолютной лояльности партнера! Мы же пока для СССР неизвестно кто, но сильный и опасный. Так что сразу и самолеты над нами будут висеть, и «комиссия по встрече» выйдет не в точку, а на перехват – короче, уйти по-английски и не прощаясь после будет проблематично!
Поэтому курс наш – норд-ост. В море, вдаль от берегов.
– Не хочешь к нашим, командир? – говорит поднявшийся наверх Петрович. – И правда, не поймешь, как нас встретят. Так все одно придется же – мы ж «Морской волк», а не «Летучий голландец». Люди не выдержат.
– Придется, – соглашаюсь я. – Но вот скажи, товарищ без пяти минут командир, куда мы сейчас идем? Вернее, куда пойдем, когда посылку передадим?
– В Карское море, – усмехается Петрович. – Об этом давно уже вся кают-компания знает. Вы же с Сан Санычем планы обсуждали, как «Шеер» там поймать.
– Именно так. И скажи, чем конкретно, может нам помочь Северный флот?
– Хм… А ведь ты прав, командир. У нас возможностей в этом деле побольше, чем у товарища адмирала Головко со всеми его силами! Большие ПЛ, «Катюши» послать, так им фрица найти – лотерея. Авиация – это сколько ж нужно против почти что линкора с его ПВО, там просто аэродромной сети нет, столько разместить. Ну, а четыре эсминца, «проект семь» – это, простите, не смешно даже!
– Правильно рассуждаешь. Выходит, этим парадом все равно командовать придется мне. Ну, просто, чтоб время на лишние согласования не тратить. И как к этому отнесется тащ вице-адмирал? Потерпит такое вмешательство в свою епархию?
– Вопросов не имею. Хотя – а почему в Карское? Проще ведь этот «Шеер» еще здесь перехватить.
– А это уже психология. Одно дело, когда просто потопили. И совсем другое, когда линкор, пусть и карманный, пропал бесследно со всем экипажем и всеми сопровождающими подлодками. Страшнее ведь будет? Вот и устроим фрицам «бермудский треугольник» в Карском море, чтоб зареклись туда соваться до конца войны!
– Ясно, командир. Ой, блин!
– Что такое?
– Да ребят большаковских надо покормить. Они ж с самого начала на сухпае и без горячего! Сейчас распоряжусь. – И Петрович резво ссыпался вниз.
А ведь он прав. Мне страшно, хотя я не признаюсь в этом даже самому себе.
Я никогда не сомневался. Ни в чем. Пошел в военно-морское, потому что отец был для меня образцом. Учился отлично, служил на совесть, потому что не мог иначе. Не сомневался в правильности пути даже в девяностые, потому что знал: страны без армии и флота не может быть! Профессия, конечно, наложила отпечаток: в армии существует большая разница между командиром батальона и командиром отдельного батальона, а командир лодки однозначно ближе ко второму. Но это лишь тактика: выбор пути к цели, а не самой цели. Теперь же мне предстояло выбирать.
Мы изменим историю. Потому что иначе нельзя. Предположим, все пойдет по накатанной: война, служба, победа в сорок пятом, гонка сверхдержав, славословие, застой, перестройка (пусть даже с другими вождями). Я умру в конце восьмидесятых, адмиралом в отставке, в последние годы Союза, зная, что впереди распад, провал, унижение народа. А мои внуки будут продавать на рынке за доллары мои ордена. Так зачем тогда всё?!!
Поэтому мы будем драться. Чтобы историю изменить. За то, чтобы новый мир, возникший в итоге, был лучше того, который мы оставили. Чтоб он остался таким, когда мы уйдем. И чтобы наши дети и внуки не повторили наших ошибок.
Вот только история – это не канава, по которой катится единственно возможный выбор, как думал я когда-то, сдавая экзамен по истмату. Скорее, это мост через пропасть, на который надо выйти – возможно, один из нескольких. Не вписался, не нашел, не сумел – и всё. Так, избегая тех ошибок, не натворим ли мы новых, уже своих?
