Сарандаки с минуту глядел на него испытующе.
— Может быть, и найдется тут кое-кто из Сирноса, — сказал он и снова засмеялся.
Он вышел на улицу и повел их к другой, такой же длинной и низкой хижине, стоявшей у самого моря. Он распахнул цельную, плетенную из раффии дверь.
— Вот, поищите тут своих сирносцев, — сказал Сарандаки, указывая внутрь хижины.
Нис вошел первым, Стоун за ним. Пол в хижине был каменный. В углу лежала большая куча белых губок. В другом углу, в темноте, шевелились люди.
— Талос, — окликнул Нис. Ничего нельзя было разглядеть. — Талос, — повторил он наугад. Он еще не был уверен, здесь ли Талос.
После паузы:
— Да? Кто это, Георгий?
— Нет. Это Нис Галланос.
Талос вступил в освещенную полосу у двери. Его лицо Пана светилось невинным лукавством.
— Хо! — закричал он. — А мы думали, вас поймали.
Он крепко жал руку Нису, а Берк в это время подошел и просто стал рядом. Это было очень похоже на Берка. Всем своим видом он как бы старался показать, что ничего не случилось. Они неожиданно появились здесь, и он их встречает. Ничего больше. Но встречает тепло. А Стоуну он даже попросту рад. Нис чувствовал скрытую теплоту в отношениях между этими двумя людьми и ценил ее.
— Здорово, Стоун, — первым сказал Энгес Берк.
Его слова послужили сигналом. Все трое пожали друг другу руки. Вышло это торопливо и немного неловко, особенно у Энгеса Берка с Нисом.
— Когда вы попали сюда? — спросил Стоун.
— На второй день. А вы куда девались?
— Шли пешком, — сказал Нис.
— Они потопили вашу лодку? — спросил Ниса Берк.
— Нет, — сказал Нис. — Мы шли пешком только от Энтоса.
— Мы чуть-чуть не угодили им в лапы, — сказал Берк.
— Слышно было, как они гнались за вами, — сказал Стоун.
— Этот сорвиголова сразу же стал править в открытое море. А они, видно, искали нас у берега.
Нис между тем спешил поговорить с Талосом обо всем. Об Энтосе. Нет, сначала о бензина. Потом о Хаджи Михали и о том, что Экса, брат Талоса, еще не вернулся из Египта.
— Пока его нет, я живу тут, в хижине у ловцов губок, вместе с твоим австралос, — сказал Талос Нису.
— Разве литтосийцы занимаются ловлей губок?
— Нет. Но ловцы приходят сюда на лето.
— Этот вулкан Сарандаки тоже из них, судя по цвету его кожи?
— О, это знаменитый Сарандаки. — Когда мальчик рассказывал о чем-нибудь, лицо его всегда принимало лукаво-довольное выражение. — Знаешь, откуда у него такая кличка? Он и его два брата умели нырять на сорок морских саженей. Целых сорок. Чем глубже, тем губки лучше.
— Братья тоже здесь?
— Нет. Теперь только Сарандаки и остался. Один брат раз как ушел под воду, так и не выплыл больше. А другого где-то метаксисты прикончили.
Нису смутно вспомнились ловцы губок из Фамагусты, такие же черные от солнца и ветра и с могучей грудной клеткой, развитой затяжным дыханием.
— Где же твой Хаджи Михали? — спросил Нис.
— Здесь.
— Наладил он связь с англичанами?
— Не совсем еще, — сказал Талос. Опять у него появилось это выражение сосредоточенного лукавства. — Я сейчас пойду поговорю с ним о вас. — Потом: — Мы с австралос только что завтракали. Садитесь и вы. Что есть — все ваше.
Ответа он не стал дожидаться, толкнул дверь и вышел.
— Куда он пошел? — спросил Берк.
— К этому Хаджи Михали, — сказал Нис.
— Вы знаете, — сказал ему Берк, — ваш Хаджи Михали тут заправляет всем.
Они прошли в дальний угол комнаты, и Берк открыл ставни, которые он захлопнул, когда услышал их шаги. Стало светло, и Нис увидел на земле чашку с тертым чесноком и круглый крестьянский пшеничный хлеб. Они сели и с голодной жадностью принялись за еду.
— Я ничего о нем не знаю, — сказал Нис.
— Счастье будет, если нам удастся отсюда выбраться, — сказал Берк.
— Вы уже пробовали заводить разговор? — спросил его Стоун.
— Тут еще есть пятеро, кроме нас, — сказал Берк. — Наверху, в горной хижине, засели два английских офицера и трое томми. Я завтра собирался сходить к ним туда. Пошел бы раньше, да все вас ждал.
— Англичане? — спросил Стоун.
— Он обещал отправить их? — спросил Нис.
— Нет. Этот Хаджи Михали ни одной лодки не хочет выпустить отсюда.
— Почему?
— Не то ждет англичан, не то собирается кого-то выкуривать с какого-то острова.
— Откуда это известно?
— Среди англичан есть один майор. Он говорит по-гречески. Он на этого Хаджи Михали зол, как собака, за то, что тот не хочет дать ему лодку. А Михали не дает, пока не приедет кто-то из Египта. Он, видно, сам что-то затевает с лодками. Мы тут просидим до будущего года.
— Вот черт, — сказал Стоун. — Никто не хочет давать лодку.
— А вы как думали? — быстро спросил Нис.
Стоун даже растерялся. Потом добродушно усмехнулся и покачал головой.
— Никак, — сказал он.
— Вот вы все увидите сами, — сказал Берк. — Там, на горе, уже грызутся между собой. Этот Михали не дает им лодки. А они со дня на день ждут сюда железноголовых. — Он нарочно употребил это слово.
Некоторое время они ели молча.
Потом возвратился Талос. Он пришел за Нисом, чтобы вести его к Хаджи Михали. И Нису теперь особенно хотелось поскорей увидать этого человека с железной хваткой, который так полновластно распоряжается всем, и спорит с англичанами, и ни одной лодки не отпускает в Египет.
Он встал и вместе с Талосом пошел к Хаджи Михали.
17
У него были совсем белые волосы, густая грива, такая же пышная, как у Ниса, только белая, не черная. Он был невысокого роста, еще меньше Ниса. Но загорелый, почти такой же смуглый, как Сарандаки, ловец губок. Глаза были черные, и в углах глаз много мелких морщинок, стягивавшихся, когда что-нибудь веселило его, а это бывало часто. Но взгляд открытый, прямой, и глаза смотрели не мигая. Ему было лет сорок, а может быть, пятьдесят или шестьдесят. Во всяком случае, человек этот прожил немало, но был подтянутый и крепкий, и в нем чувствовалась не тяжесть лет, но зрелая сила.
— Так тебе не терпится удрать отсюда? — были его первые слова.
— Удирать я не собираюсь, — ответил Нис.
— Молодой Талос говорил, что ты направляешься в Египет.
— Разве это значит удирать? — спросил Нис.
— Как смотреть, — сказал Хаджи Михали.
Они стояли друг против друга, и у обоих был одинаковый взгляд, испытующий и в то же время настороженный. Они находились в кухне просторного каменного дома. Стены были голые, с потолка свешивались гирлянды чеснока. На решетке очага лежал вертел и стояла медная посуда. Один медный кофейник грелся на небольшом огне. Хаджи Михали, видимо, только что кончил завтракать. Талос стоял у притолоки и, явно наслаждаясь происходящим, теребил свои светлые волосы.
— Разве там войны нет? — не повышая голоса, сказал Нис.
— Есть, — сказал Хаджи Михали. — Но и здесь война.
— Дело будет решаться там. Где-нибудь. Только не здесь.
— Здесь тоже. То, что здесь, очень важно. — Хаджи Михали движением головы подчеркнул свои слова.
— Нет.
Они стояли друг против друга, как два борца, выжидательно застывших посреди ринга.
— Чтобы раздавить железноголовых, нужно взяться всем. И нам тут тоже. Это забота не одних только англичан.
— Верно, — сказал Нис. — Но сейчас большая часть этой заботы лежит на них.
— И потому ты пробираешься к англичанам?
— Да, потому. Хоть я не так уж верю в них, — сказал Нис.
И тут на Хаджи Михали вдруг нашло веселье, словно он получил подарок, о котором и не помышлял перед тем. В черных глазах заплясали искорки, а по углам стянулись благодушные морщинки.
— Принимаю тебя, молодой орел, — сказал он улыбаясь.
Нис не знал, что ответить. Эта неожиданная перемена была слишком уж скоропалительна.
— Откуда ты родом? — спросил его Хаджи Михали.
— Из Патраса. Я Галланос.
— Каичник?
— Да. Ходил на каиках с отцом.
— Мятежник Галланос — отец твой?
— Да.
— Я знал его, — довольным тоном сказал Хаджи Михали. — Да его все знали. У меня тут до сих пор есть кое-какое оружие из Кувейта.
— Нас поймали, когда мы везли его, — сказал Нис.
— Знаю это. А что же стало с отцом?
Нис покачал головой:
— Не знаю.
— А тебя отпустили?
— Я сидел в крепости в Лариссе до самого начала войны. Потом меня взяли в армию и привезли сюда, на Крит, вместе с англичанами и македонцами.
— Но почему же все-таки ты хочешь в Египет?
— Здесь нечего делать, — упрямо сказал Нис. — Чтобы довести все до конца, нужна большая сила, а такая сила есть только у англичан.
— Здесь тоже дело найдется. — Хаджи Михали энергично тряхнул головой, и белая грива распушилась.
— С железноголовыми надо покончить раз и навсегда, а здесь это невозможно.
— Послушай меня, — настойчиво продолжал Хаджи Михали. — Все то, что мы готовили метаксистам, теперь обращено против железноголовых. А это не так мало.
