Когда-то я мечтал вырваться из привычных мне полуобрушившихся кирпичных стен, окружавших поместье, увидеть далекие страны и, разумеется, – о, как же иначе! – заслужить себе неизбежную в таких случаях славу. Кто бы мог подумать, что дурацкие подростковые мечты сбудутся таким неожиданным, но, увы, жестоким образом. Блеск океана, топот копыт, грохот орудий и завывание бури, – и вот я стою на холме, у подножия которого меня ждут чужие могилы, и, борясь с комком в горле, вспоминаю желтое покрывало осенней листвы в безумно далеком парке, посреди маленькой, давно сожженной страны.
Я медленно спустился вниз и прошагал к храмику. Дверь придела была приоткрыта на палец, но я не стал распахивать ее, а вежливо поскребся. Айрис появилась тотчас же, и у меня промелькнула неприятная мысль о том, что я не вовремя, однако смущенная улыбка, заставившая порозоветь ее щеки, убедила меня в обратном.
– Это вы? – тихо произнесла она. – Вас так долго не было, я уж решила, что вы покинули столицу…
– Я действительно покидал столицу, был на юге, – ответил я, ощущая какую-то неловкость, – но вернулся.
Сделав приглашающий жест, Айрис нырнула в дверь, и я, шагнув следом, заметил, что она прячет в небольшой кожаный ларь какие-то свитки, намотанные на палочки из черного дерева. «Вероятно, – подумал я, – она читала религиозные каноны… а впрочем, чем еще ей тут заниматься?»
Я сбросил на скамью свою кожаную сумку и потянул ремешок застежки.
– Я принес кое-какие вкусности… вы позволите?
– О, конечно! – жрица резко обернулась и бросилась убирать со стола деревянную хлебницу и коробочки с приправами. Неожиданно я обратил внимание на ее руки с обкусанными ногтями. Остановившись, я поднял голову; наши взгляды встретились. В глазах Айрис стояло что-то, очень похожее на отчаяние. Она тотчас дернулась, резко повернулась, хлебница выпала из ее рук, девушка ойкнула и нагнулась, поднимая ее, – я стоял, замерев, словно истукан, и ощущая, как мелко пульсирует кровь в кончиках пальцев. Парой секунд позже я овладел собой и потащил из сумки многочисленные свертки.
– Закатим пиршество, – сказал я, стараясь говорить как можно более беспечным тоном, – тем более что и погода вполне располагает, вам не кажется?
Айрис посмотрела в окно и кивнула:
– Да, море здесь часто преподносит сюрпризы…
Девчонки Дайниз расстарались на славу: в сумке обнаружились пол-окорока, еще горячие, хрустящие ломтики жареного картофеля, печеные крабы, множество завинчивающихся походных чашечек с набором соусов, а также несколько кувшинов вина с дорогими печатями на многоцветных витых шнурках. При виде моих яств жрица недоуменно распахнула глаза:
– Вы заказывали все это в столице?
– Что вы, у нас просто хороший повар. Иногда он творит чудеса. Для меня, привыкшего к корабельной кухне, все это кажется даже излишним, но…
– К корабельной кухне? Вы так много плаваете?
Я понял, что сболтнул лишнего, но деваться было уже некуда.
– Да, – ответил я, срывая печать с высокого серебряного кувшина. – Недавно я унаследовал титул… мой господин и наставник был королевским корсаром. Там, на юге…
– Вы говорили, он умер?
– Его убили.
Айрис поставила на стол знакомые мне стаканчики и села напротив меня. Я сосредоточенно, стараясь не смотреть на нее, резал своим матросским ножом окорок, раскладывая ломти мяса на простой оловянной тарелке. Закончив, я развинтил соусницы – по комнате сразу же поплыл многоликий аромат – и разлил вино.
– Вечером, наверное, будет холодно.
– Да, – она коротко поклонилась и взяла свой стакан. – Какой прекрасный напиток. Вы, вероятно, очень богаты?
– Мои доходы не покрывают расходов. Пока, по крайней мере. Айрис, – я залпом проглотил свое вино, едва не закашлялся и несколько секунд, морщась, массировал горло, – Айрис, скажите, вы здесь потому, что не смогли… тогда?
– Вы очень проницательны, мой князь, – ее голос прозвучал, словно шелест ночного ветра в старом парке.
– Простите…
– Это вы меня простите.
Она закрыла лицо руками и отвернулась. Я сидел, боясь шевельнуться, весь покрытый потом от тех слов, которые я только что произнес, – я знал, что должен, обязательно должен сказать и все прочее, но откуда, откуда же мне было взять силы на это?
– И вы, – слова выходили из моей глотки тяжело, так, будто я страдал от удушья – а впрочем, так оно, наверное, и было, я плохо отдавал себе отчет в том, что делаю, – и вы до сих пор помните его?
– Это неважно, – ответила девушка, все так же глядя куда-то в сторону. – Это было нелепо, но мы не хотели видеть очевидное. Что ж вы не наливаете, князь?
Очнувшись, я поспешно схватился за кувшин, плеснул на скатерть – по безукоризненно белому полотну расплылось темное, почти черное пятно, – покраснел и наполнил наконец наши стаканчики. Хвала небесам, моя рука сама нащупала трубку и кисет, находившиеся в боковом кармане куртки.
Айрис взяла стакан и отпила немного вина. Я смотрел на гобелен, изображавший влюбленных-самоубийц, и думал о том, что я никогда не смог бы поступить так, как поступил ее возлюбленный. Не из страха, нет! Тот, кто видел летящие в него ядра, просто не способен отступить с такой легкостью, как это сделал он. С легкостью отчаяния! Мне показалось, что я снова слышу глухой стук копыт, короткие, отрывистые команды Эйно, щелчки взводимых затворов, слышу, как тикают капельки в каменном мешке монастыря, а рядом со мной дышит Ута, которую я должен убить. Тысячи проклятий, я больше не был мальчишкой… Жрица допила вино и с шумом вернула стакан на стол.
«Этак мы насосемся, как портовые грузчики, – подумал я, распечатывая очередной кувшин. – А впрочем, это, наверное, к лучшему».
– Вы хотите спросить, не бывает ли мне здесь одиноко? – глухо проговорила Айрис, осторожно поблескивая своими удивительными глазами. – Да. Бывает… но я сама все решила, не так ли?
Я поднялся из-за стола, подошел к окну и резким рывком поднял хлипкую раму. В лицо мне ударил поток холодного влажного ветра. Более всего на свете сейчас я хотел бы оказаться на палубе своего корабля, несущегося на всех парусах через океан. Но я был здесь, рядом с этой непостижимой женщиной, заставлявшей меня страдать и страшиться одновременно.
На палубе «Бринлеефа»! Да! И… и чтобы рядом со мной стояла она. Я стиснул зубами мундштук своей трубки, выпустил терпкий медовый дым через ноздри и резко повернулся.
Деревянными шагами, словно ярмарочная кукла, я приблизился к Айрис и, склонившись, коснулся ладонями ее плеч.
Она содрогнулась, но все же не двинулась с места. Вынув трубку изо рта, я положил подбородок ей на голову, утопая в травяном аромате ее волос, и она покорно приподнялась, разворачиваясь ко мне, мои губы скользнули по холодному бархату ее щеки, и я вдруг почувствовал, как чья-то мягкая, но неодолимая лапа перехватывает мне горло, а в глазах, отказываясь подчиняться моей воле, набухают слезы.
Мои руки стиснули ее тонкие запястья, и бесконечно долгое время я ощущал лишь, как текут по щеке мои слезы – текут, чтобы упасть ей на лицо. Она сидела не шелохнувшись; я шмыгнул носом, и вдруг она властно поднялась, повернулась в моих руках и уткнулась в кружевной ворот моей сорочки.
– Я хочу вина, – услышал я незнакомый голосок и, содрогнувшись от неожиданности, опустил голову.
На меня блеснул большущий темный глаз, в нем была тревога и надежда одновременно. Я прижал ее к себе так, что у девушки едва не затрещали ребра, потом мягко отстранил ее и приник губами к ее рту. Она потянулась ко мне, отвечая на поцелуй, и я вдруг с недоумением понял, что целоваться Айрис совершенно не умеет: ее губы скользили по моим, словно боясь раскрыться полностью.
– Я не стою ваших слез, мой князь, – вдруг произнесла она своим обычным голосом и, вывернувшись из моих объятий, вернулась к столу.
Только теперь я осознал, что пора поискать носовой платок.
Жрица медленно наполнила свой стаканчик и так же неторопливо поднесла его к губам. Я стоял у нее за спиной, более всего на свете боясь встретиться с ней взглядом.
– Не стойте там, – тихо попросила Айрис. – Садитесь ко мне, вот здесь, рядом. Садитесь… я знаю, что вам больно. Вы хотите, чтобы стало еще больнее?
Я послушно опустился на стул подле нее и нащупал на столе свою уже погасшую трубку. За окном начинались прозрачные пеллийские сумерки. В последних лучах заходящего солнца, еще пробивавшихся сквозь распахнутое окно, ее глаза казались мне парой темных демонов, сверкающих на этом странном, вдруг осунувшемся лице. Не веря увиденному, я вдруг понял, что полные губы жрицы чуть подрагивают.
– Вы очень сильный человек, князь, – в ее глазах была мука. – Если бы я могла встретить вас раньше… вас, такого, каков вы сейчас, сегодня, этим вечером…
– Наверное, все было бы иначе, – прошептал я, лишенный голоса.
