– Да не буду я ее пугать, Екатерина Дмитриевна... Она и так нервная, еще и я пугать ее буду! Ничего, все образуется...
– Ну, дай-то бог. Ладно, пойду я... Спасибо за чай, за угощение. Соленья-то мои, говоришь, хорошо употребили?
– Еще как употребили, спасибо!
– Ну, значит, не зазря трудами живу... Погоди, я вот по весне курочек себе заведу, еще лучше будет! У вас семья большая, ртов много, как не помочь? Ну, давай, что ли, провожай меня...
Уже в дверях она вдруг обернулась, посмотрела из-под насупленных бровей, произнесла почти заговорщицки:
– А Владке-то не рассказывай, о чем мы тут с тобой толковали... Себе на заметку возьми, а у него ничего не спрашивай, не надо. Поняла, Лизавета? Задумайся о себе, сделай выводы...
– Хорошо, Екатерина Дмитриевна, я задумаюсь.
– Вот-вот, задумайся... В любой семье от бабы все зависит. Если баба толковая, то и в семье все ладится. Ну, пошла я... А белые занавески на кухне сыми, не дело это, на кухне такую нарядность разводить! Маркие больно, непрактичные!
– До свидания, Екатерина Дмитриевна. Спасибо вам за советы. Всего доброго...
Закрыв за ней дверь, усмехнулась грустно. Значит, на заметку мужнино перевернутое настроение нужно взять. И выводы о своей в нем виноватости сделать, как толковой бабе. Что ж, вполне нормальная бытовая философия – аккурат для дурочки с переулочка. Главное, в разговоре порывом обиды не взъярилась, все стерпела, везде поддакнула. Браво, хорошая невестка Лизавета. Аплодисменты тебе. Продолжай в том же духе. Сара ты моя Бернар, Вера Комиссаржевская.
Не успела опомниться, как через полчаса прибежавший домой Максим тут же с подозрительными вопросами в душу полез, не лучше свекровкиных:
– Мам, я все у тебя спросить хочу... Что с отцом происходит?
– А что такое с ним происходит, Максимушка?
– Да он какой-то странный стал... Молчит все время, домой поздно приходит... Вы ничего от нас не скрываете, мам?
– Да бог с тобой, сынок... Чего нам от вас скрывать?
– Ну, может, он болен...
Посмотрела на него удивленно, усмехнулась – надо же, как у всех мысли в одном направлении работают!
– Чего ты усмехаешься, мам? Я же тебя серьезно спрашиваю! Что, правда с ним что-то не так?
– Да ладно тебе, сынок! Откуси пол-языка-то, как бабушка говорит, ничем он не болен! Просто так совпало, понимаешь... Работы много навалилось, да плюс усталость, депрессия... Так бывает, сынок. Переждать надо, и все наладится. И ты тоже – старайся не лезть к нему со всякой ерундой попусту. И Ленке скажи, чтоб не лезла.
– Да мы-то как раз и не лезем... Но честно тебе скажу, мы с Ленкой давно уже какой-то напряг чувствуем. И все время ждем, что вот-вот какую-нибудь гадость нам объявите!
– Нет, Максимушка, не будет никаких ни объявлений, ни гадостей, успокойся. И Ленку тоже успокой, она и без того любит по каждому поводу поднапрячься. Все будет хорошо, Максимушка...
– Правда?
– Правда.
– А он что, сегодня опять поздно придет?
– Ну, может, и поздно... Говорю же – работы у него много... Он же у нас ответственный, большую семью кормить должен!
Пожала плечами, улыбнулась беззаботно, даже хотела рассмеяться, да вовремя спохватилась – не перестараться бы. С Ангелиной да со свекровью в этом смысле как-то легче все получилось...
Перед тем как лечь в постель, выудила из шкафа давно подаренный Владом пеньюар – облако тончайшего шелка, рюшечки, красота сексуально-неописуемая. Облачилась, подошла к зеркалу, томно откинула плечи назад, вытянула губы трубочкой, как для поцелуя. Довольно неказисто получилось – глаза-то все равно отчаянно грустные. Да и не то, не то все это. Смешно выглядит, пошловато даже. Сопротивляется обиженная душа наигранной сексуальности. И пеньюар этот... Хотя при чем тут красивая одежка, она ж ни в чем не виновата. Ладно, пусть будет. А вот с лицом что-то делать надо. Придать ему выражение благостного спокойствия, не замутненного обидным знанием. Ты же сейчас кто? Ты – дурочка с переулочка, и все у тебя тихо-благополучно. Дети дома, ужином накормлены, дорогой супруг по важным делам где-то задерживается. А ты, как верная добрая жена, ему во всем доверяешь. И тебе вполне уютно в этом доверии, и глаза должны быть тоже доверчивые... Вот так, вот так! Наподдай-ка взгляду поболе наивной благости! Понимаю, что трудно, а ты постарайся! Вот, во-о-т... Уже лучше... И духами, духами прыснуться не забудь...
Ага! Пришел, кажется... Быстро в постель! И книжку, книжку какую-нибудь в руки возьми, что ли! Будто легкомысленно читаешь на сон грядущий. Так зачиталась, что и не слышала, как муж пришел... И дела тебе нету, в котором часу пришел...
– Ой... А я думал, ты спишь...
Голос виноватый, настороженный. Встал изваянием посреди спальни, втянул испуганно голову в плечи, как нашкодивший пятиклассник перед завучем.
– Не-а, не сплю еще... – Зевнула, расслабленно потянула шею, ерзая затылком по шелку подушки. – Такой детектив интересный попался...
И снова взглядом – в книжку. Вот черт – не заметила, вверх ногами схватила. Тем более, на поверку оказалось, что это всего лишь русские народные сказки – наверное, Сонечка вечером притащила. Хорошо, в свете ночника не видно.
Краем глаза наблюдала, как Влад раздевается. Неуклюже, торопливо, будто в чужой спальне. Осторожно поднял край своего одеяла, так же осторожно лег, боясь совершить лишнее телодвижение, повернулся спиной. Боже, а спина-то какая напряженная, будто удара ножа ждет. Может, спросить у него чего-нибудь... такое, наивно-бестолковое, обыденное, домашнее, протянуть легкий мосток из натужной неловкости?
– Слушай, Влад...
– Что?! – резко поднял голову от подушки, повернулся вполоборота.
– Я тут решила новую куртку Ленке купить... В этой она совсем замерзает. Говорила я ей – длинную надо брать... Но разве ее переубедишь, заладила свое: не модно, не модно... А зима вон какая холодная выдалась!
– И... что?
– Ну, так я и говорю – другую куртку купить надо... Ты что об этом думаешь?
– Я? Да ничего... А что я должен думать? – Кашлянул хрипло в кулак, снова положил голову на подушку. – Конечно, купи, зачем спрашиваешь...
Кивнула утвердительно, будто он мог ее кивок видеть. Перевернула книжку, бездумно побежала глазами по строчкам: «...жил-был старик со старухой, детей у них не было. Старуха и говорит старику...»
Зря с ним про Ленкину куртку заговорила, не протянулся мосток. Наверное, вся она сейчас у него жуткое раздражение вызывает, вместе с пеньюаром, с книжкой, с домашними обыденными вопросами. Раздражение и внутреннюю неприязнь. О господи, как же на все это взъяриться хочется, честное слово, дать русскими народными сказками по башке, вытащить из постели, выставить из дома вон! Ах как хочется...
